Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

Пребывание в доме баронессы тяготило Михаила, и он очень обрадовался, когда Дмитрий Петрович помог ему наконец устроиться на завод «Старый Арсенал». Произошло это осенью 1893 года.

Михаил не рассчитывал, что его встретят с распростертыми объятиями и сразу поставят к станку. Сперва, конечно, будешь на побегушках у тех, кто постарше, разве что дозволят инструмент или деталь подержать. И за чаем пошлют, и брань стерпишь - на то и ученик. Хорошо хоть, что учитель попался ему степенный, спокойный, даже голоса не повышал. Да и надобности такой не было. Михаил старательно приобщался к совершенно новому для него делу - к обработке металла.

На своего наставника Калинин не обижался, но обстановка на «Старом Арсенале» не пришлась ему но душе. Ведь он искал бурлящий, революционно настроенный рабочий коллектив, а оказался в тихой заводи.

Здесь трудились мастера и пожилые рабочие, имевшие высокую квалификацию. Они получали приличную плату, почтительно относились к начальству и требовали того же от всех других. Будешь, мол, послушным и добросовестным - тебя оценят. И многие верили в это. Работали с раннего утра до позднего вечера, жили в бараке, но не роптали, надеясь на лучшее. А кто начинал роптать, того сразу осаживали мастера или их приспешники.

Нужно было подыскивать другое место. Тут как раз перешел на Путиловский завод наставник Михаила - заработок был выше. Месяца через три заглянул в цех к старым знакомым. Спросил своего недавнего ученика: «Помощник мне нужен, хочешь?» Калинин сразу же согласился.

Он много слышал о предприятии, которое считалось одним из самых крупных в России. Двенадцать тысяч рабочих было тогда на Путиловском. Но одно дело слышать, и совсем другое - увидеть собственными глазами, пройти по огромной заводской территории. Размах был широкий. Делали здесь станки, вагоны, паровозы, артиллерийские орудия, прокатывали рельсы, отливали инструментальную сталь. И почти все - вручную. Рабочий день длился десять с половиной часов, но очень часто людей задерживали в цехах гораздо дольше. Бывали случаи, когда мастеровые теряли сознание от усталости или падали на месте и засыпали.

Начальство стремилось получить побольше, а заплатить' поменьше. Рабочие недовольны были тяжелыми условиями, низкой оплатой. Страсти кипели в каждом цехе, в каждой мастерской, не то что на «Старом Арсенале».

Михаил теперь управлялся с токарным станком не хуже, чем его наставник. А может быть, даже и лучше. Наставнику трудно давались новые детали, а Михаил схватывал все, как говорится, «на лету», свободно читал чертежи. Сказывались знания, накопленные у Мордухай-Болтовских.

Довольно скоро он стал одним из лучших рабочих пушечной мастерской. Оп понял это, когда Сила Семенович Штырев осмотрел сложную деталь, выточенную Калининым, и сказал: «Ишь, ты! Красиво!» Более высокой похвалы от него никто не слыхал.

Штырев был лет на десять старше Калинина, считался виртуозом в своем деле, его мнение было весомым. Михаилу начали доверять самую тонкую работу. Ответственности прибавилось, но и заработную плату ему повысили. Теперь он имел возможность регулярно помогать семье. Каждую получку отправлял часть денег матери. И себе оставалось. Впервые он смог хорошо одеться.

Как и прежде, много времени Михаил проводил над книгами, много размышлял, а главное - искал единомышленников, пытался нащупать связь с подпольной организацией. В том, что такая организация существует, он не сомневался. Ведь нашел же однажды в своем кармане листовку, которая начиналась словами: «Союз борьбы за освобождение рабочего класса...» Не этот ли «Союз» провел стачку на соседней ткацкой фабрике, собирал рабочих на тайные сходки, о которых Калинину довелось слышать?

Михаил еще не знал тогда, что царская охранка, использовав провокаторов, бросила за решетку и отправила в ссылку многих активных участников «Союза борьбы», в том числе Владимира Ильича Ульянова. Были арестованы почти все социал-демократы Путиловского завода. А те немногие, которые остались, ушли в глубокое подполье, установить с ними контакт было очень трудно.

