Первый закон Дамиано

Всю еду и питьё этим бедолагам передавали, словно прокажённым, оставляя на безопасном месте в пяти шагах от входа в их пристанища.

Питание их было очень скромным: пшеничные лепёшки, сыр и вода, но на каждого "узника" выделялось не менее одной головки чеснока в день.

"Иммунитетом" не пользовались даже патриции и всадники, разве что таким подавали вместе с хлебом вино, фрукты и мясо, но уже за их счёт.

На все угрозы пожаловаться на него в сенат, или самому императору, Фортунат только усмехался:

– Я пережил уже семерых цезарей, а мой чин равнозначен сенаторскому. Уж как-нибудь отобьюсь от гнева этих бездельников!

По истечении десяти дней всех задержанных, если у них не проявлялись признаки заражения, наконец-то освобождали и впускали в город.

Вся посуда, которой они это время пользовались, складывалась в особые ящики, где её заливали известью и выдерживали так не менее месяца.

Но если в палатке умирал хотя бы один человек, и у него обнаруживались эти язвы, участь всех остальных её обитателей была тоже незавидной.

Вместо питья теперь им выдавали чашу с цикутой.

Если там находился хотя бы один гражданин благородного сословия, у входа в палатку втыкали короткий меч.

Декурион ставил рядом с ним песочные часы и отходил назад, громко извещая всех о приговоре легата: "Смерть"!

Все обречённые могли воспользоваться или мечом, или ядом: по своему выбору.

Те же, у кого не хватало сил совершить самоубийство, выходили из палатки и поднимали руки к небесам, обращаясь с последней молитвой к Богам.

Как только последняя песчинка из верхней колбы часов падала вниз, лучники хладнокровно поражали их стрелами.

Тогда наступала последняя стадия этого "карантина".

Сначала рабы, которых жестокий легат Фортунат выбирал из числа христиан, приговорённых к смерти за отказ отречься от своей религии, крючьями затаскивали все тела назад.

И его инструкции, и религиозные запреты "назореев" в этом случае полностью совпадали: они не прикасались к трупам ни единым пальцем.

Вслед за этим уже другие рабы обкладывали палатку по её периметру вязанками дров.

Это были пленники из других концов Империи: маркоманы, карпы, аллеманы и другие варвары.

Они с явным удовольствием участвовали в этой процедуре: убийство, или даже простое захоронение любого римлянина доставляло им глубокое удовлетворение.

Декурион сам зажигал костёр, а лучники зорко следили, чтобы из огня не выбрался никто, везависимо от возраста и пола.

Но таких всегда было мало: детей обычно умерщвляли их родители или опекуны, сразу же после оглашения вердикта.

Как только догорали последние угольки кострища, за дело опять принимались осуждённые христиане.

Рядом с этим пепелищем они выкапывали ямы и сгребали туда всё, что оставалось от бывшей "темницы", а атем заливали их известью и засыпали сверху песком или землёй.

Плацдарм для новой палатки был готов.

Такие лагеря были на всех дорогах, ведущих в Неаполис.

Угрозы заражения со стороны моря практически не существовало: болезнь всегда шла со стороны суши, и обычно с востока, а на всех кораблях, если там обнаруживался больной чумой, его сразу же бросали за борт.

Это было давней морской традицией, а на всех суднах, прибывавших в Неаполис, постановлением легата это на долгие годы стало законом.

Несколько лет спустя, когда эпидемия уже прошла, один сенатор, который приехал в "имперскую здравницу" из грязной столицы, попытался было упрекнуть легата в чрезмерной жестокости.

Но Фортунат ему гордо ответил:

– Зато я не пустил в мой город чуму!

Глава 2.

С той поры минуло четырнадцать лет.

"Солдатские императоры" сменяли друг друга каждый год, а иногда и чаще, и в том столетии лишь одному из них удалось умереть естественной смертью.

Но однажды Боги даровали Риму передышку, когда императору Галлиену, что правил этим государством сейчас, повезло находиться у власти целых пятнадцать лет.

Николаос, которому теперь помогали Деметриос и Дамианос, как и прежде, занимался разведением винограда и изготовлением из него "самого божественного нектара для людей".

Вино из Кампании в Империи ценилось не хуже кипрского, и Николаос продавал его не только владельцам местных таверн, но и многим заезжим купцам.

Почему-то именно его напиток мог сохраняться и в глиняных амфорах, и в простых деревянных бочках месяцами, а изделия всех его конкурентов, при прочих равных условиях, за это время непременно превращались в уксус.

Оно отличалось особым ароматом, который больше всего ценили римляне, и необычайной крепостью, но секрет его изготовления отец скрывал даже от сыновей.

Несмотря на то, что пятьдесят лет назад император Каракалла, жестокий и тупой правитель, однажды вознамерившийся, по примеру Цезаря и Августа, назвать один из месяцев своим именем, даровал всем грекам и этрускам римское гражданство, не все эллины к тому времени полностью романизировались.

Этруски, от которых римляне переняли традицию гладиаторских боёв и многие приёмы воинской стратегии, вскоре утратили и свой язык, и национальную самобытность, а многие греки всё это сохранили, и их язык в империи по-прежнему оставался "языком межнационального общения".

И, в отличие от этрусков, греки старались избежать службы в чуждой им римской армии.

.* * * * *

Сегодня Дамианос шёл к Учителю.

Этот человек жил в районе Неаполиса уже много лет, и обитал он здесь ещё задолго до того, как Фортуната назначили управлять Кампанией.

Какой он был народности, каких Богов он почитал, никто в этом городе не знал

Но знали его все мужчины старше четырнадцати лет, и все они его звали только так: "Учитель".

Он был чуть выше среднего роста, и имел атлетическое сложение.