Песнь русалки

«Ничего, скоро это закончится», — повторяла она про себя его же слова. А память тешила ее нежным поцелуем, который еще теплился на коже. Когда она только научилась радоваться такой мелочи?

Свят завел ее в свои покои первой и, оглядев коридор еще раз, запер дверь на засов.

— Ты знаешь, что нужно делать?

Милорада кивнула.

— У тебя есть серебряное блюдо? — спросила она.

Такое нашлось среди даров иностранных послов. Покрытое пылью, Свят насилу оттер его рукавом рубахи и, сдвинув в сторону книги, уложил его на стол. Милорада достала подаренную водяным склянку, вылила содержимое в центр и склонилась над блюдом.

— Чистая водица, что веками будет литься, смой всю ложь, оставь лишь правду, покажи княгиню Дану.

Поверхность покрылась рябью, мелкие волны стали обретать форму, и Святослав гневно стиснул зубы, увидев знакомые черты. Полные губы, острые скулы, зеленые глаза. Дана смотрела прямо перед собой из-под поверхности воды. Такая же, как сейчас, только облаченная в старинный наряд.

Черные волосы были собраны под металлическим обручем, наряд больше походил на мужской, а на бедре закреплен длинный нож. Подле княгини стоял мужчина — высокий, светловолосый, по пояс обнаженный и залитый кровью. Только белозубая улыбка сияла, а в голубых глазах горел пьяный азарт. Видение стало проясняться, и Свят увидел, что двое стоят посреди лесного пира, а вокруг все усеяно изуродованными телами.

«Кто еще скажет, что рабыня не жена мне?» — вскинул голову мужчина.

— Это твой отец? — спросила Милорада.

— Нет, — мотнул головой юноша и осторожно указал на одеяние. — Так ходили очень давно.

Милорада понимающе кивнула и впилась взглядом в видение.

Вода снова пошла рябью. На сей раз показался холм, тот самый, на котором теперь стоял княжеский терем. Только обнесенный простым частоколом, он нес на своих склонах множество мелких землянок и палаток. Внутри, как в муравейнике, копошились люди. И Святослав не сразу узнал Дану — укутанную в меха и круглую, двумя руками поддерживающую большой живот. Несмотря на смягчившиеся черты, она была в ярости.

— Ты должен слушать меня! Я — жена твоя!

— Именно поэтому ты останешься здесь. Не место тебе на поле боя. Оставайся с людьми и встречай меня с победой, как и подобает жене. Заботься о ребенке, а мужское оставь мужчинам.

Серое небо над их головами прорвалось и рассыпалось тысячей белых снежинок. Налетел ветер и точно сдул половину поселения. Свят присмотрелся — там почти не осталось мужчин, а женщины все ходили и причитали. Дана же, уже с младенцем на руках, стояла у стен и подолгу смотрела вдаль, пока не прибыл гонец. Она выслушала тяжелые вести, но ни одна черта ее лица не изменилась. Покрепче прижав к себе начавшее надрываться криком дитя, она вернулась в поселение.

«Дружина князя разбита, враги идут сюда», — сдержанно проговорила она, и тут же со всех сторон раздались вопли и завывания. Дана подняла руку.

«Если мужчины не смогли нас спасти, это сделают боги. Но у них есть своя цена», — проговорила она.

Видение снова подернулось дымкой и изменилось. Показалась заснеженная пустошь у берега реки. Свят, как ни старался, не мог вспомнить, что это за место. На льду стояли тринадцать женщин с Даной во главе, а на них двигалась разъяренная, жаждущая крови, дребезжащая оружием толпа. Женщины держались за руки и тихо плакали, и только Дана была спокойна, прижимая к себе спящее дитя. Она вскинула руки и прокричала что-то — ветер унес ее слов прочь, в сторону надвигавшихся врагов. Еще один возглас — женщины крепче прижались друг к другу. Толпа становилась все ближе, уже можно было разглядеть их разукрашенные лица. И вдруг раздался треск.

