Песнь слона

– Значит, так или не так?

Вако опустился на землю и прислонился спиной к дереву:

– Что «не так»?

– То, что ты не мужик.

Комета кончила выкручивать белье и направилась к большому гладкому валуну, раскалившемуся от жгучих лучей полуденного солнца. Она разложила белье на просушку.

Вако покачал головой, взял в руки прутик и сгибал его, пока тот не сломался.

– А это никого не касается. – Он снова посмотрел на бывшего пилота.

Комета растянулась на соседнем валуне, рядом с тем, на котором сохла ее одежда.

Вако бросил на землю сломанный прутик:

– А что ты здесь делаешь?

Хана улыбнулась, проведя руками вдоль тела – от груди к бедрам.

– А вот это тебя не касается. – Она вытянулась на солнце, расправила волосы и подложила руки под голову.

– Как там твои яйца, Вако? Живы?

– Живы. – Вако потер глаза и посмотрел на Комету. Она повернула голову в его сторону, потом закрыла глаза и подставила лицо жаркому солнцу.

– Я ушла, когда они начали кромсать третий шаттл на топоры и лопаты. Они там строят дорогу, которая свяжет все шаттлы. Я долго скиталась. Пару раз была на грани, пыталась свести счеты с жизнью. – Комета пожала плечами. – Но что-то меня удержало. – Она посмотрела на Вако. – Послушай, а ты видел уже этих ящериц, что живут в болоте?

Вако покачал головой:

– Нет, но пару раз мне это почти удалось. Судя по их следам, они немалых размеров.

Комета рассмеялась:

– Скажем так – очень даже крупные. Я разглядела одну из них, когда та нежилась в грязи. Наши слоны по сравнению с ними – котята. – Комета пожала плечами. – Но когда эта «крошка» увидела меня, она опрометью бросилась наутек, словно у нее хвост загорелся.

Какое-то время Вако и Комета молчали. Заклинатель змей не сводил глаз с обнаженной женщины.

– Хана.

– Что тебе, Вако?

– И что ты сейчас испытываешь? Я имею в виду наш третий шаттл.

Комета открыла глаза, глядя в бездонное небо. Затем она села и принялась деловито переворачивать разложенную для просушки одежду.

– Я изжила в себе память о нем. Не знаю, сколько времени я бродила по джунглям, но постепенно стала ловить себя на том, что проходит день, два и я совершенно не думаю о нем.

Комета перевернулась на живот:

– Я уже свыклась с этим. Теперь я исследую джунгли. Интересное местечко, скажу я тебе. Мне даже не хочется возвращаться к народу. Пока что. А может, и совсем. – Комета подняла голову. – Вако!

– Что?

– Так ты мужик или нет?

Заклинатель змей улыбнулся, уставился в землю и пожал плечами:

– Не знаю. – Лицо его приняло серьезное выражение. – Я разочаровался во всех и вся. И поэтому не хочу рисковать.

– Так ты у нас девственник? И так, и эдак?

– Во всех отношениях. – Вако поднял с земли еще один прутик и, глядя на небо, принялся бесцельно вертеть его в руках. Затем он опустил голову и печально произнес: – Во вселенной столько несчастных людей, Хана. Так что я не одинок.

Комета пристально посмотрела на заклинателя змей:

– Вако, а сколько понадобится времени, чтобы из яиц вылупились змееныши?

Вако вздохнул, пожал плечами:

– На Ссендиссе этот период занимает двести восемьдесят земных лет. – Он поднял руку к небу. – Если учитывать разницу в климате, в силе тяжести, в составе почвы – не знаю. Не берусь утверждать, что они вообще доживут до этого момента. Хана задумчиво опустила голову на руку:

– Да, немалый срок.

– Еще какой немалый.

– Вако, моя одежда высохла. А теперь покажи мне, где ты здесь обитаешь.

Заклинатель змей вскочил на ноги:

– А зачем тебе это?

Комета поерзала на поверхности горячего камня:

– Ну, не знаю. Если ты не против, я могла бы предложить себя в кухарки. Ты вон как отощал, скоро даже тени от тебя не будет. И вообще, двести восемьдесят лет – немалый срок.

Бывший заклинатель змей снова опустился на землю и пристально посмотрел на бывшего пилота.

Глава 11

После того как для Открытия Гастролей все собрались на поле рядом с Тарзаком, из бревен развели огромный костер. Сначала народ лакомился рыбой, специально приготовленной по этому случаю командой поваров, затем взялся за кружки с брагой. Солнце уже клонилось к закату, когда Черныш Скуоб, признанный мастер литографии, и его искусный помощник Меф принялись раздавать новенькие, только что из-под печатного станка, карты Момуса.

– Только, пожалуйста, не сгибайте бумагу, а то она треснет.

– Черт возьми, Черныш, от тебя несет, как от бочки протухших сардин!

– Это краска. Осторожно, только не размажьте ее. Она еще не до конца высохла.

– А сколько вообще ей сохнуть?

– Не знаю. С сухой картой я еще не имел дела.

– Черт возьми, Черныш, не стой против ветра.

– А из чего сделана твоя бумага?

– Молоко корня кобита, глина и одно волокнистое растение – там целые заросли в дельте, я же говорил, только не сгибайте. Ладно, вот тебе еще один экземпляр.

– Спасибо.

– Послушай, Черныш, а это что за глисты такие? Черт, бумага у тебя какая-то комковатая.

– Это дороги. Надень-ка лучше очки. Сколько раз вам говорить – не сгибайте!

– Очки мои накрылись где-то в ущелье Змеиной горы.

– Не ври. Скажи, что читать не умеешь. Повторяю – бумагу не сгибать, краску не размазывать.

Чем дольше собравшиеся всматривались в карту, тем заметнее стихало веселье. В сравнении с размерами планеты проделанная за год работа казалась песчинкой в безбрежном океане. И сами себе первые колонисты Момуса казались песчинками, крошечными и беспомощными.

Возлияния продолжались все активнее. Когда солнце зашло за горизонт, а небо окрасилось в фиолетовые оттенки, в костер в середине поля подбросили новых поленьев. Люди сидели, наблюдая, как пляшут языки пламени. Шайнер Пит сидел рядом с Крошкой Вилл. Взявшись за руки, они тоже смотрели на огонь.

Сидевший по другую сторону костра Дирак поднялся на ноги и, шатаясь, вышел вперед, держа в руке кружку с брагой. Он обвел присутствующих пьяным взглядом:

– Ну и какого хрена мы будем делать дальше? Что дальше-то?