Первомай

— Ну, вроде, — хмыкнул я.

— Вроде Володи, — махнул он рукой. — Натравлю на тебя баб, если нити, бл*дь, не будет, попляшешь тогда.

— Артёмыч, на меня натрави! — засмеялся кто-то из парней, но тот, чуть повернув голову в сторону весельчака, мрачно отчеканил:

— Спроси себя, а на*уя?

— О! Новый афоризм!

Все захохотали, а он, тяжело шагая, ушёл по коридору.

— Саня, ты, говорят, банду вчера обезвредил, ценой собственной памяти, — подошёл ко мне улыбчивый парень в футболке и трико. — И ничё теперь вспомнить не можешь.

— Кто говорит? — нахмурился я.

— Армянское радио. Так чё, было или нет?

— Не помню, — подмигнул я.

Все заржали.

— Ты смотри, не забудь, что червонец мне должен!

— И мне четвертной!

— И мне!

— А мне полтинник!

— Долги отдают только трусы, — сказал я. — Шустрые вы, смотрю, как электровеники.

Парни снова засмеялись. Ну, ничего так, нормальная атмосфера. Разговоры о потере памяти пошли уже.

Когда я вернулся в комнату, Давид варил кофе в турке на электроплитке.

— Давай пирожки, брат, — кивнул он. — Сегодня по-королевски позавтракаем.

Я снова положил на стол пакет с бабушкиными гостинцами, уже заметно облегчённый. В дверь постучали.

— Войдите! — гаркнул мой сосед.

На пороге тут же появилась Настя.

— Ну, что я говорил? — сверкнул глазами Давид. — Новая поклонница, да?

— Вы что? — не обращая внимания на эти слова спросила Настя. — Александр Петрович, нам же в поликлинику нужно!

— Нам! — многозначительно повторил он и поднял палец вверх.

— Да, я же вчера ещё сказала, что провожу Александра Петровича. Мне во вторую смену сегодня. Я с подружкой поменялась.

— Ну, иди, угощайся тогда, — кивнул я. — Пирожками.

— Сестра милосердия, кофе хочешь?

— А вы что, кофе пьёте?

— Пьём.

— Ну… налейте, если не жалко. Молока нет?

— Молока нет. Бери кружку. И сахар подай. Вон он в шкафчике. Пациент твой послаще любит.

— Не, мне не надо, я решил без сахара пить, — отказался я, учитывая, что кофе я всегда пил только чёрный и только натуральный.

— О, мужчина! — кивнул Давид. — Уважаю, брат. Не зря головой бился.

— Ну что ты такое несёшь! — засмеялась Настя. — Как только не стыдно! Не слушайте его!

Допив кофе, я встал из-за стола.

— Ну, пойдём, Алёнушка.

— Я ж Настя… — испуганно заморгала она.

— Помню. Внешность архетипичная, как у русской красавицы. Поэтому так и сказал.

— Не такая уж и красавица, — зарделась Настя, но глаза засияли.

Бестолочь. Я усмехнулся.

— Пошли лечиться.

Я оделся и вышел вслед за своей добровольной сопровождающей. Где находилась поликлиника, я, естественно, ни сном, ни духом, как говорится.

— В какую пойдём? — спросил я, выходя из общаги.

— В поликлинику? — удивилась Настя. — Так в нашу, в фабричную. Там же нервопатолог хороший.

— Ну, ладно, — засмеялся я. — Раз патолог имеется, хоть и нервный, пойдём в фабричную. Не в областную же ехать, правда?

— А так и не скажешь, что вы больной, — заулыбалась она.

— А кто сказал, что больной?Просто память отшибло.

— Но вы на всякий случай держитесь за меня, не стесняйтесь. Я сильная, удержу, если что.

— Не сомневаюсь, но я лучше так.

Мы спустились по лестнице. Уже рассвело, и утренняя морозная свежесть как бы подзадоривала и подбрасывала оптимизма. Я шёл, не зная куда, практически, в полную неизвестность. Но, на сердце не было ни тревоги, ни неуверенности. Было такое чувство, будто всё обязательно сложится хорошо и именно так, как нужно.

Интересно. Жить интересно. Давно я такого не чувствовал. Я будто освободился от своего прошлого и теперь строил жизнь заново. Хорошую жизнь, полезную, нужную другим людям.

Когда мы проходили мимо припаркованной чуть в стороне от входа «копейки» горчичного цвета, дверь распахнулась и с пассажирского места выскочил худощавый мужик, преграждая мне путь. Выпрыгнул буквально.

— Эй, слышь-слышь, — кивнул он мне. — Ты что ли Жаров?

— Смотря кто спрашивает. — нахмурился я. — Из газеты что ли?

Мужик выглядел лет на сорок. Широкая драповая кепка, сползла на затылок. Лицо было землистым, под черными глазами тёмные круги, впалые щёки избороздили глубокие морщины. И откуда он, было ясно с первого взгляда.

— Из цирка-на, — процедил он и осклабился. — Сапфир тебя спрашивает. Слыхал про такого?

Голос у чувака был колючий, неприятный. В уголках рта скопился белый налёт.

— Нет, — пожал я плечами. — Не знаком и не слыхал.

— Ну, щас познакомишься. Это из-за этой марухи весь сыр-бор?

Комплекция у него была не особо внушительная. Тощий, в расстёгнутом бушлатике, подбитом цигейкой… Но в глазах горел злой огонь, от них исходила опасность.

— Не получится, — мотнул я головой. — Занят.

— Ну, — ухмыльнулся он, — ты уж найди времечко.

Он вынул из кармана бушлата руку и ловко покрутил в ней выкидной нож, явно сделанный в местах не столь отдалённых. Щёлк, и лезвие ножа выскочило, блеснув в утреннем свете.

— Давай в тачку, бакланчик, — ощерился он, продолжая играть с ножом. — А ты, сучка, гуляй пока. Тобой позже займёмся.

8. Василисы прекрасные

Ну вот, и первые плоды быстрой социализации. Естественно, появление этого персонажа было связано со вчерашними событиями. Ни к Толоконникову, ни к Зубатому он отношение не имел. Хотя старлей и знал мой Верхотомский адрес, руки у него были коротки. Так что сомнений никаких не было. Видать вчерашние упыри оказались далеко не работягами. И теперь меня приглашал местный паханчик.

Надо сказать, я слукавил, говоря, что никакого Сапфира знать не знаю. На самом деле, я о нём знал. Он слыл местным авторитетом, не самым важным, но довольно дерзким. Как раз о его преступлениях мы снимали фильм, ради которого я несколько лет назад приезжал в Верхотомск. Более того, его дело фигурировало и в том списке, который я подготовил для отправки в органы. Правда, до него ещё оставалась пара лет. Не горящее, в общем, дело.