Первый, случайный, единственный

– Но зачем же… – пробормотал Георгий. – Я же…

– Что – ты же? – усмехнулся Вадим. – Ты на себя в зеркало давно смотрел? Мне Сашка все уши про тебя по телефону прожужжал. Такой он, мол, необыкновенный, и жизни в нем так много… Да я ведь и сам помню. И где она теперь, твоя жизнь?

Георгий молчал, не зная, что ответить. Он не ожидал, что Вадим так спокойно вспомнит о сыне. Как будто это была обычная болтовня по телефону и как будто Саша тоже вот-вот приедет сюда, в Камарг…

– Надолго вы уезжаете? – спросил он наконец.

– На неделю. Машину не водишь?

– Нет.

– Ну, автобус ходит, поезд, да и пешком недалеко. Если продуктов не хватит или так, для настроения… До Монпелье полчаса езды, а Сан-Жиль вообще рядом, это наша ближайшая деревня. Там, кстати, кинотеатр хороший. Такой, знаешь, как «Иллюзион» на Котельнической. Мультиплекс, конечно, тоже есть – с попкорном, с блокбастерами, как положено, – но мы с Сашкой в этот ездили. В общем, освоишься, – заключил он.

Вадим уехал сразу же, как только они выгрузили из багажника пакеты с продуктами. Даже поесть не остался – Георгию показалось, потому, что не хотел вести неизбежных за обедом разговоров.

– Да, – вспомнил Вадим, уже садясь в машину, – если что-нибудь понадобится, можешь к соседям обращаться, я их предупредил. Как из дому выйдешь, так направо.

– Как же я буду обращаться? – смущенно пробормотал Георгий. – Я в языках полный дуб…

– Это неправильно, – улыбнулся Вадим. – Но ничего страшного. Разговорник возьми, в мансарде, кажется. А вообще-то соседка понятливая, объяснитесь как-нибудь. Зовут мадам Бувье, она зайдет, познакомитесь. Даже и лучше дождись, пока зайдет, сам не ходи. А то они быков для корриды разводят, а это, сам понимаешь, серьезные животные.

– Я думал, коррида в Испании, – удивился Георгий.

– Здесь тоже, еще какая! Весь Арль на улицах, когда быки бегут. Их ведь, по провансальским правилам, не убивают, только кокарду срывают, которая у них между рогов укреплена, – сказал Вадим. – И каждый может поучаствовать – нервы себе пощекотать. Людям адреналина не хватает, а быки черные, злые… К нам один от соседей забрел однажды. – Какое-то легкое, едва уловимое и, наверное, счастливое воспоминание мелькнуло в его глазах. – Через ров с водой переплыл – и здрасьте. Еле выгнали… Но ты не бойся, соседи с тех пор ров расширили и не хуже средневекового замка укрепили, так что быки больше не нападают.

– Я не боюсь, – улыбнулся Георгий. – Вы не беспокойтесь, Вадим Евгеньевич, все будет в порядке.

Проводив его, Георгий вернулся в дом. Несмотря на прозрачность и обилие окон, он отлично прогрелся за те полчаса, которые занял Вадимов инструктаж. Видимо, система электрообогрева, которую тот тоже показал перед отъездом, была сделана очень толково.

В просторном, занимающем почти весь первый этаж зале имелся еще и камин, но, похоже, предназначен он был не столько для обогрева, сколько так, для радости. Да и весь этот прозрачный дом на воде был выстроен для радости…

Радости Георгий не чувствовал, но ощущение покоя, которое охватило его сразу же, как только он вошел сюда, с каждой минутой усиливалось.

Он обошел первый этаж – две небольшие спальни, кухоньку, из-под потолка которой свисали связки золотистого лука, а на полках стояло множество медных мисок, блюд, ступок, старинных кофемолок и кофеварок, еще каких-то неизвестных, но красивых и тоже явно старинных приспособлений.

В мансарду вела лестница, похожая на стремянку. Георгий взобрался по ней и оказался в просторной комнате, все стены которой были заняты книжными стеллажами из светлого некрашеного дерева. На стеллажах стояли книги на разных языках.

С одной стороны стеллажи были пониже, и над ними висела длинная, на всю стену, узкая картина. Георгий увидел ее сразу же, как только выглянул из люка в полу, и сразу почувствовал, как дрогнуло у него сердце.

Он знал об этой картине от Саши. Но одно дело знать, а другое – увидеть самому, и увидеть уже без него…

На картине, написанной в примитивистской манере и в неярких – охристых, серебристых, палевых – тонах, было изображено множество людей. Впрочем, слово «множество» к ним совсем не подходило, потому что они были изображены не толпой, а каждый по отдельности. Один ловил рыбу в тихой заводи – точно такой же, как та, на которую выходила терраса дома, другой стрелял в летящую утку, третий вел в поводу кряжистую лошадку, четвертый собирал виноград, пятый – яблоки… Эта длинная череда занятий, счастливых в своей нужности и глубокой жизненной правильности, завораживала, заставляла смотреть на картину долго и не отрываясь.

Георгий и смотрел – на картину, на широкий стол у окна, на тетрадки, лежащие на столе, на фотографию в светлой, как все в этом доме, деревянной рамке… На фотографии Саша сидел на белой лошади, точно такой же невысокой и кряжистой, какая изображена была на картине, а Вадим держал лошадь в поводу и улыбался такой улыбкой, которую невозможно было даже представить на его лице.

И вдруг, в этой светлой Сашиной комнате, над которой была только крыша из плотной травы и небо, Георгий почувствовал, что впервые может думать о нем без боли.

До сих пор Саша снился ему почти каждую ночь, и эти сны были так мучительны, что не могли даже считаться снами в том привычном смысле, в котором сон воспринимается как отдых. От этих снов Георгий просыпался среди ночи, весь в поту, с раскалывающейся головой и лихорадочной дрожью в теле, и снова погружался во мрак, но уже не сна, а бессонного, никчемного бодрствования. Надо было, конечно, пить снотворное, которое специально для таких случаев оставил ему Полинин брат, но он не мог этого делать. Казалось почему-то, что такое трусливое бегство от воспоминаний бесчестно по отношению к Саше…

И вот теперь, уже больше часа неподвижно сидя на полу в Сашиной комнате и глядя то на картину, то на его фотографию, Георгий думал о нем не то чтобы спокойно, а как-то… ясно, долго, подробно. И чувствовал, как раскрывается, наполняется жизнью сердце – живой, огромной жизнью, которая властно занимает в нем то место, где раньше была только тупая боль.

Как это произошло, почему, он не понимал, да и не пытался понять. Что-то началось в нем с той самой минуты, когда он увидел дом на воде, и это «что-то» наполняло его теперь словно бы не снаружи, а изнутри, и он чувствовал себя так, как будто сейчас оторвется от земли и полетит куда-то, переполненный жизнью.

Глава 2

Мадам Бувье появилась на третий день Георгиева пребывания в Камарге, и появилась в ту минуту, когда он ее совершенно не ожидал.

По утрам он купался в заводи, ныряя прямо с террасы. Он плавал долго, насколько хватало сил выдержать обжигающе холодную воду. Впрочем, уже на третьей минуте плавания вода не казалась Георгию холодной. Он пересекал заводь туда-обратно много раз подряд, и у него было при этом такое чувство, словно он напитывается и пропитывается этой светлой, чистой водой.