Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки
Шрифт:
В ответ на эту остроумно и правильно высказанную мысль все рассмеялись и захлопали в ладоши. Но когда аплодисменты стихли, Венсан Барон…
— …У меня уже был однажды разговор с Венсаном, — продолжает Альсид, переходя из коридора в кабинет секретаря секции, где должно происходить собрание. — В начале сорок девятого года мне показалось — фальшивит Венсан Барон, нет в нем гордости, что он коммунист, признается в этом только в крайнем случае. А в этот раз…
…А в этот раз Венсан Барон, стоявший рядом с Альсидом, тихо сказал ему:
— По-моему, на профсоюзном собрании незачем было передавать то, что хозяин сказал тебе как коммунисту. Здесь есть социалисты, им это может не понравиться.
— Еще что! — возмутился Альсид. — Хозяин именно так и сказал. Чего же мне скрывать? Пусть рабочие знают, что как только начинается борьба — хозяева сразу видят в ней организующую роль партии. Мы этим должны гордиться.
— Но социалисты…
— Что «социалисты»? Среди них многие это признают. Ты, видно, не знаешь… Хотя они и остаются еще в своей партии, а все-таки жалеют, что враг — и с каких уже
— Ясно.
— Ясно-то ясно. А вот плохо, что некоторые товарищи, вроде тебя, во всем сомневаются.
Удивительное дело — воспоминания. Потянешь за ниточку — и пошло! Большой клубок размотаешь… Ты успел сказать о Венсане какие-нибудь две фразы, а тебе уж столько всего вспомнилось, что, будь у тебя время, можно бы целую книгу написать. Правда, о таких вещах в книгах не пишут…
Ну, ладно, значит так: старик передает дело, и между братьями, как водится, идет борьба за власть. Блан теперь жалеет — зачем он предоставил сыновьям свободу действий, понадеявшись, что молодежь скорее, чем он, найдет выход из затруднительного положения, в котором находится завод. Братья друг на друга не похожи, как день и ночь… И каждый по-своему норовит: один тянет вправо, а другой влево. Старик не решается вмешиваться — знает, что старший нагрубит ему и начнет обвинять в пристрастии к младшему и будет прав. А если Фредерику дать волю, он пустит все капиталы на биржевую игру — хлопот меньше! Или же свяжется с американцами, а это страшновато — начнется хорошо, чем кончится — неизвестно. Алекс — другое дело. Образованный, толковый парень… Пожалуй, даже способнее отца. У него и технические знания, и политический кругозор. Мировой рынок — рынок сырья и рынок сбыта — знает, как свои пять пальцев. К несчастью, именно оттого, что он знает положение на рынке, у него подчас опускаются руки, и он говорит: «Я скован, блокирован, бессилен». С одной стороны — железный занавес, полный запрет вести дела, с кем тебе выгодно. С другой — повсюду натыкаешься на американцев, даже во Франции, да и немецкая конкуренция всё увеличивается. Но Алекс пробует найти выход. Серьезный парень, пожалуй, даже слишком серьезный. Очень осторожный, как и подобает промышленнику в такой период, и вместе с тем строит широкие планы, хочет расширить производство, наладить отношения с рабочими. Правда, старику Блану его замыслы кажутся иногда несбыточными, но как знать — нынче во всем прогресс, надо посмотреть, что получится на практике. Не жалко, конечно, потратить время и усилия и постараться изменить обстановку и настроение рабочих — пусть они будут довольны, меньше предъявляют требований к хозяину и лучше работают. До сих пор говорилось: время — деньги. Теперь можно к этому добавить: настроение, обстановка — тоже деньги. И уж во всяком случае планы Алекса менее рискованны, чем всякие выдумки Фрэдэ.
Отношения между братьями все обостряются. В кабинете, отведенном для их совместной работы, Фредерик появляется только для того, чтобы обругать Алекса. Однажды у наследников чуть не дошло до драки, и разнимать пришлось рабочим — их было трое, и среди них Альсид. Они пришли по поручению всех рабочих завода для переговоров с дирекцией. «И надо же было! Явились как раз в такую минуту! Как будто учуяли, где у нас слабое место, и решили этим воспользоваться», — подумал Блан. Фрэдэ гораздо сильнее Алекса, однако Алекс всегда давал брату отпор и ни в чем ему не уступал. Упрямством и энергией он пошел в отца. Даже если бы Фрэдэ налетел на него с кулаками, еще не известно, кто победил бы, — тут ведь не только сила решает… Но старший уверен в своем преимуществе. Он кричал: «Заморыш! Вот скину с твоего носа очки и так тебя отделаю, что своих не узнаешь! Искры из глаз посыплются. Да еще напоследок отшлепаю, как мальчишку!..» После этого скандала старик Блан набрался духа и решил вмешаться. Разыгралась ужасная сцена объяснения с сыновьями — точнее, с родным сыном и тем, другим. В результате Фредерик больше не появляется на заводе. По-видимому, ему в чем-то уступили — только оставь все заводские дела Алексу. И молодой хозяин сразу же ввел на производстве свои порядки.
