Первопричина 3: СССР, любовь и магия

После обеда в палату заваливается Резнов. Из сумки выкладывает всякую всячину, включая пироги, булочки, и два термоса, с супом и чаем. Пакет конфет, апельсины и прочее. Высказывает мне за неосмотрительность, мол если залез на вышку то под ноги смотреть надо. Украдкой передаёт сигареты, палится при этом случайно заглянувшей медсестре и оказывается изгнан из палаты. Сигареты медсестра не забирает, но напоминает что курить в палате нельзя, на это курилка есть.

Я же понимаю что кто-то не захотел афишировать эту историю. Потому как Резнов уверен, что я слетел сам.

Далее в палату заглядывает Казаркин. В открытую ржёт надо мной, называет магнитом неприятностей. Передаёт сигареты и маленькую бутылочку коньяка, для скорейшего выздоровления. Желает удачи и уходит. Но на этом посещения не заканчиваются. Следом за Казаркиным является Палыч. И хоть директор школы с пакетом апельсинов, явно рад что я по его мнению просто зашибся, в выражениях он не стесняется. Прибежавшая на крик медсестра, директору ничего сказать не может. Выгнать не решается, однако вскоре Палыч уходит сам.

Да, а ведь и правда. Кто-то тщательно скрывает информацию. Но, оно и к лучшему. Зачем мне шумиха? Правильно, незачем. А так… А какой смысл мне кричать об этом? Если делают — значит надо. Когда я подрался в ресторане, об этом все сразу знали. А тут нет, значит выёживаться точно не стоит. Значит тот кто всё это прикрыл решил не светить инцидентом, а сгладив углы замял историю. И это правильно. Потому что я очень не хочу чтобы Лена и Таня пострадали из-за своей глупости. А поскольку спорить, как я думаю с КГБ, у меня нет никаких намерений, то… По старой проверенной схеме. Улыбаемся и машем.

Открывается дверь, в палату гордо подняв голову входит странно довольная Татьяна Ивановна. Подходит, садится на стул и улыбаясь смотрит на меня.

— Привет…

— Привет, — улыбается она. — А я тебе покушать принесла.

— Спасибо…

— И покурить. «Космос» как ты любишь.

— Татьяна Ивановна… — морщась от вдруг начавшейся головной боли шепчу.

— Ты не стесняйся. Если что, сразу звони мне, я всё брошу и прибегу к тебе. Ух, как я рада что ты в порядке. Я буду навещать тебя каждый день.

— Тань! — дабы успокоить женщину повышаю голос. — Со мной всё в порядке. У меня всё есть.

— Точно всё?

— Даже коньяк. Теперь давай о нас. Нам надо всё решить и сделать это как можно быстрее. Мы…

— Что? — улыбается Кошка. — Ну, мы? Продолжай. Не можем быть вместе? А почему? Потому что ты не хочешь или потому что это неправильно? Нет, Игорь, ты хочешь, у тебя на лице всё написано. И это правильно, у нас так принято. У нас это всё по закону, по обычаям, по правилам запечатления которое у нас с тобой случилось. Ну же, скажи мне что я тебе безразлична. Скажи что не хочешь меня видеть. Скажи и я в твоей жизни больше не появлюсь. Не можешь? А знаешь почему? Потому что мы: я, ты и Лена, созданы друг для друга. И мы будем вместе… Я, ты и Лена. Счастливая советская семья. Я люблю тебя.

— Тань…

— Да, я люблю тебя. Ты моё сероглазое чудо. Ты разбудил меня, дал надежду, стал лучиком света. И я… Я отвечу тебе тем же. Я стану лучше, подарю тебе всю свою любовь и нежность. Я… Хм… Какой ты… В больничной пижаме, такой милый, беззащитный. Можно я тебя поцелую?

— Нет! Татьяна…

И тут то ли я от лекарств торможу, то ли рефлексы нашей учительницы на высоте. Она просто оказывается рядом, наклоняется и целует. Улыбаясь встаёт, смотрит фиолетовыми глазами.

— Я тебя люблю, медвежонок, — шепчет она, вздохнув закрывает глаза и тянется ко мне.

Пытаюсь отвернуться, но оказываюсь пойман за подбородок и всё же поцелован…

— Это что ещё такое? — заваливаясь в палату спрашивает Маша. — Гражданка Кошка, здесь больница. А ну прекратите безобразие.

С этими словами, Маша подходит к ней, хватает за руку и вытаскивает из палаты. Кошка же смеясь подпрыгивает, машет мне рукой и обещает зайти завтра. Обещает пока её за дверь не выталкивают.

— Совсем оборзели, — подходя ворчит Маша, садится на стул и внимательно смотрит на меня. — Ну, жених, что делать будешь?

— У вас тут эвтаназия разрешена?

— Игорь! Вопрос серьёзный. Просто так, само по себе, всё это ну никак не рассосётся. Я помочь хочу. Ты же… Ты же всё узнал про запечатление? По глазам вижу что узнал. Ну и?

— Я не знаю. Такого не бывает, потому что не бывает. Никогда такого не было и вот опять… Маш… Мария Андреевна, может вы меня в психушку сдадите. Скажете долбанулся. А я отлежусь, пару месяцев, все летние каникулы, а когда всё успокоится…

— Да я бы с радостью. Но ты же понимаешь что туда они вместе с тобой залягут. Причём обе сразу. Ты не нервничай. Подумай. Посмотри. Большая семья это неплохо. Уважение, выплаты от государства. Землю получите, дачу построите.

— Да не в земле счастье. Я боюсь, что они поубивают друг друга. Меня-то ладно, сами бы не убились.

— А если договорятся?

— А на Луну как улететь можно? Что там, добровольцы?

— Игорь…

— Да не знаю я. Ну вот честно. Представить этого не могу.

— А ты попробуй. Потому как если они договорятся, а они договорятся, то выбора у тебя не будет. Поэтому, поступи как мужчина. Сожми яйца в кулак, собери женщин в одном месте и сделай предложение.

— Я спать буду.

Вздохнув Грибочкина встаёт и уходит. Отворачиваюсь от двери, укрываюсь одеялом, вздыхаю.

Скрипит окно. Сажусь и вижу… Ловко перебирая руками и ногами, как жутковатая паучиха, держа в зубах пакет, в палату забирается Нестерова. Выпрямляется, поправляет волосы, берёт пакет в руку, подходит и садится на стул. Не моргая смотрит огромными зелёными глазами.

А она изменилась. Волосы короче, глаза больше. Одежда… Внешность… Гвен Теннисон… Ага, вылитая. Вот кого она мне напоминает. А… Зачем?

Присутствие Нестеровой усиливает головную боль. В палате начинает пахнуть мороженым с карамелью. Нестерова… Светится. Слабо, почти неразличимо. Но…

— Игорь?

— Здрасте, Маргарита Сергеевна. А вы…

— Просто зашла. Проходила мимо. Смотрю окно открытое. На третьем этаже. Дай думаю зайду, узнаю как здоровье у ученика.