Песчаные небеса

– Это тебе удалось блестяще! – вставил варвар. – Мне даже завидно стало! – он принялся сгибать пальцы: – Турлей-Хан, главный соперник – Дагарнус, Радбуш…

– Радбуш? – едко скривилась Мирдани. – Этот сластолюбец пал от моей руки. Хотя, – она бросила на киммерийца острый взгляд, на который тот равнодушно пожал плечами, – хотя султанапурский маг был добрым и ласковым, не то, что северные дикари… Я убила его еще днем, когда он решил показать мне сокровищницу. Убила тем самым кинжалом, что выдал меня Радбушу, а потом вернулась в гарем. Слуги ничего не заметили, а вечером пришел брат со своими воинами… Не скрою, в глубине души я надеялась, что спасешь меня ты, Конан из Киммерии!..

– Ну извини, – варвар склонил голову, саркастически улыбаясь, – не успел… Прилетел на крыльях любви чуть позже, когда дражайший шейх со своими головорезами-кхитайцами уже устроил погром в Султанапуре.

Гроин поднял обе руки, призывая всех прекратить суетные споры, и когда установилась тишина, произнес:

– Времени у нас немного – гномам пора навсегда покинуть мрачные подземелья раваха и вернуться в родные горы, оставленные около трех десятков лет назад. И я обращаюсь к тебе, вновь обретенный сын мой, и к тебе, храбрый варвар из Киммерии. Вы более других заслужили право просить Нейглам о милости.

– Мне ничего не надо, – скороговоркой сказал Мораддин. – Я уже получил награду, отец! А сила Нейглама может пригодиться в будущем.

– Ну, а ты, Конан? – Гроин перевел взгляд на киммерийца. – Чего жаждет твоя душа?

– В кусты… – буркнул под нос Конан и прыснул со смеху. Поборов подступающий неудержимый хохот, варвар состроил умную физиономию и как мог серьезно сказал: – Открывай.

В третий раз серебристый туман наполнил воздух, скрыв в себе силуэты гномов и людей, а из глубин его раздался громкий голос киммерийца:

– Хочу быть королем!

Конан зажмурился и открыл глаза только, когда кто-то дернул его за рукав. Кажется, Мораддин. Оглядев ничуть не изменившуюся пещеру, свою, по-прежнему потрепанную, одежду и доброжелательно улыбающиеся рожицы гномов, он недоуменно, с возмущением воскликнул:

– Опять вранье? Почему я не король?

Гроин сделал вид, что закашлялся, скрывая смех, и, подойдя к северянину, похлопал его по руке:

– Не все сразу, милый варвар, не все сразу… Даже если это желание было самым важным для тебя, вовсе не значит, что королем ты станешь прямо сейчас, или, скажем, после восхода солнца. Но это может произойти и завтра, и через двадцать лет. Ты же не сказал: «Хочу стать королем прямо сейчас»?

– Может, еще прошение надо было написать, заверенное в канцелярии царя Илдиза? – угрюмо спросил Конан. – Вечно мне не везет…

Гроин лишь загадочно улыбнулся и тихо вымолвил:

– Как знать…

ЭПИЛОГ

Лучи восходящего дневного светила озарили пологие предгорья Кезанкии, омывавшиеся желтыми песчаными волнами туранской пустыни. Со стороны, где меж двух горных отрогов поднимались сложенные из грубого песчаника стены древней крепости и виднелась пышная зелень садов оазиса, двигались в глубину песков двое конных. Если судить по избранному ими направлению, то к вечеру всадники должны были выйти к караванному пути на Аграпур или Замбулу, а к ночи (если не будет желания свернуть на старую торговую дорогу), их кони могли бы оказаться у стен Султанапура, или на берегах моря Вилайет.

– Великий Кром, ну наконец-то! – говорил высоченный темноволосый всадник своему спутнику. – Уж и не верится, что удалось выпутаться из этой дурацкой истории, да живыми остаться вдобавок!

Второй – ростом не вышедший, но плотный и широкоплечий, поерзал в седле, хмуро оглянулся, будто ожидая увидеть позади погоню, и пощекотав пальцем выглянувшего из складок широкого плаща странного белого зверька, ответил:

– А я до сих пор убежден – слишком легко и гладко все получилось… И подраться как следует не удалось!

