Песнь небесного меча

— Забери Осферта, — обратился я к ирландцу, — найди ему одежду, достойную мужчины, и раздобудь для него оружие.

Тот с сомнением посмотрел на Осферта.

— Оружие? — переспросил он.

— В нем течет кровь воинов, — сказал я, — поэтому мы научим его сражаться.

— Да, господин, — ответил Финан. — Судя по его тону, он решил, что я спятил. Но потом посмотрел на монеты, которые я ему дал, увидел шанс поживиться и ухмыльнулся. — О да, мы сделаем из него воина, господин, — сказал Финан, без сомнения считая, что это ложь. И увел Осферта.

Беокка набросился на меня.

— Ты хоть понимаешь, что ты только что натворил?! — возмутился он.

— Да.

— Ты знаешь, кто этот мальчик?

— Ублюдок короля, — жестоко проговорил я, — и я только что сделал Альфреду одолжение.

— Да? — переспросил Беокка, все еще ощетинившись. — И какое именно одолжение, скажи, молю?

— Сколько он протянет, как думаешь, когда я поставлю его в «стену щитов»? — спросил я. — Сколько он проживет, прежде чем датский клинок располосует его, как мокрую селедку? Это и есть мое одолжение, отец. Я только что избавил твоего набожного короля от смущающего присутствия его незаконнорожденного сына.

И мы отправились на пир.

Свадебный пир был в точности таким же кошмарным, каким я его себе и представлял.

У Альфреда никогда хорошо не кормили, еды редко бывало много, а эль никогда не бывал крепким. Произносились тосты, хотя я ни одного не расслышал, пели арфисты, хотя я не слышал и их. Я разговаривал с друзьями, угрюмо поглядывая на священников, которым не нравился мой амулет-молот, и поднялся на помост во главе стола, чтобы бегло поцеловать Этельфлэд. Она была само счастье.

— Я самая везучая девушка в мире! — сказала она.

— Ты теперь женщина, — ответил я, с улыбкой глядя на ее зачесанные вверх волосы.

Она застенчиво прикусила губу, но, когда приблизилась Гизела, озорно улыбнулась. Они обнялись — золотые волосы на фоне черных — и Эльсвит, сварливая жена Альфреда, сердито посмотрела на меня. Я низко поклонился ей и сказал:

— Счастливый день, моя госпожа.

Эльсвит не ответила. Она сидела рядом с моим кузеном, который показал на меня свиным ребром.

— Нам с тобой нужно обсудить дела, — заявил он.

— Нужно, — согласился я.

— «Нужно, господин», — резко поправила Эльсвит. — Господин Этельред — олдермен Мерсии.

— А я — повелитель Беббанбурга, — ответил я так же резко. — Как поживаешь, кузен?

— Утром, — пообещал Этельред, — я расскажу тебе о наших планах.

— Мне сказали, — ответил я так, словно Альфред и не просил меня придумать план захвата Лундена, — что сегодня ночью мы встречаемся с королем?

— Сегодня ночью моего внимания требуют другие дела, — проговорил Этельред, глядя на свою юную невесту. На краткое мгновение выражение его лицо стало хищным, почти жестоким, но потом он улыбнулся. — Так что утром, после молебна. — И снова махнул свиным ребром, отпуская меня.

Мы с Гизелой провели ту ночь в главной комнате «Двух журавлей». Мы лежали рядом, я ее обнимал, а она почти ничего не говорила. Дым от очага таверны сочился сквозь щели в половицах; внизу, под нами, пели люди.

Наши дети спали в соседней комнате с нянькой Стиорры. В соломенной кровле шуршали мыши.

— Думаю, прямо сейчас, — печально проговорила Гизела, нарушив тишину.

— Что сейчас?

— Бедная маленькая Этельфлэд становится женщиной.

— Она не могла дождаться, когда же это произойдет.

Гизела покачала головой.

— Он изнасилует ее, как кабан, — прошептала она.

Я не ответил.

Гизела положила голову мне на грудь, и ее волосы защекотали мои губы.

— Любовь должна быть нежной, — продолжала она.

— Она нежна, — сказал я.

— С тобой — да, — проговорила Гизела, и на мгновение мне показалось, что та плачет.

Я погладил ее по голове.

— В чем дело?

— Она мне нравится, вот и все.

— Этельфлэд?

— У нее есть душа, а у него — нет. — Гизела повернулась, чтобы посмотреть на меня; в темноте я мог разглядеть лишь блеск ее глаз. — Ты никогда мне не говорил, — укоризненно произнесла она, — что «Два журавля» — бордель.

— В Винтанкестере не так уж много кроватей, — ответил я, — и не так уж часто тут бывает столько приглашенных гостей, поэтому нам повезло, что мы нашли эту комнату.

— И тебя здесь очень хорошо знают, Утред, — обвиняющим тоном заметила она.

— Но ведь это еще и таверна, — защищаясь, ответил я.

Гизела засмеялась, потом протянула длинную тонкую руку и распахнула ставень — небо было полно звезд.

Предутреннее небо было все еще ясным, когда я вошел во дворец и отдал оба своих меча. Молодой и очень серьезный священник проводил меня в комнату Альфреда. Я так часто встречался с ним в этой маленькой, простой комнатке, где повсюду были разбросаны пергаменты.

Альфред ждал, облаченный в коричневое длинное одеяние, делавшее его похожим на монаха. Вместе с ним был и Этельред, при котором, конечно, остались оба его меча — как олдермен Мерсии он имел привилегию находиться во дворце вооруженным. Третьим человеком в комнате был Ассер, валлийский монах, глядевший на меня с неприкрытой ненавистью, — худой коротышка с очень бледным, тщательно выбритым лицом.

У него имелись веские причины меня ненавидеть. Я встретился с ним в Корнуолуме, где возглавил резню. Ассера послали в то королевство эмиссаром; я попытался убить и его тоже, а потом всю жизнь сожалел, что мне этого не удалось.

Ассер хмуро на меня посмотрел, на что я ответил ему жизнерадостной ухмылкой, зная, как его это разозлит.

Альфред писал и не поднял глаз от работы, но махнул в мою сторону пером. Очевидно, в знак приветствия. Он стоял за столом, которым пользовался как подставкой для письма, и мгновение я слышал только скрип его пера, разбрызгивающего чернила.

Этельред самодовольно ухмылялся, с виду очень довольный собой. Впрочем, у него всегда был такой вид.

— De consolatione philosophiae [6] , — сказал Альфред, все еще не поднимая глаз.

— Но, похоже, скоро будет дождь, — отозвался я. — На западе дымка, господин, и ветер порывистый.

Альфред раздраженно посмотрел на меня.

— Что в этой жизни лучше и милее, чем служить королю и быть рядом с ним?

— Ничего! — с чувством проговорил Этельред.

6

«De consolatione philosophiae» (лат.) — «Об утешении Философией». Труд христианского философа и ученого-энциклопедиста Аниция Манлия Северина Боэция (около 480–524 гг. н. э.).