Первые радости (Трилогия - 1)
Шрифт:
– Пожалуйста, не оправдывайтесь и не извиняйтесь, - отвечал Цветухин, - я, видите, чем занимался? Стихами! И просто погиб бы от скуки, если бы вы не пришли. Вы спасли меня, честное слово!
– Но я боюсь, наше дело покажется вам слишком... что вы заскучаете еще больше, - продолжала Извекова нетерпеливо и в то же время робко.
– Что вы!
– восклицал Егор Павлович с растроганным изумлением, будто по самой природе своей готов был делать для ближних все, что они пожелают.
– Да я уже догадываюсь: вы, наверно, что-нибудь узнали о вашем сыне, да? Ну, как с ним обстоит, как?
– Право, - сказала
– Конечно, конечно!
– горячо согласился Цветухин.
– И вы понимаете, в каком положении Кирилл? За что его держат? Неужели, если у мальчика нашли какие-то бумажки, которые попали к нему бог знает как, неужели его надо держать без конца в таких условиях?
– А он, что же, - спросил Цветухин, - неужели содержится в тюрьме? Я хочу сказать - без перемен?
– Ну, в этом ведь все дело! Тянут, тянут со следствием, точно это бог знает что за преступление!
– Черт знает!
– сказал Цветухин, глядя на Лизу с выражением потрясенного сочувствия.
– Действительно, - чуть слышно проговорила Лиза и несмело дернула плечами.
– И вы знаете, - продолжала Извекова, - равнодушие чиновников может прямо свести с ума. Шестая неделя, как я подала прошение прокурору, и до сих пор один ответ: приходите в понедельник.
– О чем прошение?
– старался вникнуть Цветухин.
– Я хочу взять Кирилла на поруки.
– А, да, конечно!
– одобрил Егор Павлович и добавил: - У чиновников, увы, мало что переменилось с гоголевских времен. Помните? Хлестаков спрашивает Растаковского: "А как давно вы подавали просьбу?" А тот в ответ: "Да если сказать правду, не так и давно, - в 1801 году; да вот уж тридцать лет нет никакой резолюции".
Цветухин произнес это по-актерски, на два голоса, и улыбнулся от удовольствия, что хорошо получилось. Лиза тоже улыбнулась и опустила глаза, чтобы не видеть его лица и не рассмеяться. Однако Вера Никандровна молчала, и, уловив ее грустную укоризну, Егор Павлович сказал торопливо:
– Я думаю, его должны выпустить на поруки.
– Я уверена, выпустят, - вскинулась Извекова, - но только в том случае, если моей просьбе будет оказана влиятельная поддержка. Вот мы с Лизой и пришли просить вас не отказать нам, пожалуйста.
– С огромным... то есть счел бы долгом... Но, признаюсь, каким образом мог бы я... не представляю себе, помочь?
– Достаточно вашего имени, если вы обратитесь к прокурору.
– Мое имя!
– негромко вздохнул Цветухин, с состраданием к себе и будто с давнишней усталостью.
– Что вы!
– изумилась Извекова.
– Ваше имя!
– Ваше имя!
– повторила за ней Лиза, вся подаваясь вперед и тотчас останавливая себя.
– Да поверьте мне, мои дорогие, - польщенно возразил Цветухин, - это чистейший предрассудок, что актерское имя обладает какой-то магией. Пока мы на сцене - ну, согласен, нам открыта дорога почти к любому сердцу. Но попробуй мы назавтра прийти к человеку, который вчера в театре плакал, глядя на нас, и попроси мы его о чем-нибудь, - боже мой!
– какой мы произведем перепуг! В искусстве нами любуются. В быту
– Вы наговариваете на себя, - с оскорбленным чувством сказала Лиза, это все неверно, неверно...
– Милый друг! Вы думаете о нас лучше, чем мы заслуживаем. Это свойство юности. Но вообразите, я являюсь к прокурору, и ему докладывают: пришел актер! Актер?
– спросит он и вот этак потянет бровкой.
– Что от меня надо актеру?
– Пришел не просто актер, пришел Цветухин!
– благоговейно произнесла Лиза.
– О, - сказал Егор Павлович скромно, - вы мало знаете актеров, но я вижу, еще меньше знакомы с прокурорами.
– Важно, чтобы поняли, что об участи мальчика известно общественному мнению, - сказала Вера Никандровна, прижимая дергающиеся пальцы к груди, и если бы вы все-таки не отказались...
– Позвольте, - воскликнул Цветухин, - общественное мнение! Но что же может быть лучше Пастухова?! Пастухов - вот это действительно общественное мнение! Надо просить Пастухова!
– Я тоже думала о нем. О вас и о нем.
– Ах, что там - обо мне! Вы представляете, как это будет, если Александр Пастухов обратится к властям: известный в Петербурге человек, о котором пишут газеты! Это не актер, это совсем другое!
– Но я боюсь, согласится ли он?
– Конечно, согласится! Он по призванию своему... ну, как сказать?.. общественный деятель и просто будет рад случаю проявить себя. Я убежден. И как замечательно!
– я его как раз жду, он обещал прийти, и мы сразу же...
Вдруг, задумавшись, Егор Павлович остановил глаза на Лизе.
– Только как это лучше сделать? Пастухов не сказал, когда придет. Если вы отправитесь к нему, то можете разминуться. Знаете, - вдруг обрадовался он, - сделаем так: вы, Вера Никандровна, пойдете к Пастухову, а Лиза останется здесь на случай, если вы с ним разойдетесь. Так или иначе, он от вас не уйдет.
Лизу напугал странно постаревший взгляд Веры Никандровны, и она не решилась возражать. Условились, что если Извекова застанет Пастухова дома (он жил неподалеку), то она не возвратится. Цветухин проводил ее заботливо и с лаской.
Принесли мороженое, немного погодя - блюдца с ложечками, и пока Цветухин домовито и увлеченно хлопотал, звеня посудой, убирая со стола все, что мешало, Лиза смотрела в окно.
По-прежнему земля источала удушающий зной, и по тонким, словно замершим в мольбе пыльным веточкам молодых деревцов видно было, как томится изнуренная природа и ждет, ждет движения, перемены. Ленивые праздничные голоса нескладно выбегали из окон - оборвавшийся смех, стук кухонного ножа, детский крик. Жара как будто обкусывала и поглощала звуки, не давая им слиться в шум.
– Все готово, пожалуйте, - сказал Цветухин.
– Мы вас очень обременяли просьбой?
– неожиданно спросила Лиза.
Она повернулась спиной к окну, и ей был хорошо виден Цветухин в сверкающей своей рубашке, перетянутый широким, в ладонь, поясом с узорчатой металлической пряжкой и карманчиком для часов. Перед ней словно блеснул брелок с надписью: "Жми, Витюша, жми!", и она улыбнулась.
– Вы смеетесь?
– сказал Цветухин встревоженно.
– Я показался вам неискренним, да?