Первые радости (Трилогия - 1)

– Вы?
– мягко спросил он и помедлил.
– Вы? Лиза Мешкова? Как вы сюда попали?

Она все время думала, что ответит, если ее спросят, как она очутилась за кулисами, и ей казалось - она ответит так, как было. Но она молча стояла, неподвижно глядя в глаза Цветухину. Он улыбнулся, взял ее под руку, повернул и повел.

– Пойдемте ко мне, - сказал он.

Они выбрались из декораций, поднялись по чугунной лестнице в коридор, и он отворил ближнюю дверь.

Лиза остановилась у входа. Солнце било через окно, отражаясь в стеклах и рамочках фотографий, развешанных вокруг большого зеркала. Всюду играли эти отблески, размножая неисчислимые мелочи, разбросанные по длинному столу. Афиши разящими буквами вычерчивали имя Цветухина, поднимаясь по стенам к потолку, обвитые лентами, повторявшими золотом надписей то же имя. Шпага с бронзовым эфесом лежала на кресле, прикрытом серым плащом. Цветухин взял шпагу, перебросил плащ на стул, показал на кресло:

– Прошу вас.

Лиза не двигалась.

– Как вы прошли сюда днем? У вас в театре знакомые?

Она глядела на него почти с мольбой. Он опять улыбнулся и спросил, пощелкивая шпагой по своей выставленной вперед ноге:

– Вы хотели видеть меня? Да?

Она отвела глаза. Он повторил тише:

– Вам хотелось встретиться со мной? Признавайтесь.

– Нет.

– Вы говорите неправду.

– Это неучтиво, - выговорила она быстро.

– Простите, - сказал он, улыбаясь еще больше, - но я вижу вы не хотите сказать правду.

– Зачем же вы принуждаете меня говорить?

– Я не принуждаю. Я прошу. Что вас привело сюда в такое время?

– Случайность.

– Ах, случайность!
– довольно засмеялся он.
– Счастливая случайность. Счастливая для меня. А для вас?

Неожиданно Лиза села в кресло. Сильно сжимая одной рукой подлокотник, она приподняла другую ладонь к Цветухину, будто предупреждая его, чтобы он не приближался.

– Вы говорите со мной, как с девочкой, - сказала она.
– Вы ошибаетесь. Девочка вряд ли могла бы понять, что вы избалованный человек. А я вижу это так. Мне кажется, я это знала раньше, что вы избалованы. Я думала, что это, вероятно... вероятно, у актера. Но я не думала, что вы недобрый. Вы мне показались другим. Если я ошиблась тогда и не ошибаюсь сейчас, это очень жалко.

Она была бледна, губы еще вздрагивали у ней, когда она замолчала. Цветухин смотрел на нее с удивлением. Повременив, он слегка наклонился и произнес озабоченно:

– Я не хотел вас обидеть. Вы, наверно, устали? Да? У вас экзамены?

– Да.

– Много еще осталось?

– Три.

– И потом - конец?

– Конец.

– Совсем?

– Совсем, совсем!
– сказала она, легко вздохнув.

– И начинается вольная жизнь, да? Куда же вы? На курсы? Или, может быть, в театр? Да?

Она покачала головой.

– Страшно?
– спросил он с любопытством и, не дождавшись ответа, согнул шпагу, рассек ею со свистом воздух и отошел к окну.
– Страшно, - сказал он утвердительно, - я понимаю вас, страшно. Берегитесь театра, берегитесь искусства. Вот зверь, не знающий пощады. Он либо поглощает всего человека, либо изрыгает его вон. Ему нужно все, и ему ничего не нужно, кроме себя самого. Слава богу, если он поглотит тебя безраздельно. Горе, если изрыгнет.

Перед Лизой стоял совсем не тот Цветухин, который только что улыбался ей. Солнце охватывало его льющимся в окно свечением, стан его был силуэтно-черным, неподвижным, с откинутой рукой на эфесе шпаги, острием воткнутой в пол.

