Пёрышко
Шрифт:
Нет, не баня у воеводы Ратибора, не баня, а банища! Огромная, не то, что наша. В предбаннике лавки - целая дружина поместится! Я первая зашла. Богдан с Ратибором возле бани остановились. Жена Ратибора - Добряна мне горенку показала, где мы ночевать будем, рушники дала, одежду я из своих запасов взяла. Богатый у них дом, большой и разных комнат не сосчитать! А еще не сосчитать ребятишек - целый дом!
Зашла в предбанник и остановилась в нерешительности. Самой идти в парилку или Богдана ждать. И что он мне скажет? Со мной для него одни беды, я только и делаю, что разочаровываю его. Так он меня точно никогда-никогда не полюбит.
***
Шагнул в предбанник и увидел Ясну, стоящую у стены, спиной
– Ты испугалась?
Отрицательно качает головой.
– Тогда почему плачешь?
– Я - плохая жена, от меня одни беды... Я не должна была говорить о вере своей...
Развернул ее лицом к себе. Прижал к груди. Промокла вся, пока мы добирались сюда. Не было ничего естественнее, чем обнимать ее вот так и чувствовать нежное тело рядом.
– Ясна - ты очень смелая! Ты самая смелая из всех, кого я знаю.
– А если бы князь приказал всех нас убить? И воины пострадали из-за меня?
– За что? Князю нельзя с нами ссориться.
– Ты сердишься.
– Только потому, что ты мне не сказала. Если бы я знал...
– Ты презираешь меня...
Она заплакала еще горше. Вот в чем главная проблема. Она думает, что этим может меня отпугнуть! Потянулся к поясу и из кармашка на нем вытащил материн крестик.
– Смотри!
В глазах Ясны неподдельная радость. Взяла крестик мой деревянный, сжала в ладони.
– Ты тоже?
– Матушка моя мне дала.
– Богдан?
Оставшись с ней наедине, я уже давно не мог думать ни о чем серьезном. Впереди долгий путь домой, когда еще появится возможность остаться наедине с... женой? Даже мысленно было непривычно и странно так называть Ясну. Но и приятно. Это слово роднило, связывало меня с ней. И от того, помимо ставшего привычным возбуждения от ее близости, меня переполняло чувство щемящей нежности к девушке, что так ласково и доверчиво прижималась сейчас ко мне. Пока гладил только спину, но руки неуклонно спускались ниже, не подчиняясь приказам повременить, потерпеть... Губы уже ласкали маленькое розовое ушко, и в моем имени, выдохнутом ею, я отчетливо слышал дрожь.
– Богдан... я чувствую что-то такое... странное.
О чем она? О возбуждении? О желании, которое я у нее вызываю? Улыбнулся, стал целовать ее шейку, так же, как она там, на улице, по пути от базара к терему князя, лизнул ее кожу. Сладкая девочка, моя девочка... Странно, там, на улице она так ярко, так чувственно отвечала, а сейчас замерла и...
– Что? Что ты говоришь, Ясна?
– Богдан, ты что не слышишь меня?
– Э-э, я немного отвлекся...
– отодвинулся немного, чтобы, наконец, вникнуть в слова ее.
– Говори, я слушаю.
– Я говорю, что я чувствую что-то странное. Я уверена, что-то будет. Как если бы у меня здесь, - она рукой показала себе на грудь, туда, где находится сердце.
– шар горячий. И... Горячо будет. Опасность. Понимаешь?
– Да, ничего не станет князь делать. У него планы. Он хочет породниться с Ладиславом. Дочь свою за Бажена выдать. Не станет он со мной сейчас связываться, тем более из-за твой веры.
– Нет, не князя боюсь. За тебя боюсь. Знаю, что случится с тобой что-то.
– Просто ты испугалась сегодня. Устала. Я с тобой. Иди ко мне. И ничего не бойся.
Она сама потянулась вверх, к моему лицу. Встала на носочки, ладонями оплела лицо и прижалась губами к губам с таким жаром, что меня будто молнией прошибло, выбивая, выколачивая из головы все мысли, кроме одной - хочу ее, сейчас, в эту минуту. Но только хотел прижать ее посильнее,
стиснуть в руках своих, она отстранилась.– Сначала будем мыться, - и улыбается игриво, - Раздевайся, Богдан!
