Песня длиною в жизнь

— Боже мой. Малышка, возьми же трубку. — Он не взглянул на нее, а движения его губ указывали на то, что он продолжил беззвучно петь.

Она почувствовала себя как-то странно, будто застыла.

— Кто может звонить в это время?

— Наверное, все те люди, которые обычно звонят тебе посреди ночи, — ответил Ив. Он отложил бумаги в сторону и вскочил. Длинными шагами он пересек комнату, подошел к секретеру, снял телефонную трубку и произнес:

— Алло, кто это?

Потом он замолчал. Из телефонной трубки раздавался голос, но Эдит не могла ни узнать его, ни понять, о чем говорят. Выражение лица Ива изменилось. Он больше не казался замкнутым и рассерженным из-за того, что ему мешают, скорее встревоженным. В ожидании плохих новостей она залпом выпила то, что у нее было в рюмке.

— Это был портье, — сказал Ив и медленно повесил трубку, как будто ему нужно было убедиться, что он действительно прервал разговор и больше его никто не слышит. — Внизу полиция, и они хотят поговорить с тобой.

Она посмотрела на свою рюмку и пожалела, что уже выпила все.

— Чего они хотят?

— Я не знаю, — Ив нервно взъерошил волосы. — Они спросили у швейцара, в каком номере ты живешь, и идут к нам.

В дальнейших расспросах не было необходимости. Странно, но Эдит, как ни пыталась, не могла двинуться с места. Она чувствовала себя застывшей, подобно соляному столбу. Скульптурой из мрамора, которую вот-вот забросают грязью. Ни Андре, ни она не получали никаких новостей от комиссии; разве что холили слухи, что скоро состоятся первые судебные процессы по делу коллаборационистов. Норберт Гланцберг. которого она надеялась представить в качестве свидетеля, так и не нашелся. Эдит просто отгородилась от реальности, рассчитывая на то, что ее личность неприкосновенна. Но теперь все закончилось. Это подтвердил сильный стук в дверь.

Ив открыл дверь и сразу же отошел в сторону, чтобы впустить двух мужчин в форме.

— Мадемуазель Гассион? — спросил старший.

— Эдит Пиаф, — пробормотала она. Полицейский кивнул и слегка поклонился.

— Мы пришли…

— Избавьте себя от необходимости произносить долгую речь, — резко сказала она.

Эдит была слишком взволнована, чтобы в данной ситуации соблюдать все внешние приличия.

— Делайте свою работу, арестовывайте меня! Тогда, по крайней мере, мы покончим со всем этим…

— Арестовать вас? Но, мадемуазель Гассион… — молодой офицер смущенно переминался с ноги на ногу. — Мадам Пиаф, мы пришли, потому что у нас плохие новости.

— Что, у нас теперь повестки в суд приносит полиция? — поинтересовалась Эдит.

Затем она покачала головой, словно пытаясь отогнать от себя эту мысль, и стала молча ждать.

— Что за плохие новости? — спросил Ив.

Полицейский, который был постарше, повернулся в его сторону.

— Кто вы такой?

— Ив Монтан, жених мадемуазель Пиаф.

Она глубоко вздохнула, но ничего не сказала по поводу его заявления.

— Хорошо, что вы здесь. Когда умирает твоя мать, важно, чтобы рядом находился близкий человек, — заметил офицер, который был младше.

Произнеся эти слова, он закусил губу, поскольку явно сказал слишком много.

Эдит услышала. Она судорожно вздохнула.

— Моя мать умерла? — недоверчиво повторила она. Почему-то она всегда считала, что ведьмы бессмертны.

— Примите наши соболезнования, мадам, — проговорил старший мужчина тоном, который, вероятно, выработал за годы своей работы. Он вытащил из нагрудного кармана листок бумаги, так как, очевидно, просто не помнил имя покойной:

— Аннетта Джованна Майяр, в замужестве Гассион, также известная как Лина Марса… — Он на мгновение поднял голову, оглядел комнату, затем снова взглянул на Эдит. — Это ваша мать, не так ли?

Она молча кивнула.

