Песнь Пророка

– Вот именно, гном. Придется приложить в два раза больше усилий, чтобы он почувствовал боль. Я не знаю.

– И Дэггет…

Хоук пошел к другой стене, разрезая помещение нервными шагами.

– Если они хоть что-то сделали с моей собакой, я вырежу им глаза, каждому, - произнес он спокойным тоном и вновь вернулся к Хоу.
– Ты пробовал открыть дверь?

– С этой стороны нет замочной скважины, - пожал плечами Натаниэль и, глядя, как Гаррет идет к окну, продолжил.
– Я пробовал их выдернуть - намертво. Мы отсюда не выберемся, пока нас не выпустят.

– Нас выпустят?

– со смехом переспросил Хоук.
– Откуда ты это знаешь? На доске расписаний прочитал?

– Нас же не убили. Так что шанс есть.

– Верно.

Гаррет вздохнул и пошел к двери.

– Дамы, у вас тоже все так мутно?

В окошке вновь появилась голова Эсмильды.

– Скважины нет, - сказала она.
– Доспехи забрали. Только сумка твоя осталась, с посудой.

– Потрясающе, - заключил Хоук. – Запасные штаны оттуда тоже уперли. Как будто тряпка так опасна, что ей можно заарканить дракона.

– Ты ведь это можешь?
– за его плечом спросил Натаниэль.

Гаррет развернулся. Желания красоваться не было.

– Раз уж нам здесь нечего делать, давай поговорим о Бетани.

– Я так и знал!
– Хоук всплеснул руками.
– Ты специально заманил нас в какую-то дырищу, чтобы поговорить об этом!

– Конечно, - не моргнув, кивнул Хоу.
– Что ты думаешь теперь?

Гаррет оперся о стену рядом с окном, выглядывая наружу. Он не знал, сколько точно провалялся без сознания, на небе уже брезжило красное солнце. Это могло быть закатом того дня, или рассветом этого.

Их тюрьма была на уровне земли. Чуть ниже окна росла трава. Если бы рука Хоука могла пролезть между густо насаженными прутьями, он бы даже мог до нее дотронуться.

– Да делайте что хотите, - фыркнул он.
– Только это маловероятно, учитывая, что остаток жизни ты проведешь в одной камере со мной. Если бы я не был сторонником единобрачия, уже бы строил планы.

– Ты же говорил, что я непривлекателен, - усмехнувшись, вспомнил Натаниэль.

– Мне особенно выбирать не приходится, - Гаррет махнул рукой.
– Ты и я. Я и твои худосочные бедра. Мой самый страшный кошмар.

– Я люблю Бетани, - внезапно посерьезнев, сказал Хоу.
– Я хочу тот самый остаток жизни провести с ней. И она тоже меня любит. И тоже хочет.

– Я не могу про это слушать, - заворчал Хоук.
– Переходи уже к главному.

– То есть, ты даешь свое благословение?

– Ничего я не даю, но… - он запнулся, - если ты вытащишь нас из этой камеры, то шанс присутствия моей сестренки рядом с тобой у алтаря значительно возрастет.

– И ты ее к нему поведешь?
– уточнил лучник. – Будешь улыбаться?

– Да-да, поведу прямо в твои алчные объятия, - Гаррет стал еще мрачнее.
– Буду улыбаться, буду поздравлять… даже ваших детей, если вы решите завести, буду воспитывать и мыть им задницы. Что ты еще хочешь? Думай скорее, как нам отсюда выбраться!

Лицо Натаниэля не меняло выражения. Услышав то, что хотел, Хоу грузно сел на деревянный настил, покрытый драной тряпкой, служивший постелью для заключенных.

– Всего-то надо было засунуть тебя в замкнутое пространство, - пробормотал он.

– Нужно было просто запереть тебя в комнате.

– Иди отсюда, - Хоук махнул на него рукой.
– Совсем мозгами поехал, пупсик. Мм… действительно, надо было сказать тебе это раньше.

Бесцельно побродив по камере, он опустился на другой край своеобразной койки, стараясь держаться от Натаниэля как можно дальше.

В тот же момент Хоу подскочил с места и начал вновь обходить возможные выходы. Он несколько раз подергал за прутья, закрывающие окно. Немного попинал дверь и в конце хорошо приложился о нее плечом, легким вывихом ознаменовывая окончание своей исследовательской деятельности.

Глядя на стиснувшего зубы от боли Натаниэля, Гаррет все же сжалился над ним, и помог вправить плечо. Больше попыток вскрыть дверь Хоу не предпринимал.

– Ты совсем не волнуешься?
– спросил Натаниэль с настила.
– И за Андерса?

Хоук, вытягивающий палец в проем между штырями, чтобы достать до травинки, пожал плечами.

“Да у меня зуб на зуб не попадает, как подумаю о том, что с ним могло случиться”.

– С чего бы?
– удивился Гаррет.
– Он большой мальчик. Он меня вытащит. Ну или ты нас вытащишь, а потом я его вытащу. Непринципиально.

Хоук вновь вернулся к окошку в коридор. Сейчас в противоположном ему даже не было Эсмильды. Она, должно быть, устала стоять и села. У них хотя бы посуда была или даже еда.

– Эсме!
– позвал Гаррет.

В окне почти сразу же возникла храмовница.

– Какие-нибудь новости?
– взволнованно спросила она.

– Да, пупсик головой тронулся, но это неинтересно, - Хоук замялся, не зная, как попросить.
– У вас там… есть что-нибудь? Такое ощущение, что полгода ничего не ел.

– Тут есть… - голова Эсмильды исчезла, храмовница покопалась где-то внизу, и вновь появилась, - две морковки. И репа. Было немного хлеба, но мы его… мы его съели.

– Кинь хоть что-нибудь.

Он вытянулся в окно настолько, насколько это было возможно, но все равно не дотягивался до руки Эсмильды с зажатой в ней морковкой. Коридор был слишком широк, чтобы узники из противоположных камер могли касаться друг друга.

Храмовница вынужденно подбросила овощ, но он промазал цель, падая вниз.

– Прости, случайно вышло, - чтобы загладить вину, Эсмильда вновь полезла в его сумку.

Гаррет замотал рукой, но и следующая морковка попала к первой. И под дверью как на зло не было щели, чтобы можно было достать их снизу.

– Тебе… кинуть репу?
– на всякий случай спросила храмовница.

– Да ну ее, все равно мимо будет, - Хоук отошел от двери.
– Мы не только лишись ужина… или завтрака, но и лишили его же наших дам.

Он вновь сел на настил. Что делать дальше он не представлял. Опустив голову, Гаррет уткнулся лбом в колени, представляя всякие ужасы, сопутствующие годам заключения. Демона с миской похлебки, сующего ее в окно ровно в шесть тридцать. Садящееся каждый вечер солнце за ржавыми прутьями. Сугубо избирательная личная жизнь с Хоу.