Песни. Стихотворения

Чудесный скрипач [87]

Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен. Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! Под листвой, густой и зыбкой, Ученик и друг Рабле, Он идет с волшебной скрипкой По родной своей земле. А за ним толпятся толки, Что мудрец он и колдун И что пляшут даже волки От безумных этих струн. Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен. Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! Колдовское чарованье! Подымает струнный строй В стариках — воспоминанье, Счастье — в юности живой. Ох, уж свадебные трели!.. «Молодые» — вот игра! Под смычок его в постели Часто пляшут до утра. Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен. Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! Раз увидел он в окошко Дроги с важным мертвецом И провел, совсем немножко, Колдовским своим смычком. Лицемерья сбросив маску, Люди песню завели И покойника вприпляску До могилы донесли. Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен. Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! Так молва о чудной скрипке Долетела до двора. Но иные там улыбки И совсем не та игра. Кружева, роброны, маски… Даже хмель иной в крови. Все там есть — есть даже ласки, Нет лишь истинной любви. Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен, Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! Он играет, и в награду Ни один не блещет взор, Вызывает лишь досаду Струн веселый разговор. Кто бы сердцем развернуться В буйной пляске пожелал, Если можно поскользнуться На паркете модных зал? Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен. Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! От придворной тирании, От тебя, лукавый свет, Он бежал в поля родные, Где и умер в цвете лет. Но не спится и в могиле: При луне скрипач встает, Чтоб играть нечистой силе Посреди ночных болот. Друзья! Над скрипкой в добрый час Смычок мой занесен. Пускаю вас в веселый пляс, В безумный ригодон! Перевод Вс. Рождественского

87

Чудесный скрипач. — Дословно: «Скрипач из Медона».

…Ученик и друг Рабле… — Франсуа Рабле (1497?-1553) занимал должность приходского священника в городке Медоне. Во Франции его называли «веселым медонским кюре».

Предсказание Нострадама на 2000 год [88]

Свидетель Генриха Четвертого рожденья, Великий Нострадам, ученый астролог, Однажды предсказал: «Большие превращенья В двухтысячном году покажет людям рок. В Париже в этот год близ Луврского чертога Раздастся жалкий стон средь радостных людей: „Французы добрые, подайте ради бога, Подайте правнуку французских королей“. Так у толпы, к его страданьям равнодушной, Попросит милости больной, без башмаков, Изгнанник с юности, худой и золотушный, Отрепанный старик — потеха школяров. И скажет гражданин: „Эй, человек с сумою! Ведь нищих всех изгнал закон страны моей!“ „Простите, господин! Мой род умрет со мною, Подайте что-нибудь потомку королей!“ „Ты что толкуешь там о королевском сане?“ „Да! — гордо скажет он, скрывая в сердце страх. На царство прадед мой венчался в Ватикане, С короной на челе, со скипетром в руках. Он продал их потом, платя толпе безбожной Газетных крикунов, шпионов и вралей. Взгляните — вот мой жезл. То посох мой дорожный. Подайте что-нибудь потомку королей! Скончался мой отец в долгах, в тюрьме холодной. К труду я не привык… И, нищих жизнь влача, Изведать мне пришлось, что чувствует голодный И как безжалостна десница богача. Я вновь пришел в твои прекрасные владенья, О ты, моих отцов изгнавшая земля! Из сострадания к безмерности паденья Подайте что-нибудь потомку короля!“ И скажет гражданин: „Иди, бедняк, за мною, Жилища моего переступи порог. Мы больше королей не чтим своей враждою, Остатки их родов лежат у наших ног. Покуда наш сенат в торжественном собранье Решение судьбы произнесет твоей, Я, внук цареубийц, не откажу в даянье Тебе, последнему потомку королей!“ И дальше говорит великий предсказатель: „Республика решит назначить королю Сто луидоров в год. Потом, как избиратель, В парламент он войдет от города Saint-Cloud. В двухтысячном году, в эпоху процветанья Науки и труда, узнают средь людей О том, как Франция свершила подаянье Последнему потомку королей!“» Перевод А. И. Куприна

88

Предсказание Нострадама… — Нострадам — астролог, выпустивший в 1557 г. стихотворную книгу «Века», темную и загадочную по языку и по содержанию.