По существу, революционную работу на заводе требовалось налаживать заново.

У Михаила постепенно появилось много знакомых. Особенно хорошие ребята встретились ему в Нарвском вечернем техническом училище для взрослых. Сюда приходили заниматься наиболее квалифицированные, наиболее грамотные путиловские рабочие, тянувшиеся к знаниям. С новыми друзьями Михаил часто заводил разговоры о положении на заводе, о борьбе рабочего класса за свои права и о том, как лучше вести эту борьбу. Но дальше разговоров дело не двигалось.

Поступив в училище, Калинин перешел из пушечной мастерской в механическую - там меньше загружали сверхурочной работой. Однажды при нем молодой токарь поспорил с мастером по поводу расценок. Токарь был прав, и Калинин поддержал его. Мастеру это не понравилось. «Два сапога - пара!» - бросил он, удаляясь.

Ну, насчет сапог еще не известно, кому такое прозвище больше подходит, а что пара - тут старый ворчун как в воду смотрел! Если Михаил искал связь с подпольной организацией, то его сосед по мастерской Иван Кушников пытался найти людей, с которыми можно вести работу, создать подпольный кружок. Связь с городским революционным центром у Кушникова была, он установил ее окольным путем, через своих земляков в Туле.

Принялись действовать вместе. Без спешки, по одному подбирали товарищей, которые казались надежными. И вот в начале 1898 года образовался на Путиловском заводе марксистский рабочий кружок, возникла новая ячейка «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

На первое занятие кружка пришли шесть человек: Кушников с двумя туляками - Коньковым и Татариновым, два Ивана - Смирнов и Иванов - и Калинин. «Союз борьбы» прислал руководителя: рослого, красивого юношу в студенческой форме. Фамилия его Фоминых, подпольная кличка - Николай Петрович. Сразу начали чтение и разбор «Эрфуртской программы».

Через две недели собрались опять, теперь уже вдесятером.

Михаилу занятия в кружке принесли большую пользу. Знакомство с марксизмом помогло связать воедино, прочно скрепить все те разрозненные знания и впечатления, которые были получены прежде.

Кружковцы часто встречались и без руководителя, читали вместе художественные произведения, обсуждали заводские новости, намечали планы. Михаил не заметил, как выдвинулся среди товарищей, стал вроде бы старшим среди них. Наверно, сказались его образованность, жизненный опыт и то уважение, которым он пользовался среди товарищей, как хороший токарь и как человек, всегда готовый помочь советом и делом.

С той поры сохранилась у него тетрадь, вроде бы дневник со сценками жизни кружковцев. Для конспирации Кушникова он называл в своих записях Ку-шневым, Татаринова - Тариновым, себя - Каниным. Любопытно было теперь перелистывать пожелтевшие страницы. Молодостью, задором веяло от выцветших строк:

«Юлий Петрович Юловский, двадцати лет, работал тоже в заводе, любитель литературы и специально интересовался политической экономикой. При его приходе обыкновенно все разговоры о барышнях прекращались, а открывались прения о литературе, о писателях, пока наконец он незаметно не садился на своего конька: определение слова «пролетарий» по Марксу. Тут всегда выступал оппонентом Таринов.

– Я не знаю, Таринов, как вы до сих пор не можете понять, - говорит Юловский, - что, по Марксу, пролетарий тот, кто не имеет собственности и производит прибавочную стоимость, а вы конторщика называете пролетарием, это уж совсем несообразно. Ну, подумайте сами, разве не верно мое определение?..

– Нет, я с вами не согласен!
– кричит Таринов.
– Конторщик - настоящий пролетарий. Тогда и сторожа можно не считать пролетарием, и подметалу, и смазчика, и так далее.

Обе стороны спорят горячо и долго. Бывают моменты, когда кажется: стой, вот сговорились, остался один будочник, которого каждому хочется отвоевать на свою сторону. Но тут, как назло, ввертывает свое слово Кушнев: