Первые радости (Трилогия - 1)
Шрифт:
Полотенцев взял сигарету, оба чиновника отказались, поклонившись. Кандидат явно повторял то, что делал товарищ прокурора.
Раскуривая медовый табак, Полотенцев говорил:
– Вы ведь у нас давно гостите? Знаем, знаем. Творите, да? Чем нас собираетесь порадовать?.. Ах, новая пьеса! Не скажете, о чем?.. Ах, нет? Но что-нибудь жизнерадостное, бодрое?.. Ах, трудно сказать! Ну, понятно, раньше времени... Процесс творчества. Своего рода - тайна. И вероятно, для вас самого, как это? "И сквозь магический кристалл даль своего романа он еще не вполне ясно различал". Помним, помним с молодых ногтей...
Пастухов
– Очень верная мысль.
– Мысль Пушкина, разве может быть она неверна!
– Мысль безусловно Пушкина, - подтвердил Пастухов.
– Ах, слова, слова не те!
– воскликнул подполковник, будто осчастливленный своей догадливостью.
– Понимаю, о, понимаю, что для поэта означают слова. Мысль изреченная... Но вы должны извинить. Со школьных лет трудно так уж в точности все упомнить. Иногда рад бы освежить что-нибудь в памяти, повторить. Какое! Посмотрите.
Он сокрушенно повел рукой на гору разноцветных папок впереди и позади себя.
– И к тому же, волею судеб, мы заняты больше не формой, не формалистикой, так сказать, - о нет, напрасно вы подумали бы!
– Я ничего не думаю, - весело сказал Пастухов.
– Я вспомнил анекдот. Одному барину пожаловали чин пятого класса. Другой поздравляет его и говорит: "Завидую, ваше превосходительство, какая теперь вам по чину роскошная форма положена!" А тот в ответ: "Э, что там форма, друг мой, а вот со-дер-жа-ние!"
Все замерли на секунду, потом задвигались, потом Ознобишин произнес негромко:
– То есть содержание в смысле оклада?
– Очень тонко изволили подметить: в смысле оклада, - ответил Пастухов, как приговоренный, вздохнув.
Тогда Полотенцев обрадованно захохотал, повторяя:
– Форма - что, а вот со-дер-жа-ние, ха-ха-ха!
– Так вот, если позволите, насчет содержания, - тоже смеясь, сказал Пастухов.
– Я не хотел бы отнимать время.
– Да, - спохватился Полотенцев, однако все еще не в силах удержать смех, - один вопрос, который, так сказать, побудил обеспокоить... Что там у вас происходило, скажите, пожалуйста, с этим Парабукиным?
– Парабукиным?
– изумился Пастухов.
– Каким Парабукиным? Ах, этим... как его, галахом, которого ушибло на пристани?
– Да, да, да, но только вы ведь ездили к нему в ночлежку много раньше, чем его ушибло, так ведь!
– Господи боже!
– слегка отмахнулся Пастухов, досадуя и смеясь.
– Ведь это же все выдумки Егора! Ну, Цветухина!
– Ну, понимаю, понимаю! Изучение типов, поиски, так сказать, героев будущих шедевров. Вам это не менее поучительно, чем артисту. Но можете представить, какая история: на берегу среди этих типов разбрасывались прокламации, весьма, знаете ли, решительного, - Полотенцев поднял палец высоко над лысиной, - решительного направления!
– Так вы хотите мне присобачить эти прокламации?
– просто спросил Пастухов.
– Присобачить, - опять захохотал подполковник, - вы скажете! Да и как вы себе рисуете нашу, так сказать, форму?
– Меня занимает не форма, - вторил ему любезным смешком Пастухов, форма - что?
– Понимаю, понимаю!
– хохотал Полотенцев.
– Вам кажется, у нас все вот так - раз, два и - в кучу! Извините. Мы вам ни одной строчечки не припишем, да и не приписываем, а только хотим,
– Во что именно?
– А вот, можете ли вы подтвердить, что когда вы пригласили Парабукина к знакомому вам актеру, приятелю Цветухина, где присутствовал также Рагозин, то там состоялась передача Парабукину революционных прокламаций?
Пастухов медленно вытерся платком, лицо его словно опухло и стало большим, он проговорил сумрачно:
– Вот что, господин подполковник. Вы задаете вопросы, от которых, может быть, зависит судьба людей и моя судьба. Я поэтому буду вас просить перейти на официальный язык ж допрашивать меня... как полагается по закону.
– Ах ты, господи, да вы, оказывается, и есть настоящий формалист! разочаровался Полотенцев.
– И чтобы не было недоразумений, - упрямо и как бы туповато продолжал Пастухов, - я вам сейчас же заявляю, что фамилию Рагозина я слышу от вас впервые, а также что у Мефодия тогда действительно состоялась передача Парабукину... стакана казенного вина крепостью сорок градусов, который он и вывил за свое здоровье.
– Ну, что же вы сердитесь, Александр Владимирович?
– почти обиженно сказал подполковник.
– Ведь вот, собственно, вы и ответили. И это, собственно, все. Больше от вас ничего и не потребуется, право.
Он обратился к чиновникам. Товарищ прокурора не проронил ни звука, держась ровно и прямо, как отточенный мелок, будто больше всего остерегался помять свой белоснежный китель. Тогда Ознобишин, подавшись кенгуровым своим корпусом к подполковнику, произнес осторожно, но с какой-то торжествующей яркостью в голубоватом, остром взоре:
– Я не в виде вопроса, господин подполковник, но только, если разрешите напомнить: в деле имеется показание относительно встреч господина Пастухова с Кириллом Извековым.
У него чуть-чуть дрожали женственные его пальчики, и, чтобы скрыть это, он совсем не по-летнему потирал кисти рук. Товарищ прокурора молча косился на него.
– Можно считать это вопросом ко мне?
– спросил Пастухов, переводя взгляд с Ознобишина на подполковника.
– Я встречался с Извековым и даже слышал, что он арестован. Но встречи были мимолетны, я не могу даже назвать их знакомством, а его арест удивил меня, потому что ведь он еще мальчик.
– Да, да, да, как это все...
– с болезненной миной удерживая дыхание, сказал Полотенцев.
– С Парабукиным вы знакомы, с мальчиком этим, с испорченным, надо сказать, мальчиком тоже встречались... как это все затруднительно переплетается. Нет, нет, не для вас затруднительно, а для дела. И, я бы сказал, - для нас. И я, поверьте, меньше всего хотел бы вас обременять. Но... вы ведь еще погостите, так сказать, у своих пенатов?
– Нет. Я скоро уезжаю. Навсегда, в Петербург.
– Да что вы! В Петербург? Ну, извините, что воскресный день оказался у вас нарушенным. Вы вот только подпишите, пожалуйста, этот листочек, и пока все.
Полотенцев вытянул за уголок из бювара маленький продолговатый бланк и подал его через стол. Прочитав отпечатанный текст, Пастухов быстро вскинул голову: это была подписка о невыезде.
– Вот тут, внизу, - привстав, говорил подполковник, изящно показывая на бланк длинным белым ногтем оттопыренного мизинца.
– Как обозначено: имя, отчество, сословие и... что там еще?