Лед под женщинами проломился. Тяжелые меха намокли, потянули вниз. Бледные руки цеплялись за лед, за намокшие шкуры. Женщины кричали, пытались высвободиться, спастись, но лишь тонули сами и топили подруг. И только Дана осталась у разлома, на губах ее сияла довольная улыбка. Толпа замерла на берегу, глядя на этот напоенный воплями кошмар. А Дана улыбнулась еще шире и со всей силы топнула ногой. Но в этот раз лед не проломился, нет. Земля задрожала и из самых ее недр, как пики, выросли деревья. В одно мгновение берег ощерился вековой рощей. Каждая игла была словно из железа, она резала и рвала плоть чужака. Корни погребали мужчин под собой, душили, ломали ребра. Началась суматоха. Воины вопили, как маленькие дети, и только Дана хохотала. Она так увлеклась, что не заметила дикаря с разукрашенным лицом, что подобрался к ней с ножом наперевес. С яростным воплем он занес оружие, но женщина в последний момент успела увернуться. Он атаковал снова. И Дана побежала в лес.

Удивительно, сколько силы было в этом молодом теле. Может, дело было в ребенке, которого она старалась спасти? По крайней мере, Святослав подумал именно так.

В лесу их настигла метель. Было ли это колдовство или просто причуда природы, отрезавшая женщину от преследователя? Сказать было сложно. Женщина продолжала убегать, пока не рухнула в корнях векового дуба, тяжело переводя дыхание. Ребенок в ее руках громко плакал, и Дана, как могла, старалась его успокоить.

— Это то, как появилась Алая Топь, — не веря своим глазам, произнес Свят. Хотя после событий последних недель ему стоило бы поменьше удивляться.

— Я знаю, — холодно отчеканила Милорада. Свят перевел взгляд на невесту и увидел, что она до побелевших пальцев сжимает кулаки. В ее глазах горела ненависть. — Это из-за нее…

— Смотри.

Ветер донес до женщины волчий вой. Она вскинула голову. Из-за снежной пелены к ней подбиралась голодная стая. Женщина крепче прижала к себе ребенка, оценивая опасность, а потом… опустила вопящий сверток на снег. Поднялась на ноги и побежала прочь.

— Проклятая ведьма, — выпалила Милорада.

Дана в видении неслась сквозь лес, не оборачиваясь, пока не запнулась о припорошенный снегом корень дерева. Она растянулась на снегу и замерла, трясясь от страха. И подняла голову, только когда над ней нависла тень.

Высокий мужчина, худой, с впалыми щеками, густыми черными бровями и длинными волосами, заплетенными в тугую косу, склонился над ней, держа на руках оставленное дитя. Дана встала на колени и протянула к нему руки.

— Господин…

— Знаешь, кто я? — спросил он.

— Кощей, — ответила одновременно с ней Милорада. Тот ухмыльнулся, крепче прижимая к себе ребенка.

— Решила спасти свою жизнь ценой невинной? После того, как уже стольких погубила своим колдовством?

— Господин, я… прошу прощения, я не знала. Я хотела, как лучше.

Кощей взмахнул жилистой рукой, и пронзающий ветер стих.

— Отныне ни одно твое доброе дело не принесет блага. И ни одна рана не принесет тебе смерти. Еда не даст тебе насыщения, а никакое питье не избавит от жажды. И никакая рана не принесет тебе смерти. А погубить тебя сможет лишь твое собственное дитя, за которое ты добровольно отдашь жизнь, — отчеканил он.

Дана закричала, будто слова Кощея жгли ее, как раскаленное железо. А тот лишь укутал ребенка полой своей черной шубы и двинулся прочь. Налетевшая метель скрыла его следы.

Видение подернулось дымкой и растворилось в воде.

— Похоже, все, — сказал Святослав.

— Там была моя мать, — сказала Милорада. — На том озере. Она принесла их всех в жертву…

Ее плечи затряслись, девушка шумно задышала, пытаясь сдержать рыдания. Свят приобнял ее, прижал к себе.

— Видимо, потом она стала ученицей Бабы Яги. А потом ушла, взяв клятву, и вернулась в Дол, — размышлял он. — Теперь нужно понять, чего она хочет.