Как уже было сказано, старика Блана рабочие видели очень редко. Алекс же не вылезает из цехов и разыгрывает из себя доброго хозяина. С трудом, но удерживается от соблазна украдкой последить за рабочими. И говорит всем: «Даже те, кто сейчас ленится, плохо работает, через год поймут, что я хочу сделать, и перейдут на мою сторону. Вы сами увидите, насколько повышение производительности выгодно и для вас…» Алекс подделывается в разговорах к рабочим, никогда им не противоречит. «Конечно, — заявляет он, — рабочие вправе иметь свои собственные убеждения. Я, слава богу, еще не сошел с ума и не жду, чтобы вы изменили эти убеждения, а просто хочу попытаться улучшить вместе с вами дела на заводе». И у этого самого Алекса даже какое-то странное отношение ко Всеобщей конфедерации труда. На зароде три четверти рабочих поддерживают Конфедерацию, и решительно у всех симпатии на ее стороне, за исключением десятка членов профсоюзов, которые входят в ФУ и в ФКТХ [9] . Старик-то как раз на них опирался. Шесть-семь человек из этого десятка просто введены в заблуждение, а остальные трое или четверо пресмыкались перед хозяином, доносили ему обо всем, что происходит в цехах. Алекс — человек практический. Он признает, что ВКТ пользуется доверием рабочих и, следовательно, надо с этим считаться. К раскольническим элементам он даже проявляет некоторое презрение. Впрочем, еще вопрос, отказался ли он от отцовских замашек. Может, и он исподтишка покупает предателей… Коммунистов ему, конечно, не одурачить, они относятся к нему прохладно: «Желаете пойти на некоторые уступки? Ну, что ж, пожалуйста. А во всем остальном — держи карман шире!» Но кое-кому из ребят он понравился, и они строят воздушные замки. Надо сказать, парень может вызвать некоторое уважение. Дело свое любит и знает, умеет обращаться почти со всеми станками, какие есть на заводе. А когда
работает на токарном — любо посмотреть: повадки, как у заправского рабочего. Да еще этот Алекс знает все новейшие технические изобретения и рассказывает о них рабочим. А ведь металлисты какой народ? Мечтают встать за усовершенствованный станок, хочется им лучше и быстрее работать. И не все соображают, что их мечта о хороших машинах и хорошей работе может по-настоящему осуществиться только тогда, когда все будет изменено. Алекс подогревает эту мечту, показывает, как можно усовершенствовать действующие станки и что от этого получится. Он говорит: «Мне хочется все это заменить, улучшить орудия производства, облегчить ваш труд. Коммунисты правы, когда говорят, что увеличение производительности труда зависит не только от напряжения сил рабочих. Хотя вот в СССР… стахановцы…»9
«Форс увриер» и «Французская конфедерация трудящихся христиан». — Прим. перев.
