Песня длиною в жизнь

Прагматизм Андре несколько успокоил Эдит. Тем не менее она чувствовала себя загнанной в угол.

— Это мне стоит расстраиваться из-за этого! — рявкнула она своему импресарио. — Почему ты так обиделся? Какое это имеет отношение к тебе?

На мгновение она испугалась, что Луи Баррье откажется работать с женщиной, обвиненной в сотрудничестве с неприятелем. Ее сердце сжалось.

— Почему ты не рассказала мне об обвинениях? — голос Лулу звучал уже не гневно, а почти грустно. — Ты мне не доверяешь?

— Хороший вопрос, — сказала Симона. — И он заслуживает честного ответа.

Эдит нахмурилась, но не стала перебивать подругу.

— Правда заключается в том, — продолжала Симона, — что наша Малышка была настолько «смертельно рада» этому делу, что предпочла просто забыть о нем. И до сего дня у нее это неплохо получалось.

— Я думала, все будет еще хуже, если мы начнем это обсуждать, — подтвердила Эдит. Она подошла к Луи и протянула к нему руки. — Если бы я знала, что моя скрытность тебя огорчит, я бы тебе рассказала. Но мне хотелось как можно меньше вспоминать тот ужасный допрос в префектуре. Так что Симона права.

Луи схватил ее за руки. Теперь он выглядел скорее озабоченным.

— Тебя ранили? Унизили?

— Нет. Ничего подобного. Нет. Я ведь ничего такого не совершила. Даже ни разу не спала с немцем.

Она вспомнила, как себя чувствовала, когда ее допрашивал человек с красной повязкой на руке, но ничего не сказала Лулу. Одно дело — демонстрировать слабость перед Симоной, может быть, перед Андре и Маргерит, но в глазах своего импресарио ей очень хотелось выглядеть сильной. Чтобы показать Лулу, как легко она относится к выдвинутым обвинениям, она добавила:

— Я не похожа на Арлетти. Вы все, конечно, знаете фразу, приписываемую ей: «Мое сердце принадлежит Франции, но моя задница интернациональна».

— Все выяснится. Я могу доказать… — заговорила Андре, но Луи, казалось, ее не слышал.

Он крепко держал Эдит за руки и говорил так, как будто в этой комнате были только они одни:

— Ты сможешь покинуть Париж сразу после окончания выступления в «Мулен Руж». Тебе пойдет на пользу южный климат, а во время твоего отсутствия…

— Это… — Андре прервалась, потому что ее, по-видимому, никто не слушал.

— …я позабочусь обо всем, что здесь происходит, — договорил Луи. — Потом я отправлюсь следом за тобой. Но сначала мне надо позаботиться о проведении еще нескольких концертов до двадцать седьмого числа.

Андре мысленно выругалась. Повысив голос, она объявила:

— Слушания в комиссии состоятся в среду, двадцать пятого октября. Повестка пришла сегодня по почте.

— Ну здорово! — вырвалось у Симоны.

Луи отпустил руки Эдит и уставился на Андре.

— Почему ты сразу не сказала об этом?

Она подняла руки и снова уронила их.

— Ты ведь не хотел меня слушать.

— Это еще через десять дней, — заметила Эдит с наигранным спокойствием.

Она чувствовала себя как в автомобиле, который мчится с немыслимой скоростью по гоночным трассам Ле-Мана^[48]. Страшное событие надвигалось на нее так быстро, что у нее кружилась голова. Ужас перед допросом, который она так надеялась забыть, окутал все ее тело так же сильно, как тогда, после посещения префектуры.