— Мадам Гассион была найдена мертвой в отеле с почасовой оплатой, недалеко от площади Пигаль. Мужчина, нашедший ее, сказал, что, вероятно, все произошло из-за передозировки морфия. Тело доставили в морг. Мы ничем не смогли помочь. Мне очень жаль.

Комната поплыла у Эдит перед глазами. Она поднесла к губам рюмку, которую держала в руке. Та уже давно была пуста, и Эдит пришлось лишь слизнуть каплю бренди с ее каемки. «Это странно», — подумала она. Полученная новость обеспокоила ее, да, но не потрясла. Собственно, она вообще ничего не почувствовала. Не было горя. Не было сожаления. Была пустота. И определенно отсутствовало чувство потери. Эдит было два месяца, когда ее покинула женщина, называвшая себя ее матерью. И все же Аннетта никогда полностью не исчезала из жизни дочери, она всегда появлялась, когда искала способ что-то получить от своего ребенка. Чтобы выжать меня, мысленно поправила себя Эдит. Как лимон.

Аннетте были нужны деньги на любовников и на наркотики, которые она употребляла. Поэтому ее конец не был чем-то неожиданным. И все же ей удалось в последний раз повергнуть Эдит в ужас.

Ив подошел к Эдит и обнял ее за плечи.

— Спасибо, что уведомили нас, господа. Что теперь требуется от мадам Пиаф?

— Тело не на экспертизе, так что вы можете начать заниматься устройством похорон.

— Хорошо, — решительно кивнул Ив. — Мы займемся этим.

— Нет! — Эдит удивилась резкому звуку своего голоса. — Я попрошу Анри позаботиться об этом.

Ив тут же убрал свою руку с ее плеча.

— Анри Конте? Почему ты хочешь, чтобы именно он позаботился о похоронах?

— У Анри есть опыт. Он хоронил моего отца.

Она даже немного удивилась, что к ее рукам и ногам постепенно возвращается чувствительность. Такое облегчение, что полиция приехала не для того, чтобы арестовать ее. В каком-то смысле эти полицейские сделали нечто прямо противоположное — они освободили ее. Она осторожно поставила рюмку на подоконник рядом с собой, подошла к мужчинам в форме и протянула им руку.

— Пожалуйста, оставьте портье адрес морга. Мой друг Анри Конте займется этим вопросом. Желаю здравствовать.

— Не могли бы вы дать автограф… — проговорил молодой полицейский, но смешался, когда его коллега ткнул его локтем в бок.

Вежливо кивнув на прощание, Ив закрыл за ними дверь.

— Мне очень жаль, — сказал он, повернувшись к Эдит, и с печалью посмотрел на нее. — Теперь обоих твоих родителей нет на свете. Это, должно быть, большая потеря для тебя.

Она покачала головой и даже слегка улыбнулась.

— Нет. Я ничего подобного не чувствую. В определенном смысле я, несмотря ни на что, любила своего отца. По крайней мере, он хоть как-то заботился обо мне, в то время как моя мать этого не делала. Я с самого начала была к ней совершенно равнодушна. Знаешь, она никогда не относилась ко мне так по-доброму, как твоя мама.

— Моя семья всегда будет и твоей семьей, — торжественно пообещал Ив. — Что бы ни случилось.

ГЛАВА 4

Авеню де Ваграм была одной из широких улиц, ведущих от площади Л’Этуаль. Как правило, автомобили проезжали здесь достаточно свободно, но в тот вечер движение было затруднено: колонны машин двигались мимо домов в стиле Осман^[70], и свет фар то и дело освещал их фасады. Элегантные дамы и господа покидали свои автомобили и направлялись к театру «Л’Этуаль», еще больше зрителей устремилось в ту же сторону от станции метро.

Эдит стояла у одного из окон кабинета администрации и наблюдала за происходящим снаружи. С той позиции, которую она занимала, Эдит видела не очень много, зато знала, что ее окно находится прямо над афишей, объявляющей о премьере. По ее просьбе имена Эдит Пиаф и Ива Монтана на этой афише были напечатаны шрифтом одинакового размера. Определенно, концерт собрал много людей.