Первоначальное христианство

После первого свободного развития зародышей гр. философии в полной превратностей жизни бесконечно между собой воевавших городов-государств, — наиболее заметный рост греческой философии совпадает с периодом, когда начали обнаруживаться признаки политического упадка и когда тень деспотизма упала на людей, отрезвившихся и опечалившихся при виде беспрестанных внутренних раздоров. Когда деспотизм стал фактом, мысль еще некоторое время продолжала идти вперед, благодаря накопленным культурным ценностям и в силу инерции движения. Но в новой обстановке монархии высшие классы утратили свою энергию, и философия опустилась до уровня древнего мистицизма, превратившись из продукта напряженной критической мысли в игру фантазии.

Если такова была участь культурного меньшинства, некультурная масса могла только питаться наиболее простыми религиозными учениями, попадавшимися на ее пути. Она неизбежно обратилась к более тесному использованию существующего религиозного аппарата, к применению более чувственных ритуалов, к более свободному участию в том утешении и возбуждении, которое дают драматические мистерии. Там, где гражданская жизнь при отсутствии самоуправления зависела от чужой воли, более серьезные люди все более подпадали под влияние свойственных Востоку забот о будущей жизни; такое умонастроение обычно развивается в странах, подвергающихся частым завоеваниям и зависящих от каприза тиранов и сатрапов.

В период своего роста свободная еще Греция за несколько столетий до христианской эры заимствовала на Востоке возбуждающие чувственные культы, особенно ценимые женщинами, с мистериями, обещавшими своим посвященным блаженную жизнь по ту сторону печальной действительности; по вполне естественной причине, как раз те, кто меньше всего имел власти над настоящим, цеплялся за такое утешение в будущем. Так, установлено, что в республиканском Риме как раз женщины и чужестранные рабы охотнее всего принимали новые «суеверия», а в периоды опасной войны тяга к новым культам усиливалась.

Таким путем совершалось нечто вроде отпущения на волю религии в средиземноморском мире и до и после того, как римляне стали властелинами вселенной. В ранних городах-государствах Греции и Италии отправление культа было в значительной мере привилегией высшего сословия. Наиболее устойчивым и интимным естественно был культ домашних богов, ларов и пенатов, и люди, не имевшие своего родового гнезда — рабы или нищие — были лишены такого общения с богом. Только культ государственных богов был всеобщим; но и здесь римские патриции в течение долгого времени монополизировали для себя жреческие должности, и даже в более демократической Греции рабы и иностранные поселенцы не допускались к участию в священных пирах, составлявших признак принадлежности к культу — все равно публичному или частному.

Точно так же чужестранные культы в первое время отдавались под государственный контроль, который, несомненно, заботился о соблюдении в них благопристойности, но вместе с тем охранял и классовые интересы. Позднее в республиканском Риме установился обычай приносить к священному пиршественному столу статуи богов, которые, как полагали, участвуют в совместной трапезе с верующими; конечно, общество для этого случая подбиралось отборное. Таким образом, для римского плебса религиозные объединения ограничивались, главным образом, учрежденным для него культом публичных ларов и пенатов.

В Греции с ростом демократии доступ к государственному жертвенному пиру стал свободнее, но в лучшем случае это относилось только к свободным гражданам; к тому же древняя простота обрядности неизбежно лишала ее всякой атмосферы эмоциональности. Временами приходилось даже принимать меры побуждения, чтобы обеспечить необходимое число «паразитов» менее важным сакраментальным трапезам (языческий тип ежедневной «обедни»), совершавшимся ежедневно в храмах и не имевшим притягательной силы публичных пиршеств-

Таким же образом получилось, что с течением веков простонародье, в особенности многочисленные чужеземцы из Малой Азии, рабы и свободные люди, — всюду все больше стремились найти религию и для себя нечто такое, в котором они могли бы принять близкое участие на равных правах со всеми. Приблизительно таким же образом в позднейшее время простонародье во многих европейских странах отшатнулось от официального католицизма; так это было при реформации, или когда городское население Англии создало свои диссидентские церкви из отвращения к существующей церкви. Уже во время пелопонесской войны мы наблюдаем возникновение новых религиозных обществ среди низших классов афинян. Такие «гетерии» делали для них доступными дионисовые и другие восточные таинства святого крещения и святого причащения «плоти и крови», где жертвой был козленок.

Эти многочисленные общины содержались на собственные средства и имели свое самоуправление, сами назначали своих жрецов и жриц и имели собственные священные книги. К таким культам допускались без различия рабы, чужестранцы и женщины; и хотя в некоторых случаях культ был оргиастическим в соответствии с господствовавшим тогда уровнем народной культуры, нельзя все же предполагать, что провозглашенные идеалы «доброты, целомудрия и нравственной чистоты» были для таких групп вообще лишены морального значения.

Просвещенные слои, как в республиканской Греции, так и в республиканском Риме, осудили их, как грубые и неприличные; но если верить этим обвинениям против языческих общин, тогда надо на таком же основании верить обвинениям против христиан, в отношении которых те же обвинения выдвигались во II и III вв. Вероятно, в отношении всех религий эти обвинения только отчасти были справедливы. Во всяком случае греческие сообщества во многих отношениях послужили образцом для раннехристианских общин: большинство из них имело «пресвитеров» и «епископа», а некоторые назывались «синагогами» (термин этот — синоним «церкви»).

В конце концов давление конкуренции со стороны частных культов настолько усилилось, что для поддержания государственных культов понадобились поощрительные меры; с течением времени замкнутые когда-то элевзинские мистерии в Афинах стали открытыми и доступными для всех членов государства, а позднее — для всех членов римской империи, если не считать исключительных изъятий для лиц откровенно неверующих, эпикурейцев или христиан. Даже рабов, в конце концов, стали посвящать в мистерии на государственный счет.

Поскольку вообще евангелия могут бросать свет на зачатки христианства, приходится заключить, что христианский культ вырос в обстановке, подобной описанной выше. Некоторые из «нищих» в еврействе чувствовали себя в некотором роде вне установленного культа. Хотя всякие речи против богатых уже давно пользовались популярностью, все же имена, данные легендарным апостолам, свидетельствуют, что новые культы и здесь (как и в Риме и Греции) в значительной степени были продвинуты опять-таки иностранцами.