Первый из первых или Дорога с Лысой горы

Боже мой! вы прошли даже мимо обширной поляны, вырубленной в тайге. Мимо поляны, из центра которой к небу взлетела его буровая вышка. Да, первая вышка, установкой которой он руководил!.. А нефть… Как пахла нефть, лизнувшая небо из живота той поляны?

Весной!.. Точно, точно! Пахла весной! Талым снегом и черным хлебом, которым занюхивали спирт.

Он вспомнил, он вспомнил тот запах, казавшийся позабытым, забитым навечно запахом кожаных кресел, важных бесед, неотложных бумаг и французского одеколона.

Он вспомнил его, держа Эльзочку за руку, шагая с ней по коридору, из которого вышли они к сонному морю, в рыбацкий шалаш, где его, Толмая, помощника начальника тайной стражи при прокураторе Иудеи, никто бы не смог увидеть с этой деревенскою девушкой.

Имя свое он ей не говорил. Девушка знала лишь, что он не просто римлянин.

— Имя твое и кто ты такой, для меня ничего не зна чат, — сказала она, когда он решил вдруг открыться.

— Я люблю тебя. Что еще нужно?.. Учитель сказал, только любовь важна, только она всех нас спасет. А имен у одного человека может быть много.

Она говорила, а Толмай улыбался. И словам ее, и запаху талого снега, и сладкой тоске, согревавшей сердце. Плюнуть на все! И остаться у моря, в шалаше, рядом с девушкой этой. Что еще нужно?

— Оставайся. Мы будем жить тихо. Только любовью. И не сделаем зла никому… Ты знаешь, даже от мыслей, что можно жить и не делать плохого, уже становится хорошо. Прав учитель! Тот, кто любит, дурного другим не сделает… Оставайся. Но только если сам этого хочешь…

— Про какого учителя ты все говоришь? — улыбался Толмай.

— Его зовут Вар-Равван. Он родом из Назарета и был здесь, в нашей деревне, недолго. И больше всего говорил о любви… Поначалу над ним смеялись. Не все, но многие. Называли его полоумным и одержимым.

— И что же он? — имя учителя отозвалось в Толмае смутным тревожным воспоминаньем.

Они лежали на старой соломе, пахнувшей пылью, и смотрели на море, стрелявшее бликами.

— Он? Ничего. Учитель не обижается ни на кого и никого никогда не ругает, — ответила Эльза. — Он говорит, что ругать человека нельзя. Вместо этого тем, кто смеялся над ним, он рассказывал притчи, из которых любой понимал, что душа человеку дана для любви. Не сердце, как мы говорим, а душа. То, что роднит его с Богом. Душа и любовь.

Вар-Равван, Вар-Равван… Откуда Толмаю знаком человек с этим именем? Где он слышал его?

— Я вижу, что ты не можешь остаться, — тихо сказала Эльза, прижавшись к Толмаю еще тесней. — Я чувствую, что ты меня любишь, это скрыть невозможно, но остаться не можешь…

— Пока не могу.

— Тогда уезжай, — помедлив, сказала Эльза. — И дай Бог, чтобы ты еще встретил кого-то, кто полюбил бы тебя так же, как я.

— Я уеду, но скоро вернусь. И… увезу тебя в Ершалаим, — пообещал Толмай. Верил ли он своим же словам? Он очень хотел себе верить.

Он уехал… Утром. Рассвет расползался лениво, с моря дышало прохладой, над степью звенели птицы. Деревня спала. Эльза не пошла провожать его. Эльза? Разве ее звали Эльзой?..

Нет! Конечно же, нет! Ее звали… Как? Как ее звали?.. Ну?..

Он… не помнил.

Ветер, летевший с сонного моря и словно его по, нявший, должно быть засыпал ее золотистое имя золостым песком с берега сонного моря. Засыпал и не оставил следа.