– Ну, знаешь ли, Мораддин, если тебе мало трупов, наймись палачом к царю Илдизу, или, на худой конец, к шейху Джафиру аль– Баргэми…

…Минувшей ночью Конану опять не вышло толком выспаться. Едва гномий старейшина церемонно раскланялся с людьми и приказал одному из своих подданных проводить киммерийца, а с ним Джафира и Мирдани к выходу в дворцовый сад, как варвар начал буквально спать на ходу. Он даже не заметил, что Мораддин остался в подземном зале вместе с остальными родичами, и обнаружил исчезновение приятеля только наверху. Конан поймал себя на мысли, что ему немного обидно за Мораддина – ну, зачем, спрашивается, такому замечательному воину хоронить себя заживо в подгорной тьме? Тем более, Гроин говорил, будто его род откочует к далеко северу, в необитаемые людьми горные края, где раньше находилось их поселение. Ведь Мораддин там с тоски руки на себя наложит! Нет, видно, никогда не понять северному варвару непредсказуемую гномскую натуру…

Выбравшись в сад, Конан вместе с шейхом и его сестрой с облегчением обнаружили, что перепуганные слуги мечутся по крепости в поисках неожиданно пропавшего повелителя, а все события, случившиеся после заката, ими позабылись. Зуагиры с недоумением и страхом отнеслись к валявшимся под стеной дворца шейха нескольким трупам – люди разбились, выпрыгнув из окна одной из комнат. Нашлось еще с десяток изуродованных мертвецов, при взгляде на которых складывалось впечатление, будто тела грызли некие огромные твари…

Едва завидев Джафира, дворцовая стража и слуги, бывшие в саду, бросились к нему. И тут Конан, не зря раньше считавший шейха человеком умным, еще раз уверился в его праве властвовать над людьми – Джафир сумел убедить подданных в том, что этой ночью великие и справедливые боги наслали на крепость Баргэми чары безумия в наказание шейху за гордыню и порок алчности. В самый проникновенный момент своей речи, Джафир взял сестру за руку, попросил ее достать амулет, подаренный Радбушем, – якобы именно возлюбленная сестра Мирдани, употребив волшебный талисман, спасла всех жителей Баргэми от гибели…

Зуагиры слушали шейха, не смея подвергать сомнению его слова, благо память людей не сохранила всех подробностей произошедшего. Закончив, Джафир приказал казначею раздать каждому по пять золотых монет и с царственным видом удалился во дворец. Чувствуя себя виноватым перед варваром, он пригласил Конана к себе, посулив высокий военный чин и безбедную жизнь, но тот решительно отказался, потребовав только честного рассказа о событиях в Султанапуре. Джафир немедленно велел собрать чего-нибудь поесть, отослал Мирдани отдыхать, и когда стол был готов, заперся с киммерийцем в одной из своих многочисленных комнат. Там Джафир обстоятельно, со всеми подробностями изложил Конану про неудавшееся покушение, а затем и убийство Турлей-Хана – это была месть за сестру; про нанятых в Султанапуре кхитайских бойцов, с помощью которых он намеревался взять штурмом дворец Радбуша и отобрать у него Нейглам, а заодно и освободить Мирдани. Когда Джафир принялся расписывать поджог «Врат Ста Удовольствий» (варвар с довольной ухмылкой выслушал похвалы в адрес самого себя и Мораддина – оказалось, туранцем с прикрытым лицом, командовавшим наемниками, был сам шейх), киммериец грубо оборвал его и сказал:

– А вот за это безобразие тебя следовало бы… Короче, пришлешь гонца к бывшей хозяйке «Врат», зовут ее Стейна и сейчас она наверное живет у своего домовладельца-шемита. Передашь ей через гонца сто тысяч империалов золотом, а не выполнишь – из под земли достану и скормлю раваху!..

– Сделаю, – понимающе кивнул Джафир. – Одержимые кхитайцы имели один приказ – убить тебя, а почему случился пожар, только им и известно…

Конан, вспомнив их с Мораддином ухищрения при выезде из Султанапура, спросил шейха, как ему со своими людьми удалось выбраться ночью из города. Джафир рассказал, что кувшин он открыл еще в доме Радбуша – уж больно не терпелось. Убедившись, что Нейглам выполнил его желание, шейх попросту отвел глаза страже. Патрули так и не заметили нескольких всадников (кхитайцев Джафир тогда уже отпустил), появившихся у северных ворот. Воины шейха беспрепятственно раскрыли ворота, пропустили повелителя и Мирдани, не смевшую перечить своему буйному братцу, и покинули город.