Что он там мелет о стахановцах? Разве у них такие условия? Они живут в СССР. В том-то и дело, что это СССР. Там рабочие на себя трудятся. А это все меняет… Какая-то каша в башке у этого Алекса… Но так как и у некоторых рабочих тоже путаница в голове, только на свой лад, то они слушают его, разинув рты. А он уверяет, будто восхищается всем, что делается в СССР. «Но у нас, — говорит он, — это невозможно, мы слишком большие индивидуалисты. Надо добиться тех же результатов, но приемлемыми для нас способами». Его любимый конек — «ассоциация труда и капитала». Коммунистам-то партия объяснила, что все это — штучки Петэна, де Голля и Франко, и стоило Алексу упомянуть о такой «ассоциации», они сразу разгадали его маневры. Он просто зубы заговаривает рабочим, чтобы их легче было обмануть. Но до того ловко ведет свою игру, что иной раз берет сомнение — может, и в самом деле верит… Как в тот день…
В тот день Альсид содрал себе ноготь с пальца на ноге, да еще так глупо — уронил на ногу два больших стальных кольца, которые собирался склепать… Глупо потому, что тут причина была не в темпах, как обычно. Может быть, все произошло оттого, что он нервничал: раздражало — зачем сзади стоит хозяин и смотрит. Да и вообще! Разве можно заставлять человека таскать такие тяжести!.. Должно быть, в первый раз на глазах молодого хозяина произошел несчастный случай. А такие ранения всегда кажутся серьезнее, чем на самом деле. Во-первых, боль сразу отдает в колено, а иногда и в бедро. Даже сердце заходится; побледнеет человек — и лицо, и руки сделаются какие-то зеленоватые. Что и говорить — смотреть на это неприятно, не скоро к таким картинкам привыкнешь… Альсид работал в синих матерчатых туфлях; на раненой ноге туфель в один миг пропитался кровью, боялись, не раздробило ли всю ступню. Альсида стали разувать. Ноготь поплыл вместе с кровью, но одним краешком еще держался на пальце, и было страшно оторвать его неловким движением. Молодой хозяин побледнел не меньше Альсида, он хотел помочь, протягивал дрожащие руки. «Что делать?» — спрашивал он у рабочих. В подобных случаях рабочие лучше знают, что надо делать, — это уж известно. Алекс чувствовал себя мальчишкой среди взрослых людей.
Карета скорой помощи была в ремонте.
— Позвоните, чтобы прислали медсестру! — сказал кто-то.
Алекс вдруг забыл, что он хозяин.
— Скорее отведите его в мой кабинет, там лучше! — крикнул он и побежал к телефону.
Действительно, в кабинете тепло, проведено центральное отопление. Чтобы не запачкать натертый до зеркального блеска линолеум, под окровавленную ногу Альсида подостлали газету «Монд» [10] . Сжав зубы, Альсид молча глядел на свою ступню и на название газеты. Скоро приехала медицинская сестра; рабочие гуськом вышли из кабинета… Верону, секретарю ячейки, хотелось остаться, но ведь кому-то надо было в отсутствие Альсида разослать товарищей по цехам, чтобы они растолковали рабочим подоплеку этого несчастного случая. Тут есть общая черта с вопросом о темпах. Безобразие, что такие тяжести приходится таскать на себе. Случайность — это отговорка. На производстве в каждом несчастном случае дело не только в невезении…
10
Газета финансовых дельцов, промышленников и высокопоставленных чиновников. — Прим. перев.
Алекс решил, что раненому полезно выпить спиртного. Он достал из тумбочки письменного стола Фредерика бутылку и стакан и налил в него виски. Альсид с удивлением разглядывал этикетку.
— Это от брата осталось, — как будто оправдываясь, сказал Алекс и даже покраснел. — Я ведь не пью…
Скажите пожалуйста, виски! Если Фредерик глушил его такими стаканами — он, видно, выпить не дурак! Настоящая пивная кружка!
— Хватит, хватит! — сказал Альсид, отстраняя стаканом горлышко бутылки. А то вдобавок ко всему пьяным меня напоите.
Чем предупредительнее был Алекс, тем угрюмее смотрел на него Альсид. Хозяйская любезность всегда подозрительна. Кровь течет из раны, а тебя угощают американской водкой (в первый раз ее попробовал), и под окровавленной ногой лежит номер «Монда». Все это навело Альсида на мысли о Корее, о том, что в мире немало людей, для которых виски и кровь — совершенно естественное сочетание. Виски… что такое виски? — обыкновенная водка, а как подумаешь обо всем этом да вспомнишь, откуда привезли это виски, сразу поднимается отвращение к нему.
Медицинская сестра, окончив перевязку, сказала, обращаясь одновременно и к Алексу и к Альсиду:
— Вам бы неплохо пойти домой и лечь, но ему еще надо спокойно посидеть… Как же вы доберетесь?
— Я отвезу его на своей машине, — поспешно ответил Алекс. Такая внимательность начинала серьезно смущать Альсида. Секретарю профсоюзной организации нечего якшаться с хозяином. Все они, даже самые неуступчивые, жестокие в борьбе, пользуются любым случаем, чтобы таких людей, как Альсид, переманить на свою сторону или бросить на них тень. Ничего нового этот мальчишка не выдумал.