Первый инженер императора IV

Там, где еще недавно был лишь пустой берег и мои эскизы на пергаменте, теперь стояла она. Настоящая, полноценная водяная мельница. С огромным, аккуратно сколоченным колесом, которое медленно, но уверенно вращалось под напором речного потока. С крепким срубом, с крышей, покрытой дранкой, с желобом, подающим воду на лопасти.

Вот просто взяла и стояла. Словно выросла здесь сама по себе, как гриб после дождя.

Я замер, едва не выронив ведра. Мозг отказывался верить увиденному. Я протер глаза. Нет, не мерещится. Стоит. Работает. Вернувшись с двумя ведрами песка в поместье (так как повозками таскать по узкой тропе было неудобно), я первым делом выцепил Василя, который как раз руководил процессом укрепления одной из стен частокола.

— Василь, — обратился я к нему. Он тут же обернулся и замер на месте, вытянувшись по струнке, словно набедокуривший кот, пойманный на месте преступления.

— Да, барин? — осведомился он, его лицо выражало крайнюю степень озабоченности.

— Мельница, — сказал я, пытаясь подобрать слова, но в голове крутилось только одно.

— Что… мельница, барин?.. — переспросил он, его глаза забегали.

— Она стоит. На реке.

— Стоит, барин… а что, она должна делать что-то другое? — с неподдельным недоумением уточнил староста, явно пытаясь понять, что же он и его мужики сделали не так. Может… она должна была летать? Или ходить по лесу, как та избушка на курьих ножках из старых сказок? А может, петь песни по утрам?

— Верно, — я не смог сдержать усмешки. — Стоит. Но… когда вы успели? Я же только чертежи оставил.

— Ну… — Василь немного расслабился, видя, что я не сержусь. — Знаете, барин, пока вы там на Север ходили, аванпост этот вот сооружали, потом этот кубик ваш волшебный искали… нам тут, в Хмарском, делать-то особо нечего было. Мы-то все домики уже отладили, к зиме подготовились, крыши перекрыли, щели законопатили… Жаль, правда, что поле возделать не успели, год уже ушел… — с досадой посетовал староста.

— Погодите, — я все еще не мог поверить. — И вы… вы сами, вот так просто, взяли и собрали мельницу по моим чертежам?

— Ну… да? — непонимающе пожал плечами Василь. Его лицо выражало искреннее удивление моему вопросу. — Это ж как ентот… как ево-то… — он почесал в затылке, подыскивая старое, почти забытое слово, которое, видимо, слышал еще от своего деда. — Как конструхтер, во! Вспомнил словечко-то, хе-хе. У вас, барин, довольно понятные эти ваши бумажки. Все нарисовано, каждая дощечка, каждая шестеренка. Мы с мужиками взяли, посмотрели, почесали репу… ну и ентово, собрали. Даже работает, барин, все вертится, крутится, как надо. Жаль, правда, что молоть пока нечего. Зерна-то нет.

Я смотрел на него, на его простое, обветренное лицо, и чувствовал, как внутри меня растет волна… гордости. Гордости за этих людей. Я дал им чертеж, идею. А они, без моего контроля, без понуканий, просто взяли и сделали. Своими руками, используя лишь то, что было под рукой — топор, пилу, смекалку. Они не просто исполнители. Они — творцы. И это было куда ценнее любого 3D-принтера.

Конструктор… Да, пожалуй, это было самое точное определение. И это внутреннее чувство меня так распирало, что слов подобрать не получалось. Нет, вы только подумайте, они просто взяли чертежи, и собрали водяную мельницу.

Без надзирателя, без «еб твою мать», как у нас это обычно на заводах и стройках происходило. Взяли и собрали.

— Василь.

— Да?..

— Вы что-то строили раньше?

— Ну так ентово, барин… всякое доводилось делать. Мы ж за землей закрепленные были. Чевой сказали делать, то и делали. Хочешь не хочешь, а, знаете ли, у другого хозяина было слово «надо» и слово «делывай». Ну, мы и делывали.

— Вы молодцы, Василь, — сказал я искренне, положив ему руку на плечо. — Просто молодцы. Нет зерна — будет. Весной разобьем поля, посадим. И будет у нас свой хлеб. Самый вкусный во всем царстве.

Лицо Василя расплылось в широкой, счастливой улыбке.

— Будет, барин! Обязательно будет!

И не нужно нам будет заморачиваться насчет протяжки ЛЭП к Хмарскому благодаря Руническому Ядру. Хотя… у принтера был свой собственный приемник «альтернативных» источников энергии. А вот как эту энергию проводить в другие устройства я еще не придумал.

Я вздохнул. Накатившая было мысль облегчения — испарилась.

Видимо, все-таки придется.

* * *

Имение Императора Долгорукова

Алексей Петрович Долгоруков, царь Великого Новгорода и, с недавних пор, по совместительству половина будущего Императора (вторая половина в данный момент, скорее всего, храпела у себя в Старой Руссе, и это была, пожалуй, лучшая из его половин), в ту ночь не спал.

И дело было не в государственных думах, не в бессоннице, мучающей сильных мира сего, и даже не в несварении желудка после вчерашнего ужина с подозрительно оптимистичным гусем. Нет. Причина была куда более… яркой.

Когда небо на востоке, там, где по всем географическим и здравым понятиям располагалось поместье его беспокойного десницы, полыхнуло так, словно кто-то решил зажечь сразу все звезды одновременно, а потом еще и подсветить их прожектором, Алексей Петрович даже не удивился. Он лишь тяжело вздохнул, отложил в сторону недочитанный трактат «О пользе умеренного налогообложения для предотвращения чрезмерного энтузиазма у подданных» и подошел к окну.

О, небесные светила и прочие космические объекты, да нужно было быть не просто слепым, а еще и глухим, немым и, желательно, пребывать в состоянии глубокой комы, чтобы не догадаться, ОТКУДА шел этот свет.

Интуиция, этот тонкий инструмент, которым так славились политики и женщины, здесь была совершенно ни при чем. Здесь работала простая, как хозяйственное мыло, логика: если где-то происходит что-то большое, непонятное и, скорее всего, очень дорогое, то с вероятностью в девяносто девять целых и девять десятых процента к этому приложил руку барон Александр Кулибин.

И, тем не менее, Алексей Петрович если и испугался, то виду не подал. Это было ниже его царского достоинства. Он спокойно наблюдал за сиянием ровно столько, сколько оно длилось. А вернее, пока оно не угасло, оставив после себя лишь легкое фиолетовое послевкусие на сетчатке глаза.

Убедившись, что его дворец все еще стоит на месте и не собирается в ближайшее время превращаться в кучку дымящихся руин, царь неспешно прогулялся по внутреннему двору, подышал прохладным ночным воздухом и отправился спать.

В конце концов, утро вечера мудренее, а проблемы, созданные его десницей, имели свойство разрешаться самостоятельно. Ну, или, по крайней мере, принимать более понятную форму к завтраку.

Утро началось с голубей.

Первый прилетел, когда Алексей Петрович как раз наслаждался чашечкой горячего сбитня. Голубь, надо сказать, был наглым, как все почтовые голуби, и приземлился прямо на подоконник, смерив царя презрительным взглядом. В привязанной к его лапке гильзе обнаружилась крошечная записка. Она была очень короткой. Всего из одного слова.