Пёрышко
Шрифт:
– Богдан, куда ты меня тянешь?
Ветки цеплялись за одежду, царапали кожу, но я упрямо шел вперед. Не понимал, зачем это делаю, знал одно только, что если вернусь сейчас к дружинникам своим, несдобровать Милораду!
Только Ясна вдруг споткнулась и падать стала. Еле успел удержать ее. Прижал к груди, на секунду в волосы ее лицом уткнулся - какая она! Тёплая, нежная, пахнет сладко... А ведь она только что с Милорадом любезничала, а до этого - с Баженом весь день!
– Забыла, как говорила мне, что ни на одного мужчину не посмотришь больше?
Так удивленно смотрит, как будто не понимает, что наделала.
– Так я и не смотрела....
–
– Так что мне теперь, и разговаривать нельзя ни с кем?
– Хороши разговоры у тебя - Милорад своей женой сделать хочет!
– Так разве я виновата в этом?
– Значит, повод дала!
Вот же жена попалась! Вместо того, чтобы глаза опустить, да прощения просить, как любая другая бы на ее месте сделала, ногой топнула, искры в глазах зажглись и говорит:
– А что ты, муж мой, сделал, чтобы я на тебя одного смотрела? Может, поговорил со мной? Может, в любви мне признался? Да ты и не взглянул на меня за целый день!
– Да в том то и дело, что смотрел. Даже к нападению готов не был - о тебе одной думал!
Почему она так радостно улыбается?
– А еще мне воины сказали, что ты меч схватила и сражаться пыталась! Это не женское дело! Ты могла себя поранить! Чтобы больше такого не было!
***
Еще утром радовалась как безумная, что суженого своего нашла! Восхищалась - любовалась им! Богдан - красивый! Богдан - нежный! Богдан - сильный! Нет! Богдан - бесчувственный чурбан! Вот он кто! Что плохого я сделала? Ну, ладно, к Милораду ревновал он, допустим. Это приятно понимать! Но почему ругает за то, что я сражалась? Ведь я ему же помочь хотела? Не для этого ли меня дедушка учил с детства - чтобы не обузой мужу своему была, а помощницей!
– Ты, да ты...
– Что пожалела уже, что меня в мужья захотела?
– А знаешь что, ты злой и бесчувственный!
– Так, может, пока не поздно, к Милораду в жены попросишься!
Глаза пелена застила. Сама не поняла, как это случилось, только замахнулась и изо всех сил ладонью ему по щеке ударила, его голова так в сторону и дернулась. А в глазах огонь полыхнул! Жутко стало, развернулась и помчалась, куда глаза глядят. Слышала его тяжелое дыхание за спиной. Вот-вот схватит!
Как ветер неслась! А когда нога за корень какой-то зацепилась, и я кувырком полетела, поняла, что, как вроде бы, в лесу другом очутилась. Одна. Туман вокруг. И не земля под ногами, а болото топкое!
И где-то рядом хохот мерзкий почудился! Вихрь ледяной пылью да листьями в лицо бросил. И вдруг из-за дерева выходит старуха с клюкой, в плащ чёрный закутанная. На голове капюшон - лица не видать. Идет ко мне неспеша, что-то шепчет при этом.
– Что, девка, не получается у тебя? Ты что думала, все так просто будет - ночь с ним провела, да и полюбил он тебя? Нет! Не выйдет! Знаешь, сколько я с ним ночей провела? И какие это ночи были? Видишь, какой он - злой да бесчувственный? Нужен ли тебе такой? А рядом-то - молодой да пригожий ходит - всю жизнь на руках тебя носить станет? А этот... никогда не полюбит. Никогда не поверит тебе. Изменять станет. Бить будет. Видела, как глаза его бешенством горели?
Слушала ее и так жаль себя было! А может, и правда, пусть будет так, как она хочет? Что лучше самой любить или, чтоб меня любили? Милорад - красивый и добрый! Что, как ошиблась я? Думала так и чувствовала, как огнём в груди горит перышко.
