Песнь лихорадки
Шрифт:
— Как будто мне тяжело удержаться в собственной шкуре.
Мои глаза расширились, когда я поняла намек, и взгляд метнулся обратно к Бэрронсу.
Его темные глаза сверкнули. Мы оба чуть не изменились. Пришлось бороться изо всех моих сил.
Я нахмурилась и посмотрела на шкатулку, гадая, чем она вообще являлась, и почему только я слышала ее изысканную мелодию.
***
Мы закруглились примерно через час, достигнув ровным счетом нихрена.
Никто не пожелал разрешить мне еще раз открыть музыкальную шкатулку, хотя Танцор попросил принести ее завтра в лабораторию. Все согласились, что
— Я послушаю ее снова завтра, но хочу сделать это в лаборатории. Мне кажется, в ней что-то есть. Любая частота, производящая столь мощный эффект, требует более тщательного изучения. Она ощущалась как дьявольский тритон в геометрической прогрессии, — сказал он мне, морщась от воспоминаний. У двери он помедлил, готовый уже уйти, и обернулся к Джаде, улыбаясь. — Ты идешь?
Она бросила на него холодный взгляд.
— Кое-что случилось. Увидимся позже.
Его улыбка померкла. Хоть он и постарался тут же замаскировать свое разочарование, оно было очевидным для всех.
— Сегодня после всего этого ты мне не понадобишься, Джада, — сказал Риодан. — Иди с ним. Возьми отгул на ночь.
Она резко вскинула голову и пригвоздила его убийственным взглядом.
— Круто, — с энтузиазмом отозвался Танцор. — Пошли. — Он вновь вернулся к счастливому настрою.
— Проблемы Риодана… не единственное, что случилось, — равнодушно ответила Джада. — Я занята.
Риодан ответил голосом, которого я никогда раньше не слышала и не могла даже определить его эмоции.
— Джада. Иди. С ним. Сейчас же.
Долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем она резко поднялась, пронеслась мимо Танцора и вылетела за дверь, бросив озадаченному парню на ходу «Давай, пошли».
Как только они ушли, я повернулась к Риодану.
— Какого черта произошло между вами двумя? Последнее, что я слышала — это то, что ты спас ее от огня. Думала, она это оценит.
— Она оценила. Даже поблагодарила, мать ее. Но потом случилось кое-что еще.
Я ждала.
Секунду он оценивал меня, осматривая кхалиси-светлые волосы, задерживаясь на моих глазах.
— Будь я проклят. Ты и правда превращаешься в Фейри. У них есть способности исцелять человеческие тела?
Я на мгновение задумалась, затем сказала:
— Полагаю, что да, до какой-то степени, но не знаю, как и насколько. Подозреваю, они пользуются Эликсиром Жизни, чтобы исцелять серьезные раны в редких случаях, когда им нужно сохранить жизнь смертному, и это несет за собой серьезные последствия. — Бессмертие. — А что? Кто ранен? И разве ты ничего не можешь поделать?
— Не с такой степенью тяжести. Это за пределами моих способностей, если только не сделать то же, что я сделал с Дэйгисом…
— Чего ты никогда больше не сделаешь, — зарычал Бэрронс.
— Я не собираюсь. В любом случае, я сомневаюсь, что он переживет. Он неподходящий материал.
— Он — кто? — потребовала я.
— Танцор, — напряженно ответил Риодан. — У него генетическое заболевание сердца. Очевидно, весьма серьезное.
Я застыла. Дэни обожала его. Между ними было нечто большее, чем дружба. Однажды, давным-давно, она краснела, рассказывая, как он подарил ей браслет. Я часто гадала, не расцветет ли между ними роман. И поскольку она продолжала таять, становясь больше Дэни и меньше Джадой, он казался идеальной парой. Подходящим парнем, который вновь заставит ее почувствовать себя живой, возможно, даже вернет ощущение невинности. Вне зависимости от того, случится это или нет, потеря Танцора все равно разобьет ей сердце. А она уже давно превысила свою квоту потерь и сердечной боли. Почему из всех людей именно он?
— Это
чистое и абсолютное дерьмо, — процедила я.— Согласен, — мрачно ответил Риодан, исчезая за дверью.
Глава 39
Оседлавшие шторм, мы рождены в этом доме [56]
Джада
Я перебросила ногу через Дукатти, посмотрела на Танцора, чтобы жестом подтолкнуть его сесть сзади, но потом соскочила с мотоцикла и прорычала:
56
Строчка из песни The Doors — Riders On The Storm
— Я передумала. Пошли пешком.
Если я разобью байк, для меня это не проблема. Но очень даже проблема для него. Кроме того, он уже взбудоражен новостями о Мак, песне и музыкальной шкатулке. Я не хотела, чтобы он еще сильнее волновался.
Не убивай парня прежде, чем он умрет, Джада, сказал Риодан своим серебристым взглядом мгновения ранее. Однажды ты себя за это возненавидишь. Иди поговори с ним.
Он был прав. Но мне точно не помешало бы чуть больше времени, чтобы смириться с дефектной биологией Танцора до того, как вновь иметь дело с приятной реальностью живого, смеющегося Танцора, готового сорваться на наше очередное беспечное приключение — чему никогда не бывать, потому что его сердце не разорвется под моим присмотром. За это я бы действительно возненавидела себя, и не в один день. Навечно.
— Да ладно, — запротестовал он. — Я раньше никогда не ездил на Дукатти. Покажи мне, на что он способен.
Меня охватило внезапное яростное желание защитить его. Или запереть его где-нибудь и никогда не позволять ему даже запыхаться.
— Серьезно, я хочу пойти пешком, — я размашисто зашагала по улице, зная, что он последует.
Он не пошел за мной. Но я еще полтора квартала этого не замечала, пока не повернулась осмотреть улицы и мельком глянуть на него, чтобы убедиться, нет ли в выражении его лица напряжения, словно я иду слишком быстро.
Я была одна, и это служило подтверждением того, насколько я не в себе. С моими органами чувств я должна была понять, что не слышу его.
Я развернулась, вглядываясь в ночь. Вон он, дальше по улице, все еще стоял перед «Книгами и сувенирами Бэрронса», скрестив руки на груди и прислонившись к фонарю. Я почувствовала, как в груди делается тесно, и задержала дыхание. Я всегда считала его привлекательным, но теперь, в янтарном свете газовой лампы, оттенявшим его темные волосы золотым поцелуем, его глаза цвета волн тропического моря. И это вызвало у меня противоестественную злость на Танцора.
— Какого хрена ты творишь? — сорвалась я.
— Жду, пока ты вернешься объяснишь мне, что, черт подери, с тобой не так, — сорвался он в ответ.
На моем языке вертелась дюжина саркастичных ответов, но наружу вышел лишь тихий страдальческий вздох. Вот стоит он, 193 сантиметра крепкого здорового мужчины, но сердце внутри его спортивного тела не обладает той же мощью. Что за вселенская сила выкинула такой дебильный фокус? И почему с ним? Почему не кто-нибудь гнусный лживый, скажем, Марджери, или кто-нибудь злобный как Ровена? Но нет, эта старая сука отлично жила до восьмидесяти с хвостиком! Я села на тротуар, скрестив ноги, и тут случилось немыслимое — слезы полились из моих глаз. Я опустила голову, чтобы он этого не заметил и подумал, что я просто упрямлюсь и остаюсь на месте, заставляя его прийти ко мне.