Первый паладин

– «Праведный гнев», верно?

– Верно. И нигде ты не услышишь словосочетания «праведная праздность» или «праведная алчность».

– Я понял. Вот только я не понимаю, что мне делать. Как я могу помочь этому миру и разумным его населяющим?

– Очень просто. Ты можешь дать им надежду.

Я снова замолчал. Нахлынули воспоминания о том, как ко мне взывала спасенная мною эльфийская девочка. Неужели лишь наличие моей силы в этом мире способно многое изменить? Да, я чувствовал её надежду. Надежду на защиту, надежду на лучшее и светлое завтра. Но было в той молитве что-то помимо надежды. То, что наполняло её слова силой и уверенностью настолько, что они сумели пробиться ко мне сквозь миры.

– Нет. – Уверенно ответил я. – Надежда, это самообман. Я дам им веру. Потому что надежда без веры пуста и бесполезна, как бокал, не наполненный водой. Лишь вера заставляет человека идти вперед и сражаться. В то время как надежда наполняет душу лишь необоснованными ожиданиями.

Святой отец удовлетворённо закивал:

– Я запишу эти слова, Иратус. Они станут первой строчкой в твоей книге.

Мы беседовали еще около двух часов, и я вышел их храма многое переосмыслив и осознав свою цель.

Проблема местной религии заключалась в её аморфности. Не было единого символа, которому бы люди поклонялись. Не было чего-то, что могло бы сплотить народы в единой вере и борьбе.

Церковь света обещала праведникам эфемерное «слияние души с вечным светом», после смерти. Мне кажется, дремучему простаку не особо понятны плюсы от такой праведной жизни. Земные религии больше соответствовали потребностям необразованных крестьян. Там всё просто и понятно. Хороший человек отправляется в рай, где получает вечное блаженство. Негодяй же отправляется в ад, где получает вечные муки. Да, это был обман, как я уже знаю. Но он работал. Начни священнослужители обещать какое-то непонятное «слияние души», их бы попросту никто не слушал. Людям требуются простые и понятные образы.

Также, здесь не было своего сына бога, который бы пожертвовал собою ради всех людей на земле. И даже свет, как таковой, был обезличен. Люди не понимали толком, кому молиться. Да, были свои святые, которые имели сильную связь со стихией, и запомнились своими великими деяниями, но никто не спешил записывать их в боги. Истории их жизни, записанные в личные книги святых, лишь использовали как пример. И если раньше церковь имела хоть какой-то авторитет, потому что адепты света ходили средь простых людей. То сейчас эти истории многими воспринимались не иначе как сказки.

Всё это и привело религию в упадок. Настолько сильный, что даже я, живя в этом мире, мало что знал о догматах главной церкви.

Поэтому, основав свой орден, я, как минимум, верну святых в этот мир, показав пример праведных поступков обывателям.

Далее меня ждала встряска на тренировочной площадке. Кавил, первый капитан дружины, лично занялся моим избиением.

Нет, формально, это называлось тренировкой. Но я убедил рыцаря отбросить весь пиетет по отношению ко мне и проводить уроки с максимальной эффективностью.

Наши спарринги проходили без доспехов, поэтому я максимально преисполнялся ощущениями от ударов тренировочного стального меча, по типу земного феддершверта.

Но это было даже на пользу. Получая урон, я на ходу учился залечивать повреждения просто потоком целительных сил.

В очередной раз, сбитый с ног, я услышал за спиной редкие смешки.

Дружинники, то и дело бросающие любопытствующие взгляды, уже начинали украдкой потешаться над деревенским неумехой.

– Талий! Тебе нечем заняться? – Злобно окрикнул Кавил одного из зазнаек – высокого длинноволосого парня с острыми, но, довольно, смазливыми чертами лица. На таких часто западают старшеклассницы, обсуждая их явно очерченные скулы и острый подбородок.

В ответ рыцарь лишь беззастенчиво улыбался, показывая всем видом, что никто ему тут не указ.

– Наверни-ка двадцать кругов в полной экипировке, чтобы не быть таким излишне жизнерадостным.

Талий закатил глаза, но всё же, хоть и медленно, но побрел выполнять команду.

– Постойте! – Выступил я, повинуясь порыву. – Возможно, благородный Талий лично хотел бы преподать пару уроков.

– Оу! Ты предлагаешь дуэль? – Дружинник, веселясь, развел руками.

– Почему бы и нет? – Поднял брови я. – Предоставляю право выбора оружия тебе.

– Как благородно.

Несмотря на молчаливый протест Кавила, Талий манерно подошел к стенду и выудил оттуда уже привычный тренировочный полуторный меч.

– Это окончательный выбор? – Поинтересовался я.

– Естественно.

– Значит, в бою мы используем лишь полуторные мечи, так?

– Ну, конечно! – Не переставал потешаться мой противник.

– Хорошо. – Кивнул я. И, подойдя к арсеналу, взял в левую руку второй полуторник.

Брови Кавила медленно поползли вверх.

Таким образом, я стоял напротив своего противника, вооруженный двумя длинными мечами.

Мне просто захотелось проверить теорию. В прошлой жизни я был правшой. Здесь же я рос левшой. После слияния двух личностей я успел заметить, что управляюсь обеими руками одинаково хорошо, став по сути амбидекстером.

– Сражаемся до тех пор, пока хотя бы один из нас стоит на ногах. Идет?

– Принимается.

Для нетренированного человека эффективно управляться одной рукой с длинным мечом довольно трудно. Но я решил считерить. Мало того что мои физические показатели итак превосходили человеческие, я разлил по телу ободряющую энергию света, что сделало меня еще сильнее, быстрее, и менее восприимчивым к боли.

Но для начала я решил поддаться и поработать вторым номером, поупражнявшись в отражении атак. Как ни странно, второе оружие дало мне некоторое преимущество в этом плане. Левой рукой было удобно парировать удары, а правой даже пытаться контратаковать.

Но противник был умел и не позволял как-то существенно его задеть, в то время как я то и дело пропускал его хитрые выпады. Однако повышенная стойкость не позволяла мне быстро проиграть эту схватку, заметно раздражая моего визави.

Разозлившись, когда я заблокировал его удар, Талий решил схитрить и ударить меня ногой в живот. Но такой финт не стал для меня неожиданностью, и я ушел от удара влево, рефлекторно нанося левый боковой в голову кулаком.

К чести знатного отпрыска стоит отметить, что сознание он не потерял, а лишь пошатнувшись, отступил на несколько шагов.

Я не стал его добивать, желая продолжить наше веселье. Я с наслаждением наблюдал, как на лице высокородного ублюдка ехидство сменяется презрением, а потом беспомощной ненавистью.

Конечно, по очкам он меня уделывал, но мне доставляло большое удовольствие наблюдать за его досадой, когда жалкий крестьянин, уже столько времени ни в какую не желал падать у его ног. А теперь еще и заставил его правый глаз залиться кровью из рассеченного лба, делая его взгляд исподлобья еще более неистовым и прожигающим.