Песня для Корби

— Виноват, — сказал отец Андрея.

— Если у вас есть вопросы, я на них отвечу, — обещал Крин.

— Кто убил моего сына? — спросил Токомин.

— Мы это узнаем, — ответил следователь.

— Я поеду в морг одна, — сказала женщина, — а ты можешь делать все так, как всегда делал в своей жизни.

— Маргарита Леонидовна, — тут же согласился Крин, — подождите секунду. Барыбкин.

Он поднял любителя кукурузы из-за стола и увел его в глубины отдела. Ник улучил этот момент, чтобы наклониться к Корби.

— Нравится смотреть в глаза его матери и отцу? — еле слышно процедил он ему в ухо. Корби оглянулся на него диким затравленным взглядом.

Прошло меньше минуты, и Крин вернулся с бумагами.

— Вам нужно расписаться здесь и здесь, — показал следователь, — и на этой бумаге — в морге, если вы признаете, что погибший — ваш сын.

Мать Андрея всхлипнула. Мужчина со шрамом даже не посмотрел в ее сторону. Он сверлил Крина глазами.

— Барыбкин будет сопровождать вас, — продолжал Крин.

— Хорошо, — согласилась Маргарита.

Она вместе с оперативником пошла к выходу. Корби смотрел ей вслед. «Скоро ее ждет то, что я пережил у машины моих родителей, — с неожиданной ясностью подумал он. — Она увидит его тело, его мертвое лицо и расколотую голову, его безвольные руки и сломанную ногу».

— Теперь я снова Вас слушаю, — сказал следователь отцу Андрея. — Мы ведем следствие. Что еще Вы хотите знать?

— Все, — сказал Токомин.

Крин скрипнул зубами.

— Я сам не знаю всего, — ответил он.

— Вы видите этот шрам? — тихо сказал человек с изуродованным лицом. — Четыре года назад мой сын спас мне жизнь. Поэтому сейчас я хочу знать. Кто. Его. Убил.

«Андрей спас ему жизнь, — повторил Корби в своих мыслях. — Андрей сделал для своего отца то, что я не сделал для своего. Как странно. Как глупо, что я жив. Жив, виноватый во всем. Как глупо, что я отвергал Андрея».

Следователь тяжело вздохнул.

— Вот, — показал он, — вот люди, с которыми мне нужно поговорить, чтобы быть на шаг ближе к ответу на этот вопрос. Но я сейчас говорю не с ними, а с Вами, потому что уважаю Ваше положение.

Токомин молчал.

— И еще потому, что Вы обвинили меня в том, что я пытаюсь от Вас отделаться, — добавил Крин. — Я не пытаюсь. Я готов ответить на любые вопросы. Все, что я знаю.

— Хотите с ними говорить? — холодно поинтересовался отец Андрея. — Пожалуйста. Говорите.

Он отступил в сторону.

— Николай Рябин, пройдемте ко мне в отдел, — предложил Крин. — Всего несколько вопросов, и я смогу отпустить Вас и Вашего дедушку.

Корби механически встал и пошел за следователем. Молодой сотрудник отдела внутренних расследований закрыл за ними дверь.

— Я буду присутствовать при допросе, — сказал он в спину Корби. — Пусть вас это не смущает.

* * *

В комнате было светлее, чем в освещенном лампами коридоре. Стол Крина стоял боком к окну в выгородке из двух ширм. Старый монитор с маленьким мерцающим экраном, засаленная клавиатура, кипы бумаг и бокс с дискетами. За одной из ширм кто-то разговаривал. За другой работал принтер или факс.

Корби предложили стул напротив Крина. Молодой мужчина сел у угла стола. Его молчаливое присутствие действовало на подростка угнетающе. В остальном все было как вчера: диктофон, анкета. Только теперь вместо блокнота Крин использовал протокол.

— Ваше имя и фамилия? — Крин чему-то улыбнулся. — Ладно, я помню. Николай Рябин.

Он записал первые строчки протокола.

— Вы можете подтвердить, что видели, как трое неизвестных сбросили Андрея Токомина с крыши вашей школы? — спросил следователь.

Корби молчал. Он молчал с тех пор, как умолял своих друзей и родителей погибшего мальчика не ненавидеть его. «Да, — подумал он, — могу». Но ни слова не произнес.

— Вы можете подтвердить, что видели, как трое неизвестных сбросили Андрея Токомина с крыши вашей школы? — повторил Крин.

Корби облизнул губы. Сами собой потекли слезы. «Неважно, — подумал он, — ничего уже не важно». Следователь смотрел на него в удивлении.

— У Вас все в порядке? — спросил он. — Почему Вы плачете? Вы понимаете, что Ваши показания очень важны? Вы можете плакать, но, пожалуйста, скажите «да».

— Это давление на свидетеля, — вмешался молодой человек из отдела расследований. — Рябин, очевидно, либо не хочет, либо не может отвечать.

— Вот что Вы лезете? — взвился Крин. — С тех пор как Вы здесь, у меня все из рук валится.

Молодой человек пожал плечами.

— Я ниже Вас по званию, — сказал он, — но статус моей организации таков, что Вы обязаны мне подчиняться. Так что терпите.

Корби смотрел в окно мимо людей, которые сейчас о нем говорили.

— Вам угрожали? — спросил у него следователь.

«Да, — вспомнил Корби. — Оскаленный мне угрожал. Но я не боюсь. Я боюсь, что сейчас выйду отсюда и снова увижу глаза Ары и Ника, и отца Андрея. Вот чего я боюсь».

— Вас запугивали? — продолжал спрашивать Крин. — Вы решили отказаться от своих показаний?

Корби замотал головой. Небо и ветви деревьев за окном — все расплылось. Дышать стало трудно.

— Тогда почему Вы молчите? — спросил следователь.

«Я ненавижу небо, — подумал Корби, — потому что мой отец, и моя мать, и Андрей ходили под ним, а потом умерли. Но больше всего я ненавижу себя. Это я во всем виноват. Почему смерть забрала не меня? Ведь так было бы лучше для всех».

Из-за ширмы выглянула женщина лет тридцати пяти, простая, черноволосая, но еще миловидная.

— Толя, ну что ты его пытаешь? У мальчика полная истерика.

— А что мне делать, Наташа? — поинтересовался следователь. — Сейчас по Москве бегает на трех убийц больше, чем вчера утром. И я не знаю, почему он ревет — потому что ему жалко одноклассника, или потому, что он знает, кто эти люди.

Корби снова замотал головой.

— Нет? — спросил Крин. — Не знаешь, кто убийцы?

Корби опять помотал головой.

— Жаль, — сказал следователь.

— Вы обязаны прекратить допрос, — заметил молодой человек из внутренних расследований.

Крин швырнул ручку о стол так, что она отлетела и стукнула по клавиатуре компьютера. Выключил диктофон, скомкал протокол и швырнул его в мусорку.