Четыре эпохи

Как ты старо, общественное зданье! Грозишь ты нам паденьем каждый час, И отвести удар не в силах знанье… Еще в руках нет светоча у нас! Куда идем? Раз двадцать сомневаться В том суждено и высшим мудрецам!.. С пути лишь звезды могут не сбиваться, Им бог сказал: «Вот путь, светила, вам!» Но жизнь нам в прошлом тайну раскрывает, И человек уверен хоть в одном: Чем больше круг труда он расширяет, Тем легче мир обнять ему умом. У берегов времен ища причала, Ковчег народов предан весь труду: Где пал один, другой начнет сначала… Нам бог сказал: «Народы, я вас жду!» В эпохе первой в мир инстинктов грубых Вошла звеном связующим семья: Особняком, в каких-то жалких срубах С детьми ютились жены и мужья. Но вот сближаться робко стали дети: И тигр и волк для них был общий враг… То колыбель была союза в свете, И бог сказал: «Я буду к смертным благ!» А во второй эпохе пышным древом Цвела отчизна; но и ей в крови Пришлось расти: к врагам пылая гневом, Лишь за своих вступалися свои! За рабством вслед упрочилось тиранство, И раболепством был испорчен век. Но засияло в мире христианство И бог сказал: «Воспрянь, о человек!» И, вопреки господствовавшим нравам, Эпохи третьей выдвинут Алтарь. Все люди — братья; силу гонят правом; Бессмертен нищий так же, как и царь. Науки, свет, закон, искусства всходы Все, все для всех! С победой на челе, В одно связует пресса все народы… И бог сказал: «Все — братья на земле». Царит сама Гуманность в веке новом. Идей отживших власть уж не страшна: В грубейших странах ветер с каждым словом Гуманной мысли сеет семена… Мир, мир труду, снабжающему хлебом, И пусть любовь людей соединит! Когда ж опять мы землю сблизим с небом, В нас бог детей своих благословит. Одну семью уж люди составляют… Что я сказал? Увы, безумец я: Кругом штыки по лагерям сверкают, Во тьме ночной чуть брезжится заря… Из наций всех лишь Франция вступила На путь широкий с первою зарей. Ей бог сказал: «Ты новый путь открыла Сияй же миру утренней звездой!» Перевод И. и А. Тхоржевских

Нищая

Снег валит. Тучами заволокло все небо. Спешит народ из церкви по домам. А там, на паперти, в лохмотьях, просит хлеба Старушка у людей, глухих к ее мольбам. Уж сколько лет сюда, едва переступая, Одна, и в летний зной, и в холод зимних дней, Плетется каждый день несчастная — слепая… Подайте милостыню ей! Кто мог бы в ней узнать, в униженной, согбенной, В морщинах желтого, иссохшего лица, Певицу, бывшую когда-то примадонной, Владевшей тайною обворожать сердца. В то время молодежь вся, угадав сердцами Звук голоса ее и взгляд ее очей, Ей лучшими была обязана мечтами. Подайте милостыню ей! В то время экипаж, певицу уносивший С арены торжества в сияющий чертог, От натиска толпы, ее боготворившей, На бешеных конях едва проехать мог. А уж влюбленные в ее роскошной зале, Сгорая ревностью и страстью все сильней, Как солнца светлого — ее приезда ждали. Подайте милостыню ей! Картины, статуи, увитые цветами, Блеск бронзы, хрусталей сверкающая грань… Искусства и любовь платили в этом храме Искусству и любви заслуженную дань. Поэт в стихах своих, художник в очертаньях Все славили весну ее счастливых дней… Вьют гнезда ласточки на всех высоких зданьях… Подайте милостыню ей! Средь жизни праздничной и щедро-безрассудной Вдруг тяжкая болезнь, с ужасной быстротой Лишивши зрения, отнявши голос чудный, Оставила ее с протянутой рукой. Нет! не было руки, которая б умела Счастливить золотом сердечней и добрей, Как эта — медный грош просящая несмело… Подайте милостыню ей! Ночь непроглядная сменяет день короткий… Снег, ветер все сильней… Бессильна, голодна, От холода едва перебирает четки… Ах! думала ли их перебирать она! Для пропитанья ей немного нужно хлеба. Для сердца нежного любовь всего нужней. Чтоб веровать она могла в людей и небо, Подайте милостыню ей! Перевод В. Курочкина

Июльские могилы [89]