Вот, значит, что не давало покоя Макару Электросиловичу всю его жизнь! Имя. Забытое имя. Непроходящая боль. Боль от того, что он смог позабыть это имя. Боль от того, что он не вернулся в деревню, в рабский шалаш.

Боль от того, что всю жизнь он был не с той, с к хотел, по кому тосковал. И от этого жизнь его не удалась…

— Слушайте, слушайте все! — это уже на подъезде Ершалаиму долетел до него надтреснутый голос глашатая. — Римскими властями разыскивается преступни выдающий себя за мессию! Его называют Вар-Раввано из Назарета! Он подбивает людей на бунты! Оноско ляет закон иудейский! Он оскорбляет кесаря-императора!.. Слушайте! Слушайте все!.. Каждому, кто помож поймать Вар-Равваиа из Назарета, римские влас выплатят двадцать тетрадрахм! Каждому!.. Слушай все!

Мысли об имени девушки попритупились, боль, терзавшая сердце, поприостыла. Все-таки он был ищейкой он был Толмаем, незаменимым помощником начальник тайной стражи при прокураторе. И новость, которую прокричал усталый глашатай, означала одно: спокойно жизни в Ершалаиме Толмаю не будет.

Сейчас он приедет в казармы, явится с докладом Афранию, и тот, скорее всего, ему и поручит разыскивать Вар-Раввана. Того Вар-Раввана, который учил рыбаков из деревни на берегу сонного моря, что главное в жизни — любовь.

Постойте, постойте… а это не тот Вар-Равван, которого года четыре назад приговорили к повешению на кресте, но в честь пасхи помиловали? Неужто он взялся за старое?

Впрочем, тот был не из Назарета. Да и был он кинжальщиком и красноречием не отличался.

Ладно, посмотрим…

— Вы правильно рассудили, это другой Вар-Рававан, — согласился Афраний, выслушав помощника до конца. — Но этот, новый, гораздо опаснее прежнего…

Скажите, вы помните бродягу Га-Ноцри? Его еще приговорили к казни вместе с первым Вар-Равваном.

Как же Толмаю не помнить Иешуа? Как не помнить ту ночь, когда его, Толмая, команда тайно захоронила Га-Ноцри и двух разбойников, тоже распятых в тот день?

Это же он, Толмай, и надел каждому из казненных по кольцу на сведенные судорогой пальцы. Точно помнит Толмай и кольцо, что досталось Иешуа. Помнит, что было оно с одною насечкой…

— Новый Вар-Равван куда как опасней Иешуа! — насупившись продолжал Афраний. — Достаточно будет сказать, что в какой-то богами забытой Гинзе, где на римского воина никогда не осмеливались и взглянуть искоса, под влиянием этого Вар-Раввана едва не начался бунт. И в опасности оказалась жизнь самого легата.

Странно, — подумал Толмай, — и зачем вдруг легата занесло в какую-то Гинзу? Что ему там?

— Солдаты схватили Вар-Раввана в Гинзе, связали и охраняли всю ночь, — говорил между тем Афраний. — Но ему удалось бежать… Так что это опасный преступник, хитрый и ловкий… Вы, конечно, найдете его и поймаете. Я в этом уверен. Но будьте готовы к тому, что он снова попробует из-под стражи сбежать. Обязательно! Вот увидите.

— От моих людей он не сбежит, — твердо пообещал Толмай.

— Не сомневаюсь, — обжег его взглядом Афраний. — Но я опасаюсь другого: что при попытке к бегству он будет убит. Так, к сожаленью, бывает часто, и вы это знаете лучше меня. Преступник разгневает ваших людей, и они церемониться с ним не будут… Этого я и опасаюсь. Хотя, с другой стороны, хорошо понимаю солдат, когда от ненависти и в азарте погони кто-то из них может перестараться. Бывает… Вот я и прошу вас, Толмай, сделайте все, чтобы, когда Вар-Равван попытается убежать — а он попытается! — его задержали бы, причинив как можно меньше вреда. Понимаете?