Песнь первая. Дитя Грозы.

– Умеешь ты утешить, Эрке, - помотав головой, Шу зажмурилась на секунду.
– Ты так говоришь 'следующий раз', будто...

– Что будто?
– мужчина присел на корточки рядом с телом и принялся деловито его обшаривать. Особенное внимание он уделил исчерченному рунами ножу и тонкой цепочке с тускло-серым осколком вместо кулона.

– Как будто это нормально, - она протянула руку, требуя цепочку.

– Привыкай, - он покинул в руке нож, проверяя балансировку, и заткнул его за пояс.

– Думаешь, это возможно?

– А у тебя есть выбор?

– Проклятье. От твоих утешений...
– девочка на секунду зажмурилась и потрясла головой.

– Успокойся. Поздновато нервничать, тебе не кажется?

– Мне кажется, что... Проклятье!...
– её голос сорвался.

В молчании лейтенант Ахшеддин поднялся на ноги и подошел к окну, не обращая больше внимания на труп. Оперся руками о подоконник, выглянул во двор.

– Ну почему, Эрке? Почему бы им просто не оставить нас в покое?
– её голос звенел обидой и слезами.
– Зачем тащить нас в столицу? Так хорошо было в Сойке... тихо, спокойно...

Она вопросительно смотрела на темный силуэт у окна. Мужчина не шевелился, глядя на крупные предрассветные звезды.

– Эрке?

– Не все в нашей власти, Шу.

– Но я не хочу!

– И что теперь?
– он резко развернулся и быстро подошел к ней.
– Вернуться? Спрятаться? Надеяться, что в Сойке вас не достанут?

– Не кричи на меня, - она поднесла руку к виску.

– Я не кричу. Прости, - он присел с ней рядом и взял за руку.
– Совсем замерзла...

– Знаешь, с орками было проще...

– На вот, выпей, - он взял со столика бокал с вином и протянул ей.
– Ты справишься, Шу.

– Да куда ж я денусь, - вцепившись в бокал двум руками, девочка осторожно отпила.
– Фу, гадость какая...

Несмотря на теплую погоду, она слегка дрожала. То ли от холода, то ли от волнения. Допив до конца, Шу с размаху швырнула бокал об стену.

– Ненавижу! Боги, как же я её ненавижу!
– столь резкая перемена настроения принцессы, казалось, обрадовала Эрке. Он кивнул и слегка улыбнулся, подмечая, как до того тусклые и усталые глаза зажигаются мертвенно-лиловым светом, а черные волосы начинают шевелиться наподобие змей.
– Подослать мне убийцу!

– Ах, как некрасиво...
– он укоризненно покачал головой.

Дверь в смежную комнату открылась и на пороге показалась девушка в белой ночной рубашке. Несчетное множество торчащих косичек и слегка заостренные ушки, как и наброшенный на плечи мужской форменный колет, вовсе не портили очаровательного облика.

– Точно. Просто хамство, - полуэльфийка подошла к кровати, и, не глядя переступив через тело, забралась на постель.
– Почему меня не позвали?

Она устроилась поудобнее и привлекла к себе Шу. Та поерзала немного и уткнулась в теплое плечо.

– Я думал, ты спишь, Баль, - Эрке и не пытался изобразить раскаяние.

– Поспишь тут с вами, - она погладила потрескивающие под рукой черные пряди.
– Ну, и что дальше?

– А дальше мы это, - Шу злобно ткнула пальцем в сторону тела, - применим по назначению.

– Эту падаль?
– Баль брезгливо поморщилась.

– Именно. Граф там, поди, волнуется...

– Ты думаешь...
– перебил её Эрке.

– Я знаю. Я теперь много чего знаю. И про Гильдию, и про графа, и ещё кучу всякой дряни, - Шу скривилась, взглянув на мертвого убивца.
– Помойка, а не мозги.

– Свангер, значит, - протянул он. Глаза лейтенанта полыхнули озерами раскаленного добела металла. Он весь подобрался, словно готовый к прыжку волк.

– Подарочек милорду?
– Баль нехорошо улыбнулась, показав остренькие клычки.

– И миледи, - упрямо сжав бледные губы, принцесса поднялась.
– Идем.

– Хочешь, чтобы их кондрашка поутру хватила?
– Эрке оценивающе оглядел тело на полу.

– Если такие слабонервные, нечего соваться, куда не просят.

– Может, лучше сразу Бертрану сдать?

– Да ладно, Эрке. Пусть живут. Пока.

– Как скажете, Ваше Высочество, - не тратя времени зря, лейтенант подхватил мертвеца и взвалил на плечо.

– Я помогу, - скинув с плеч колет, чтобы не мешал, Балуста взялась за тело на пару с Эрке.

Невидимые постороннему глазу, они вышли из комнаты. Стараясь ступать как можно тише, впереди шла принцесса. Босиком, в белой длинной сорочке, со спутанными черными волосами и лиловым мерцанием очей, она весьма походила на привидение. За ней осторожно пробирались двое её друзей, несущих тело. Балуста и Эрке, посверкивающие кошачьими глазами в полумраке, составляли ей достойную компанию. Самым живым и реальным среди них показался бы стороннему наблюдателю труп неудачливого убивца.

Так и не замеченные никем, они достигли покоев Его Сиятельства. Бесшумно отворить дверь и сгрузить подарочек ровно посреди широкой супружеской постели, аккурат между графской четой, было уже делом недолгим. Как и вернуться обратно, бесшумными тенями проскользнув по спящему дому.

235 год от Основания Империи. За шесть дней до Праздника Каштанового цвета. Суард.

Юные ученики Гильдии Тени шкурой дорожили, и потому к моменту, когда в таверне завязалась драка, уже направлялись к южной окраине Старого Города. Свисток, как человек солидный, старательно прикрывался от дождевых струй старой корзиной, а Лягушонок, оправдывая свое прозвище, шлепал прямо по лужам посреди улицы, подпрыгивал и махал руками. Редкие прохожие шарахались от ненормального и неодобрительно ворчали, он же блаженно щурился, подставляя дождю лицо, улыбался во весь рот и мурлыкал какую-то песенку.

– Да хватит уже мяукать!
– старший из них, Свисток, ничего не имел против постоянных песенок приятеля, без которых тот, казалось, не мог прожить и дня. Но вот дождь... он бы предпочел жить в соседней Ирсиде, среди песков, только бы не попадать под холодный противный ливень. Да ещё и с крыш льет, словно там, наверху, целая река.

Недовольно сжатые губы были единственным, что портило его почти аристократическую внешность. Резковатые черты, упрямый подбородок и мягкий блеск тёмно-карих глаз под прямыми сросшимися бровями в сочетании с гибкой фигурой и густыми черными волосами производили на местных красоток неизгладимое впечатление. Как и уверенная манера держаться и еле уловимое ощущение звериной силы и опасности, исходящие от шестнадцатилетнего Ориса.

Младший, Лягушонок, в ответ только хихикнул и продолжил погромче. При взгляде на него у самого заплесневелого брюзги, не исключая Свистка, невольно рождалась улыбка. Вечно смеющиеся, цвета умытого дождём неба, глаза, озорная и в то же время мечтательная физиономия, стремительные и текучие, будто в эльфийском танце, движения тонких рук и торчащие во все стороны вихры цвета свежей сосновой стружки. Песенка его, шаловливая и мелодичная, звенела в ритме убегающего дождя, сам он напоминал не то солнечный блик, не то птенца диковинной птицы феникс, непонятно, как залетевшего в обычный скучный город.