Июльским жертвам, блузникам столицы, Побольше роз, о дети, и лилей! И у народа есть свои гробницы Славней, чем все могилы королей! Промолвил Карл: «За униженье трона Отмстит июль. Он даст победу нам». Но чернь схватила ружья и знамена, Париж кричит: «Победа трем цветам!» О, разве мог победоносным видом Наш враг-король глаза нам отвести? Наполеон водил нас к пирамидам, Но Карл… куда народу с ним идти? Он хартией смягчает нам законы, А сам в тиши усиливает власть. Народ! Ты не забыл, как рушат троны. Еще король, который хочет пасть! Уж с давних пор высокий голос строго В сердцах людей о Равенстве твердит: К нему ведет широкая дорога, Но этот путь Бурбонами закрыт. «Вперед, вперед! По набережным Сены! Идем на Лувр, на Ратушу, вперед!» И, с бою взяв дворца крутые стены, На старый трон вскарабкался народ. Как был велик он — бедный, дружный, скромный, Когда в крови, но счастлив, как дитя, Не тронул он казны своей огромной И принцев гнал, так весело шутя! Июльским жертвам, блузникам столицы, Побольше роз, о дети, и лилей! И у народа есть свои гробницы Славней, чем все могилы королей! Кто жертвы те? Бог весть! Мастеровые… Ученики… все с ружьями… в крови… Но, победив, забыли рядовые Лишь имена оставить нам свои. А слава их — всегда гроза для трона! Воздвигнуть храм им Франция должна. Уж не забыть преемникам Бурбона, Что вся их власть отныне не страшна. «Нейдут ли вновь со знаменем трехцветным?» Твердят они в июльский жаркий день. Они дрожат пред знаменем заветным: На их чело оно бросает тень. То знамя путь далекий совершило: К скале святой Елены в океан, И перед ним раскрылась там могила, И встал ему навстречу великан. Свое чело торжественно склоняя, «Я ждал тебя!» — сказал Наполеон, И, в небеса навеки исчезая, Меч в океан, ломая, бросил он. Какой завет оставил миру гений, Когда свой меч пред знаменем сломал? Тот меч грозой был прежних поколений; Он эту мощь Свободе завещал. Июльским жертвам, блузникам столицы, Побольше роз, о дети, и лилей! И у народа есть свои гробницы Славней, чем все могилы королей. Напрасно смысл великому движенью Вельможи дать хотели бы иной, Не приравнять им подвиг к возмущенью! Кто мстил тогда, тот жертвовал собой. Слыхали мы, что с ангелами, дети, Вам говорить дано во время сна: Узнайте, что ждет Францию на свете, Утешьте тех, кем вольность спасена! Скажите им: «Герои! Ваше дело Нам суждено в грядущем охранять. Вы нанесли удар громовый смело, И долго мир он будет потрясать». И пусть в Париж все армии, народы Придут стереть следы Июльских дней, Отсюда пыль и семена Свободы В мир унесут копыта их коней. Во всех краях Свобода водворится. Отживший строй погибнет наконец! Вот — новый мир. В нем Франция — царица, И весь Париж — царицы той дворец. О дети, вам тот новый мир готовя, В могилу здесь борцы сошли уснуть, Но в этот мир следы французской крови Для всех людей указывают путь! Июльским жертвам, блузникам столицы, Побольше роз, о дети, и лилей! И у народа есть свои гробницы Славней, чем все могилы королей! Перевод под ред. Вс. Рождественского

89

Июльские могилы. — Песня, посвященная «трем славным дням» Июльской революции 1830 г., написана в 1832 г.

Прощайте, песни! [90]

