Первое имя

К счастью, кабинет вскоре опустел.

— Что ты пишешь? — спросил Николай Павлович, увидев, что Паня заполняет этикетку. — Фелистеев подарил железные кошельки? Ценный дар!.. Посмотрите, Роман Иванович.

Роман, один из ответственных распорядителей карнавала, сел отдохнуть и прокатил по столу хрустальное яблоко.

— Молодцы Полукрюков и Фелистеев! — порадовался он.

— Впрочем, другие экспонаты-подарки так же дороги, — сказал Николай Павлович. — Всё это трофеи в борьбе детской души с тщеславием, а то и просто с жадностью.

Как остро задели эти слова Паню!

Он украдкой бросил взгляд на шкаф самоцветов, еще ниже склонился над столом, еще тщательнее стал выводить буквы и все же мысленно продолжал перебирать школьную коллекцию камень за камнем. Просто совестно смотреть на одинокий маленький и трещиноватый шерл. Бесконечно далеко ему до шерла-великана, занимающего одну из центральных ячеек ящика номер три в коллекции Пестова — Колмогорова. И при мысли об этой редкости Паня вместо обычной гордости почувствовал стыд, неловкость: разве он не «зажал» много отличных камней, разве не по его вине шкаф самоцветов теперь кажется бедным, бесцветным?.. Позвольте, ведь Пестов отдал кабинету столько трудов, столько времени, почему же он казнит себя? Не потому ли, что общему делу он мог дать еще больше и не дал?

«Разве Вадька согласится?» — подумал Паня, но понял, что начинает хитрить перед самим собой, и вздохнул.

— Староста устал и соскучился, — сказал Роман. — Идем, Панёк, посмотришь карнавал.

— Иди, веселись, — добавил Николай Павлович. — Ты много сделал, спасибо тебе!

Из кабинета Паня ушел с таким ощущением, точно услышал незаслуженную и поэтому не радующую похвалу. Только что он неплохо отразил наскок Фелистеева, оправдался перед ребятами и все же чувствовал, что Гена взял верх, так как перед своей совестью Паня оправдаться не мог. Ах, Генка, Генка, как отчаянно ты наступаешь, как теснишь Пестова! И неспокойно, тревожно Пестову, который понял, что не сложит Гена рук, пока не добьется своего… Чего именно?

«А ну его, есть о чем думать! — попробовал отмахнуться от своих беспокойных мыслей Паня. — Лучше на Гранилку побегу».

В поисках Вадика он обошел всю школу.

Везде было шумно, весело.

Во дворе школьники танцевали вокруг баяниста, а на спортивной площадке состязались бегуны, гимнасты и волейболисты и получали из рук активистов родительского комитета маленькие призы: пачку цветных карандашей, общую тетрадь, какую-нибудь книжечку.

Эти развлечения не привлекли Вадика. Он был занят более серьезным делом: лакомился мороженым, сидя на лавочке в саду.

— Панька, ребята говорят, что ты отдал яблоко Федьке, а Федька — кабинету? — сказал он, причмокивая и облизывая пальцы, так как эскимо быстро таяло. — И меня не спросил. Тю-тю яблоко!.. Значит, я дал жен яблоки доставать, а ты… Ух, вкусное эскимо, шоколадное. Надо еще купить.

— Идем на Гранилку, посмотрим, как Неверов работает, — попробовал соблазнить его Паня.

Вадик озабоченно пересчитал на ладони белые монетки и завернул их в рублевую бумажку.

— Мне еще две мороженки надо съесть… даже три… Иди сам! — и он скрылся.

Только теперь Паня увидел Гену и Федю, сидевших на лавочке возле клумбы. Уходя из сада, он с неприязнью подумал: «Дружки-товарищи, оба хороши. Еще что-нибудь придумают».

Действительно, говорили друзья о Пестове.

— Зачем ты о яблоке вспомнил, кто тебя просил? — сердился на своего друга Федя. — Теперь все думают, что мы сговорились Пестова осрамить.

— И жаль, что мы были не заодно, — ответил Гена. — Очень нужно было тебе извиняться перед Панькой, только помешал мне прижечь его. Глупо!

— А ты умный?.. Сам с Пестовым в ссоре и меня все время подбиваешь.

— Здравствуйте! — удивился Гена. — Кто с Панькой в карьере ругался и самозванцем его назвал! Женя мне рассказала, как ты его позавчера тряхнул, чуть душу не вытряс… Понял ты, какой тип Панька, схватился с ним, а выдумываешь, что я тебя в ссору тяну.

Эти слова были настолько справедливы, что Федя смущенно почесал за ухом.

— Добренький ты какой-то, Федька. — Лицо Гены стало жестким. — А с Панькой добреньким нельзя быть, его надо на чистую воду вывести, и я выведу, клянусь! Его коллекцию разорю, и Гора Железная увидит, какой он… Я такую штуку придумал, что… Если ты до конца будешь со мной заодно против Пестова, так я тебе все расскажу. Согласен? Да или нет?

— Нет, — коротко ответил Федя и крепко сжал губы.

— А почему, собственно говоря? Почему ты не хочешь?

— Не желаю с Пестовым воевать! — Федя объяснил: — Мы с ним зря поссорились. Он глупо своим батькой расхвастался, а я глупо за Степана рассердился. Если Панька дурачина, так я не хочу тоже таким быть. Пускай как хочет, а мне наплевать и забыть.

— Пускай как хочет? — переспросил возмущенный Гена. — Ты же видел, чего он хочет — всех унижать. И ты не стерпел, ответил ему в карьере как надо. И еще не стерпишь, будь уверен. Говоришь одно, а сам понимаешь, что Паньку надо так и этак! — При этом Гена шаркнул крест-накрест ногой по дорожке.

Федя хотел возразить, но не успел.

Прибежали взволнованные ребята и сообщили:

— Олесь Грицай из школы номер пять пришел! Он такое на брусьях выделывает, что гости руки себе отхлопали. Генка, иди защищать честь школы!

— Держись, Олесь! — Гена сорвался с места, бросился к воротам сада, но задержался на минуту, сказал Феде: — Молчок о том, что от меня слышал. Пускай будет неизвестно тому человеку, понятно?

— Иди, иди! — ответил Федя, обещая этим, что разговор, имевший место между ним и Геной, останется в тайне.

Окруженный ребятами, Гена помчался защищать спортивную честь своей школы.

Радости

Через просторный двор Гранилки, где лежали блоки белого мрамора, похожие на громадные куски сахара, Паня прошел в цех резки.

Тишина… Закрытые металлическими кожухами пилы, которые умели так шумно пилить мрамор, яшмы и родонит, теперь молчали. В отделении ильичевских пил — железных тонких кругов — Паня увидел Прошу Костромичева, Милю Макарову и еще нескольких гранильщиков. А Неверова он узнал не сразу, потому что впервые увидел Анисима Петровича в синей рабочей одежде, сделавшей его будто моложе.

— А, добытчик явился! — приветливо сказал Неверов. — Во время подоспел, а то прозевал бы конфетку… Кончаю резать твой камень.

На станине пилы лежала малая часть того, что еще недавно было глыбой, — скошенный кубик малахита. Неверов подбросил его на ладони и пустил пилу. Загудел мотор, и нотой повыше запел вытяжной вентилятор. Анисим Петрович поднес кубик малахита к бегущему тонкому железному диску, а другой рукой взял помазок и окунул его в баночку с мокрым корундовым порошком. Как только железо коснулось камня, Неверов дал в первый надпил корундовую жижу с помазка.