А Мира, она это, конечно, больше некому, не унималась. Наоборот, чувствуя сомнения мои, громче да увереннее говорила:
– А хочешь, девка, я покажу тебе, что тебя ждет, и хорошее и плохое
увидеть помогу. Смотри, как Милорад тебя любить будет. Сказала и коснулась своей клюкой, прямо в грудь ткнула. Завертелось, закружилось все вокруг. И вдруг вижу я, себя саму со стороны. В сарафане малиновом над колыской детской склонилася. А со спины руки сильные за плечи обнимают, да кудрявая голова подбородком на плечо ложится. Смотрю, сердце замирает в груди, а губы шепчут, как молитву, как заклинание только одно слово: "Богдан..."Снова вертится-крутится все, только теперь Мира не говорит ничего, от визга ее рассерженного уши закладывает.
– Зачем, зачем зовешь его?
– Мира, отпусти, отдай мне его! Прошу тебя! Если дорог он тебе - отпусти, со мной он счастлив будет?
– А ты с ним? Смотри, как вы с ним жить будете!
Снова клюкой ткнула. Только теперь увидела я себя одну-одинешеньку, стоящую у дома большого на пригорке и вдаль с тоской смотрящую.
– Нравится? И не в походе он в это время будет, а в корчме! Снова звать его будешь?
Больно это слушать было, только вспомнились вдруг его губы горячие и слова мне одной сказанные: "Ни с кем мне так хорошо не было..." Набрала побольше воздуха да как закричу изо всех сил:
– Богдан!
Исчезла Мира, лес темный вокруг, волки воют где-то вдали, а я, свернувшись калачиком, на земле лежу и пошевелиться от ужаса не могу. И вдруг руки горячие от земли оторвали.
– Богдан?
– Ясна, куда ты делась? Испугала меня! Найти не мог!
А сам прижимает к груди, как будто дорога я ему и в волосы целует, думает, что не чувствую я этого.
– А ты искал?
***
Как по щеке меня ударила и бежать кинулась, думал, догоню, накажу ее, да так, что мало не покажется. Бросился за ней вдогонку.
Но вдруг споткнулась она впереди, понял, что теперь уж точно поймаю, но, сколько не искал ее в темноте, натыкался руками только на кусты да кочки. Звал ее, да только ответа не было. Сел на землю, не понимая, куда Ясна деться могла. И тут услышал, как зовёт меня шепотом по имени. Дальше уже на этот шепот шел.
Увидел фигурку ее, свернувшуюся калачиком на голой земле, и вся злость на нее прошла, исчезла куда-то. Наоборот, так жаль ее стало - я защищать да оберегать ее должен, а напугал - вон, дрожит вся!
И столько радости в имени моем, которое она, как молитву, шепчет:
– Богдан! Богдан!
– Ясна, куда ты делась? Испугала меня? Найти не мог!
Подхватил ее на руки - лёгкая, как перышко! Прижал к груди, стал волосы ее целовать.
– А ты искал?
– Искал.
– Побить меня хотел?
– Ясна, прости меня! Разозлился очень... Хотел, признаю, но не смог бы, не стал... Сам не понимаю, что со мной твориться...
Нес ее неспеша к костру, уже гомон воинов слышен был. Не сопротивлялась, наоборот, к груди льнула, шею руками оплела. Когда совсем немного пути оставалось, вдруг сказала:
– Поставь меня.
Не хотел отпускать, но пришлось. Скользнула вдоль тела, но не сразу отошла, а обняла крепко-крепко. Наклонился к ней - сама лицо вверх тянет, даже на цыпочки встала. Руку на затылок положил и поцеловал, всю нежность, на какую способен был, в поцелуй вкладывая. А она ладошки свои под рубаху засунула и стала по спине пальцами узоры рисовать, где просто коснется, а где ноготками зацепит. От рук этих пожар в паху разгорался, плоть кровью наливалась. И, ведь, чувствовала она, что со мной происходит, потому что сама о тело мое тереться стала. Как же и мне ее кожи коснуться хочется - руки сами завязки на платье ищут!