Чтоб освежить весны моей трофеи, Когда-то полный блеска и огня, Я вздумал петь, — но слышу голос феи, Что у портного нянчила меня: «Взгляни, мой друг, зима уж наступила. Ищи приют для долгих вечеров. Ты двадцать лет пропел под шум ветров, И голос твой борьба уж надломила. Прощайте, песни! Старость у дверей. Умолкла птица. Прогремел Борей. Те дни прошли, когда в клавиатуре Твоей души был верен каждый звук, Когда, как молния, навстречу буре Твоя веселость вспыхивала вдруг. Стал горизонт и сумрачней и уже, Беспечный смех друзей твоих затих. Сколь многих нет из сверстников твоих, Да и Лизетты нет с тобой к тому же! Прощайте, песни! Старость у дверей. Умолкла птица. Прогремел Борей. Ты пел для масс — нет жребия чудесней! Поэта долг исполнен до конца. Ты волновал, сливая стих свой с песней, Всех бедняков немудрые сердца. Трибуна речь всегда ль понятна миру? Нет! Но, грозивший стольким королям, Ты, не в пример напыщенным вралям, Простой волынке уподобил лиру. Прощайте, песни! Старость у дверей. Умолкла птица. Прогремел Борей. Ты стрелы рифм умел острить, как жало, Чтоб ими королей разить в упор. Ты — тот победоносный запевало, Которому народный вторил хор. Чуть из дворца перуны прогремели. Винтовки тронный усмирили пыл. Твоей ведь Музой взорван порох был Для ржавых пуль, что в бархате засели. Прощайте, песни! Старость у дверей. Умолкла птица. Прогремел Борей. Ты сердцем чист был в годы испытаний, Ты на добычу не хотел смотреть. Теперь, в венце своих воспоминаний, И годы старости достойно встреть. Учи пловцов искусству переправы, Им повествуя про былые дни; Когда ж возвысят Францию они, Согрейся сам у пламени их славы». Прощайте, песни! Старость у дверей. Умолкла птица. Прогремел Борей. О фея добрая, в мою мансарду Пришла ты вовремя пробить отбой. Забвенье скоро стихнувшему барду, Рожденное покоем, даст покой. Когда ж умру, свидетели сраженья Вздохнут французы, грустно говоря: «Его звезду, сверкавшую не зря, Бог погасил задолго до паденья». Прощайте, песни! Старость у дверей. Умолкла птица. Прогремел Борей. Перевод Л. Руст

90

Прощайте, песни! — Этой песней восхищался Белинский в частном письме:

«Какая грусть, какое благородное сознание своего достоинства!»

В. Г. Белинский. Письма, т. 2. СПб., 1914, с. 250.

Чуть из дворца перуны прогремели… — Подразумеваются реакционные «ордонансы» Карла X, послужившие непосредственным поводом к Июльской революции.

Вильгему [91]

Мой старый друг, достиг ты цели: Народу подарил напев И вот рабочие запели, Мудреным ладом овладев. Твой жезл волшебный, помогая, Толпу с искусством породнит: Им озарится мастерская, Он и кабак преобразит. Вильгем, кем юношеству в школе Открыты Моцарт, Глюк, Гретри, С народом, темным поневоле, Словами песни говори! В сердца, не знавшие веселья, Высоких чувств пролить елей, Друг, это сумрак подземелья Осыпать золотом лучей. О музыка, родник могучий, В долину бьющий водопад! Упоены волной певучей Рабочий, пахарь и солдат. Объединить концертом стройным Земную рознь тебе дано. Звучи! В сердцах не место войнам, Коль голоса слились в одно. Безумен бред литературы, Ты покраснеть ее заставь! Ее уроки — злы и хмуры, Ей новый Вертер снится въявь. Осатанев от пресыщенья, В стихах и в прозе, во всю прыть, Она взалкавших утешенья Спешит от жизни отвратить. Над девственным пластом народа, Чей разум темен, резок нрав, Ты приподымешь тусклость свода, Покров лазурный разостлав. И звуки, властные сильфиды, Овеют молот, серп и плуг. И смертоносный нож обиды Ненужно выпадет из рук. Презрев успех на нашей сцене, Доходной славы ореол, Довольство, толки об измене, К рабочим детям ты пришел. Толпу влекло твое раденье, Твоих уроков щедрый сев, И к небесам, в горячем рвенье, Ты направлял ее напев. Придет ли время шумной славе Слететь на тихий подвиг твой? Не все ль тебе равно? Ты вправе Гордиться славной нищетой. Ты дорог тем, в ком светлой силой Душевный мрак рассеял ты. Верь: будут над твоей могилой Напевы, слезы и цветы! Перевод А. Кочеткова

91

Вильгему. — Полное название: «Хоровое общество; письмо к Вильгему, создателю новой методы музыкального обучения, после первого выступления Хорового общества в 1841 году».