– Подальше, подальше от этого зверя, - говорил он, любуясь вкрадчивостью своего голоса.
– Лучше жить простой жизнью незаметного труда, чем здесь, у этого зеркала, с этими красками, в этих плащах. А женщине, особенно женщине, нужно обыденное, неприкрашенное счастье. И если бы вы спросили, чего я желаю вам, вам, молодой девушке, завтра вступающей в вольную жизнь, я бы сказал - любви, самой обыкновенной женской любви.

Он подошел к Лизе и проговорил, низко опустив голос:

– Однако, может быть, вы обладаете тем, чего я вам желаю? Может быть, вы любите?

– Что это у вас за шпага?
– спросила Лиза так громко, точно силой звука хотела стряхнуть с себя обаяние его голоса.

– Вы не видали меня в "Гамлете"? Нет? Я хотел бы, чтобы вы посмотрели.

Он стал ан-гард, сделал штосс и сказал в несколько разочарованном и насмешливом тоне:

– Эта шпага пронзает пошлость и ничтожество, которые таятся за занавесом благородства.

– Вы не боитесь, что она пронзит вас?
– спросила Лиза, взглянув на него исподлобья.

– О, о!
– засмеялся Цветухин.
– Вы будете опасной женщиной!

Он наклонился к Лизе, но постучали в дверь, она приоткрылась, в уборную заглянул человек в жилетке.

– Егор Павлыч, не зайдете на примерочку?

– Что там еще?!

– Барона примерить: помрачается рассудок, какие рубища доставлены! Специально как вы желали.

– Я пойду, - сказала Лиза, вставая.

– Погодите, прошу вас, - остановил ее Цветухин, отмахиваясь от человека в жилетке и закрывая перед его носом дверь.
– Я хочу вас пригласить... вы любите прогулки на природу? Соберитесь ко мне на дачу, я живу на Кумысной поляне, с вашим знакомым, с Пастуховым. Приезжайте, а?

– Как же это может быть?

– Ну, как может быть... ну, просто - случайно. По счастливой случайности, - улыбнулся он без малейшего оттенка лукавства, даже почти извиняясь.

– Нет, нет, это не может быть. До свиданья.

– Вы заплутаетесь, я провожу вас.

– Нет, нет. Я - не одна.

– Так приезжайте, - крикнул он ей вслед и, остановившись в дверях, послушал, как зачастили ее каблучки по асфальту коридора и дальше - звонко - по чугунной лестнице.

На каком-то повороте к ней подскочила Аночка.

– Ну что? Черный ругался?
– спросила она, до шепота сдавливая свое торопливое бормотанье.

– Нет, нет. Черный не ругался!
– ответила Лиза, не убавив шага и на ходу прижимая к себе растрепанную голову Аночки.
– Но ты ступай к маме, а я пойду одна. Нет, нет! Не провожай. Я - одна.

И вот - она на улице, в певучем свете дня - какого дня! Она идет напрямик через площадь, вымощенную неуклюжим булыжником, но горбатые голубые камни гладко скользят у нее под ногами, как выкрашенный асфальт театральных коридоров, и солнце как будто светит только затем, чтобы перед ее взором, не исчезая, сияло окно с неподвижным черным силуэтом и чтобы она очерченней видела руку, так музыкально положенную на бронзовый эфес шпаги. Третий мир, мир чуда наполнился тяжеловесной кровью, и Лиза слышала и несла его в себе к тем двум другим мирам, в которые возвращалась с безмятежным и странно выросшим сердцем.

Споткнувшись на кривобоком камне, она засмеялась: три экзамена, - что за пустяки! Один шаг, один веселый шаг - и открывается вольная жизнь, прозрачная, как воздух, бесконечность! А Кирилл - милый Кирилл!
– он даже не подозревает, как прав: великие люди, пожалуй, доступнее обыкновенных смертных!

14

Троицын день проходил у Мешковых по обычаю отцов. С базара привозили полную телегу березок и травы, - березки расставлялись в углах комнат, подвешивались на притолоках дверей; травою во всем доме устилался пол, по подоконникам раскладывалась ароматная богородская травка, и ставились в горшках и стаканах цветы. Волглое дыхание леса и лугов еще с кануна наполняло дом, а за ночь все жилище делалось томительно-вкусным, как медовый пряник.