Песнь небесного меча

На улицах дети насмехались над ним, а некоторые взрослые при виде него крестились, веря, что уродство — метка дьявола, но Беокка был христианином не хуже остальных.

— Рад тебя видеть, — сказал он небрежно, словно боялся, что я могу поверить в эти слова. — Ты знаешь, что король желает с тобой поговорить? Предлагаю тебе встретиться с ним после пира.

— Он будет пьян.

Беокка вздохнул, протянул здоровую руку к амулету в виде молота Тора, висевшему у меня на шее, и убрал его под мою рубашку.

— Постарайся остаться трезвым, — сказал он.

— Может, завтра?

— Король занят, Утред. Он не будет ждать, чтобы встретиться с тобой тогда, когда тебе будет удобнее.

— Тогда ему придется говорить со мной, когда я буду пьян.

— И предупреждаю: он хочет знать, скоро ли ты возьмешь Лунден. Вот почему и желает побеседовать с тобой…

Беокка внезапно умолк — к нам шли Гизела с Тайрой. Лицо Беокки вдруг изменилось, став счастливым. Он молча глядел на Тайру, как человек, которого посетило видение, а когда та улыбнулась ему, я подумал, что его сердце разорвется от гордости и любви.

— Тебе не холодно, дорогая? — заботливо спросил он. — Я могу принести тебе плащ.

— Мне не холодно.

— Твой голубой плащ?

— Мне тепло, дорогой, — ответила Тайра и положила ладонь на его руку.

— Мне это совсем не трудно! — сказал Беокка.

— Мне не холодно, дражайший, — сказала Тайра, и снова у Беокки сделался такой вид, будто тот сейчас умрет от счастья.

Он всю жизнь мечтал о женщине. О прекрасной женщине. О той, кто выйдет за него замуж и подарит ему детей, и всю жизнь его гротескная внешность превращала его в объект насмешек. Так продолжалось до тех пор, пока на окровавленной вершине холма Беокка не встретил Тайру и не изгнал демонов из ее души.

Теперь Беокка и Тайра были женаты уже четыре года. При взгляде на них становилось ясно, что нет двух людей, меньше подходивших бы друг другу: старый, уродливый, дотошный священник и юная золотоволосая датчанка. Но, стоя рядом с ними, нельзя было не почувствовать их радость — как тепло огромного костра зимней ночью.

— Тебе не следовало оставаться на ногах, дорогая, в твоем нынешнем состоянии, — сказал Беокка. — Я принесу тебе табурет.

— Я скоро сяду, дражайший.

— Табурет, думаю, или стул? И ты уверена, что тебе не нужен плащ? Мне будет совершенно не трудно его захватить!

Гизела посмотрела на меня и улыбнулась, но Беокка и Тайра не замечали нас, слишком поглощенные друг другом. Гизела чуть заметно мотнула головой, и я увидел, что неподалеку стоит молодой монах и пристально смотрит на меня. Он явно дожидался случая, чтобы перехватить мой взгляд, и было ясно, что ему не по себе. Монах был худым, невысоким, с каштановыми волосами; его бледное лицо удивительно напоминало лицо Альфреда. Такое же вытянутое, с тревожным взглядом серьезных глаз и с такими же тонкими губами. Судя по монашеской рясе, он был так же набожен, как и Альфред. Послушник, судя по тому, что ему еще не выбрили тонзуру.

Едва я посмотрел на него, как тот упал на одно колено и робко проговорил:

— Господин Утред…

— Осферт! — сказал Беокка, заметив присутствие молодого монаха. — Ты же должен сейчас заниматься! Свадьба закончена, а послушников не приглашали на пир.

Осферт не ответил Беокке. Вместо этого он обратился ко мне, по-прежнему не поднимая головы:

— Ты знал моего дядю, господин.

— Разве? — подозрительно спросил я. — Я знавал много людей.

Я готовил юношу к тому, что откажу в любой его просьбе.

— Его звали Леофрик, господин.

Моя подозрительность и враждебность исчезли при упоминании этого имени. Леофрик. Я даже улыбнулся.

— Я знал его, — тепло проговорил я, — и любил.

Леофрик был грубым воином из восточных саксов, который учил меня воевать. «Эрслинг» — вот как он обычно меня называл, что означало «задница». Он учил меня, шпынял, рычал, бил — и под конец сделался моим другом. И оставался им вплоть до того дня, когда погиб на залитом дождем поле битвы при Этандуне.

— Я — сын его сестры, господин, — сказал Осферт.

— Ступайте учиться, молодой человек! — сурово приказал Беокка.

Я положил ладонь на парализованную руку Беокки, останавливая его.

— Как зовут твою мать? — спросил я Осферта.

— Эадгит, господин.

Я наклонился и запрокинул лицо юноши. Неудивительно, что тот смахивал на Альфреда, потому что это был его внебрачный сын, рожденный от дворцовой служанки. Никто никогда не признавал, что король — отец мальчика, хотя ни для кого это не было секретом. Прежде чем Альфред обрел Бога, он развлекался с дворцовыми служанками, и Осферт был плодом его юношеской жизнерадостности.

— Эадгит жива? — спросил я.

— Нет, господин. Она умерла от лихорадки два года тому назад.

— И что ты здесь делаешь, в Винтанкестере?

— Он учится ради церкви, — огрызнулся Беокка, — потому что его призвание — стать монахом.

— Я буду служить тебе, господин, — тревожно проговорил Осферт, глядя мне в лицо.

— Ступай! — Беокка попытался шугануть юношу прочь. — Иди! Ступай отсюда! Возвращайся к своим занятиям, или я велю наставнику тебя высечь!

— Ты когда-нибудь держал меч? — спросил я Осферта.

— Тот, который давал мне дядя, господин.

— Но ты им не сражался?

— Нет, господин.

Тот все еще смотрел на меня снизу вверх, так тревожно и испуганно, а лицо его было очень похоже на лицо его отца.

— Мы изучаем жизнь Святого Седды, — сказал Беокка Осферту, — и я ожидаю, что к закату ты перепишешь первые десять страниц.

— Ты хочешь стать монахом? — спросил я Осферта.

— Нет, господин.

— Тогда чего ты хочешь? — задал я новый вопрос, не обращая внимания на Беокку, который протестовал, брызжа слюной, но не мог двинуться вперед, потому что я удерживал его правой рукой.

— Я бы хотел пойти по стопам дяди, господин, — ответил Осферт.

Я чуть было не рассмеялся.

Леофрик был таким твердым, каким только мог родиться и умереть воин, в то время как Осферт был весьма хилым и бледным юношей. Но я ухитрился сохранить серьезное выражение лица.

— Финан! — крикнул я.

Рядом со мной появился ирландец.

— Господин?

— Этот молодой человек вступает в мой отряд, — сказал я, протягивая Финану несколько монет.

— Ты не можешь… — начал протестовать Беокка, но умолк, когда мы с Финаном посмотрели на него.