И сама с меня одежду стягивать стала. Когда рубаху вверх потянула, я не к месту о Милораде вспомнил, о том, как она его на площади раздевала. Она вдруг тоже замерла. Стянул рубаху сам. Посмотрел на нее - глаза опущены в пол, щеки покраснели, губа закушена.
– Что, Ясна? О Милораде вспомнила?
– Я ведь просто помочь ему хотела... Ни о чем таком не думала тогда... И он...
– Что он? Ты понимаешь, что ты не хотела, а он хотел. Ты понимаешь, что даешь ему надежду? Что дотрагиваешься до него, и он желает тебя? Или может, ты сама желаешь его?
Щеки Ясны из розовых стали пунцовыми. Что-то бормочет себе под нос.
– Я не понимаю, что ты говоришь!
– обещал себе, что буду сдержаннее, спокойнее с ней. Что не выйду из себя больше. Только все обещания - коту под хвост, когда представил себе ее и Милорада рядом.
– Нет. Только тебя.
– Что?
– Тебя одного желаю. Очень, очень сильно. Только притрагиваюсь к коже твоей, и вот здесь, - рукой низа живота касается, - просто горит все...
Мыться? После слов таких? Да я штаны с себя не снял, а сорвал, веревку разодрав на две части. Руки тряслись, когда платье ее через голову стягивал. Не слышал даже, что еще она говорила. Только на секунду остановился, чтобы посмотреть на нее голую. Какая она - кожа белая, а над грудью левой небольшая родинка на перышко формой похожая! Подхватил под ягодицы, так чтобы она ногами обхватила меня, стал тереться своей плотью между ног ее, с радостью чувствуя, что готова она принять меня, что влажная и горячая там. Хотел ласкать ее, трогать, целовать груди эти с розовыми вершинками, да только потом, не сейчас, во второй, в третий раз... Прислонил ее спиной к стене, и поддерживая одной рукой снизу, второй ввел свою плоть в ее лоно. Оказавшись в горячей глубине, почувствовав, как она сжалась вокруг, услышав ее громкий крик, закусил губу, чтобы не биться, не вколачиваться в нее изо всех сил. Притянув к себе лицо ее, стал целовать искаженные (болью или желанием?) губы. Что я делаю? Разве можно с ней так? Усилием воли заставил себя успокоиться, насколько это возможно, находясь своей плотью внутри нее.
– Ясна, прости... прости, я не хотел.
Целовал лоб ее, щеки, закрытые глаза, волосы. Пока глаза эти яркие зеленые не распахнулись. Только не было в них ни боли, ни обиды, непонимание только и страсть...
– Богдан... еще...
И сама стала извиваться, двигаться в руках моих. Да ей нравится! Именно так грубо и страстно! Не имело смысла сдерживаться, нужно было просто дать то, что она хочет, то, что нужно нам обоим! Она впилась ногтями в плечи, и меня было уже не удержать, даже если бы вся дружина Ярославова стояла сейчас за дверью. Как потерявший разум, стал быстро и сильно двигаться внутри ее тела, с каждым толчком своим выбивая стоны из нее. Сам стонал и хрипел, когда изливался в ее тугую плоть. И с радостью чувствовал, что и она получила наслаждение по сокращениям стеночек ее лона, по тому, как выгнулось ее тело дугою в руках, а потом обмякло, повиснув на моих плечах.
У самого дрожали ноги, когда, не снимая Ясну со своей плоти, уселся на лавку, опершись спиной на стену. Обнимал ее, прижимал к себе, как самую большую драгоценность в свете. Целовал ее волосы, лента потерялась где-то, или, может, она сама ее сняла, и теперь длинные медные пряди рассыпались по плечам, укрывая ее спину, словно покрывало. Горячее дыхание ее опаляло шею.
– Я не сделал тебе больно?
Молчит, не отвечает. Не хочет обидеть. Ведь не подготовил, не позаботился о ней. Как зверь, как безумный, набросился на нее!