Голуби биржи

Вы, голубки, — которым Муза Служить Любви вручала честь, Куда ваш путь? — Мы от француза Несем бельгийцу с биржи весть. — Все в руки забрано дельцами! И, не избегнув кабалы, Должны служить им маклерами Венеры нежные послы! Ужель поэзией напрасно С любовью вскормлен человек? Увы! страсть к золоту опасна: С ней красоты короче век!.. От нас, о голуби, летите И, в наказанье миру вновь, С земли на небо унесите И вдохновенье и любовь! Перевод И. и А. Тхоржевских

Клара

Что за девушка! Так кротко Светит взгляд из-под бровей, Так легка ее походка, Столько радостей у ней! Хоть швея, а с ней сравниться И не думай — так стройна. Кларой сам отец гордится, Дочь могильщика она. За кладбищенской оградой Весь в плюще и розах дом. Вместе с утренней прохладой Зяблик свищет под окном. Белый голубь над могилой Замедляет свой полет. Не его ли песней милой Дочь могильщика зовет? У стены, где все цветенье, Замираешь сам не свой, Потому что чье-то пенье Так и реет над душой. Эта песня счастьем веет, То печальна, то ясна. Ах, зачем так петь умеет Дочь могильщика одна! Клара встанет до рассвета И смеется целый день. В руки Клары — для букета Так и просится сирень. Сколько роз здесь в мае будет Для того, кто хочет жить… Никогда их не забудет Дочь могильщика полить. Завтра праздник — быть угару. Жан-могильщик сгоряча Раскошелился и Клару Выдает за скрипача. Уж совсем готово платье, Сердце бьется и поет. Пусть от жизни больше счастья Дочь могильщика возьмет! Перевод Вс. Рождественского

Потоп

Я выполнил священный долг пророка, О будущем я бога вопросил. Чтоб покарать земных владык жестоко, Залить весь мир потопом он решил. Вот океан, рыча свирепо, вздулся… «Глядите же!» — кричу князьям земли. Они в ответ: «Ты бредишь! Ты рехнулся!» Потонут все бедняжки-короли… Но в чем вина монархов этих, боже? Двух-трех из них благословят в веках, А коль несем мы иго — ну так что же? Забыл народ о собственных правах. Валы кипят и с ревом налетели На тех, кто жил от всех забот вдали: Они ковчег построить не успели… Потонут все бедняжки-короли! Воззвал к волнам потомок черный Хама, Царь Африки, что босиком весь год. «Смиритесь же! — он им кричит упрямо. Я — божество! Удвойте мой доход!» Ведь золото царю всех черных наций Должны везти пиратов корабли: Он продает им негров для плантаций… Потонут все бедняжки-короли! «Сюда, ко мне! — кричит султан жестокий. Рабы, рабыни, все, кто уцелел! Воздвигну я, чтоб обуздать потоки, Плотину из покорных ваших тел!» В гареме, где он нежиться так любит, Невольники у ног его легли. Куря кальян, он головы им рубит… Потонут все бедняжки-короли! Вот началось… Дрожат цари Европы, Спасет союз священный их едва ль. Все молятся: «Избавь нас от потопа!» Но бог в ответ: «Тоните, мне не жаль!» О, где ж они, венчанные персоны? Где троны их? Все волны унесли. Все будут переплавлены короны, Потонут все бедняжки-короли! «Пророк, скажи, кто океан сей грозный?» «То мы, — народы… Вечно голодны, Освободясь, поймем мы, хоть и поздно, Что короли нам вовсе не нужны. Чтоб покарать гонителей свободы, Господь, на них наш океан пошли! Потом опять спокойны станут воды: Потонут все бедняжки-короли». Перевод Вал. Дмитриева

Улитки

С квартиры выгнан, по полям Скитаюсь я, связав пожитки. Присел передохнуть, а сам Смотрю, как ползают улитки. О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Вот эта — очень уж жирна Мне крикнуть хочет: «Друг сердечный, Проваливай скорей!» (Она Домовладелица, конечно!) О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! У раковины на краю Приятно кланяться знакомым. В ней буржуа я узнаю, Своим гордящегося домом. О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Не надо ей дрожать зимой И на квартиру разоряться. Горит сосед — она домой Сумеет вовремя убраться. О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Для скуки слишком неумна, Не оставляя гордой позы, Живя за счет других, она Слюнявит виноград и розы. О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Напрасно свищет соловей, Зачем улитке птичье пенье? Жирея в ракушке своей, Она вкушает наслажденье. О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! «Как, жить процентами ума, Когда имеешь дом доходный?» Улитка не сошла с ума. Иди-ка прочь, бедняк голодный! О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Улитки — что ни говори Сзывают съезды по палатам, И эта вот (держу пари!) От правых будет депутатом. О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Не научиться ль ползать мне И, всем друзьям своим в забаву, Пройти в Сенат по всей стране По избирательному праву? О, как чванливы, как жирны Вы, слизняки моей страны! Перевод Вс. Рождественского