Разница с сегодняшним днем заключалась лишь в том, что ее секретарь дала свидетельские показания. Впрочем, вряд ли это сыграет какую-то роль. Рациональность не была свойственна многим борцам Сопротивления, обуреваемым чувством мести. А у нее не получалось мыслить прагматично из-за панических атак. Она слышала, что под домашним арестом находился не только Морис Шевалье, был допрошен Шарль Трене и арестован Тино Росси. Исчез и ее друг Саша Гитри^[49] — кинорежиссер и сценарист, с которым она познакомилась через Кокто. Теперь все знали историю о предполагаемых коллаборационистах, сидящих в тюрьмах или в печально известном Дранси^[50]. И не имело значения, как выдвигались обвинения, были ли это просто сплетни или болтовня в пабе. До сих пор она игнорировала эти истории, но в этот раз они стали такими же реальными, как воспоминание о волшебном завтраке с Ивом. Все, что она вытеснила с помощью любви к нему, вернулось: страх, отчаяние, паника. Виски сжала мигрень. Она поднесла руку колбу и закрыла глаза, словно хотела отгородиться от мира со всеми его ужасами.

— Тебе плохо? — Симона шагнула к ней и, как будто защищая, положила ладонь ей на плечи.

Эдит открыла глаза.

— Все в порядке, — солгала она, тщетно пытаясь отогнать черные звездочки, пляшущие перед глазами.

Однако Эдит стряхнула руку Симоны и, несмотря на головную боль, принялась энергично наставлять своего импресарио:

— Организуйте столько концертов, сколько сможете. Не теряйте времени, Лулу. Я хочу выступать и петь, пока еще возможно.

— Пожалуйста, не беспокойся, — сказал Андре. — Я буду сопровождать тебя и проясню это недоразумение.

— Хорошо. — Эдит помассировала пальцами лоб. — Не хочу больше ничего слышать об этом. Мне обязательно нужно поспать. Момона, подойди ко мне, пожалуйста.

Мысль о том, чтобы лежать в постели наедине со своими демонами, обдумывая эти новости, была еще хуже, чем усиливающаяся мигрень. Эдит махнула рукой в сторону гостей, словно желая отогнать назойливое насекомое.

— Пожалуйста, оставьте нас сейчас. Мне нужен отдых.

— Конечно. Увидимся позже. — Без всякого протеста Андре подхватила сумочку и пальто.

— Я позабочусь о гастролях, — пообещал Луи, направляясь к двери и открывая ее для Андре.

Эдит смотрела им вслед, понимая, о чем сейчас будут говорить Деди и Лулу. О ней. О стратегии, с помощью которой можно было бы обойти запрет на выступление. У нее заболел живот.

— Мне нужен коньяк, — сказала она Симоне.

Комиссия по контролю за представителями творческих профессий заседала в одном из элегантных зданий в центре политической жизни Парижа, в Седьмом округе, недалеко от Национального собрания и Сены. Это был тихий район с несколькими магазинами и барами, на улицах почти не было прохожих, лишь изредка могла проехать машина. Однако пулевые отверстия в стенах зданий свидетельствовали о том, что здесь проходили последние бои между бойцами Сопротивления и немецкими оккупационными войсками, опорный пункт которых находился в военном училище поблизости. Эдит вздрогнула: ей показалось, что здания смотрят на нее пустыми глазницами слепцов.

«Что за странная ассоциация, — подумала она с тревогой. — Надеюсь, члены комиссии будут достаточно непредвзяты, чтобы понять мою ситуацию».

— Здесь, — сказала Андре и остановилась перед двустворчатой дверью. Она указала на медную табличку на стене: «Комиссия находится на втором этаже».

— Спасибо. Я умею читать, — ответила Эдит. Она не хотела выглядеть невежливой, но была слишком взволнована, чтобы быть дружелюбной.

— Не волнуйся, — прошептал Ив и сжал ее руку. — Никто не посмеет навредить Эдит Пиаф!

Его присутствие не улучшило ее настроения. Ей удалось удержать Лулу и Анри от того, чтобы они ее сопровождали, но Симону и Ива убедить остаться не смогла. В какой-то момент, расстроенная их настойчивостью, она отказалась от попыток переспорить подругу и возлюбленного.

Она могла бы еще принять помощь от Симоны, но желание Ива ее сопровождать было уже выше всяких сил. Случайно узнав от Андре, какая предстоит утром поездка, Ив тотчас решил, что обязательно тоже должен быть там. Он пытался показать себя сильным мужчиной, да, но сейчас это было явно неуместно, так что Эдит поспешила оставить его.