Песня для Корби
Шрифт:
Корби молчал.
– На нас с Арой давит полиция. Нас допрашивали еще раз. Теперь убили твоего деда, и через час я опять пойду в полицию, потому что у них снова есть вопросы. И знаешь что? Не знаю зачем, но мы продолжали нести лабуду про пистолет твоего дедушки, прикрывая твою гребаную задницу. Ты убежал из отделения и шлялся черт знает где, пока мы врали людям в глаза. А через два часа Ара позвонил мне и сказал, что ты погиб.
– Погиб? – переспросил Корби.
– Да, погиб. Ара получил ммс с твоей фоткой и перезвонил на сотовый, с которого она пришла. Твой странный новый знакомый сказал ему, что ты прыгнул с крыши с парашютом и попал под грузовик. Мы тебя похоронили,
– Я не хотел, – ответил Корби. Ему показалось, что вот, вот сейчас это произойдет: Ник бросит трубку. Но этого все не происходило, и он понял, что снова должен говорить, как полчаса назад говорил за столом на Аниной кухне.
– Мои родители умерли, и я порезал вены. – Его голос сорвался. – Я ненормальный. Когда Андрей погиб, у меня стало сносить крышу. Не сразу. Сначала я просто испугался, что меня посадят. А потом у меня стало сносить крышу. Как будто все повторилось. Кровь, смерть, машины ночью. Я снова захотел покончить с собой. Прошлой ночью дед нашел черного психиатра, и тот вколол мне какую-то дрянь.
– Это правда?
– Да. Утром я сбежал из отделения, потому что снова хотел себя убить. Я прошел полквартала, а потом они меня забрали.
Ник молчал.
– Не надо меня ненавидеть, – голос Корби опять сорвался. – После смерти деда я испугался, что вас с Арой тоже могли убить. Я позвонил узнать, как у тебя дела.
– Не знаю, – сказал Ник. – Наверное, очень плохо.
– Нам нужно встретиться.
– Зачем?
– Чтобы держаться вместе. Мы в опасности, нужно что-то придумать.
– Я не уверен, что хочу тебя видеть. Извини, Корби. В какой-то момент мне слишком понравилось думать, что ты тоже умер.
Корби пришло в голову, что ситуация странным образом перевернулась. Несколько дней назад он вот так же отвергал дружбу Андрея: гнал навязчивого мальчика от себя, просил его не звонить и не появляться.
– Ник, я никому не хотел причинять боль. Я просто хотел не испытывать ее сам.
– Это пустые слова.
И Андрей тоже говорил много слов. Корби не знал, были ли они пустыми, но точно помнил, что они до него не доходили. Его отношение изменилось только тогда, когда Андрей погиб.
– Ник, как ты можешь говорить, что тебе это понравилось? Что тебе понравилась моя смерть?
Ник ответил не сразу.
– Обещай мне, что не позвонишь Аре, – сказал он.
– Почему я должен тебе это обещать? – затравленно спросил Корби.
– Потому что он может сойти с ума, если ты не оставишь его в покое. Мы все можем сойти с ума. Ты сам сказал, что сумасшедший. Твое безумие заразно. Я тоже в эти дни вспомнил, как умирала мама, и я не хочу этого больше.
Корби вдруг понял, что ему было дано почти невозможное. Это невозможное ему дали друзья. Четыре года он жил в неведении, посреди разрушения и смерти он снова стал счастливым. От ненависти, которая заставляла его бросаться даже на траву и деревья, он пришел к тому, что снова смог дышать воздухом, ходить в школу, слушать музыку, смеяться.
«А Ник? – подумал Корби. – У него умерла мать, отец медленно спивается. Ара? Он живет с матерью-кликушей, которая таскает его, чернокожего, в армянскую общину, где он никогда не будет своим. Мы все должны были быть несчастны на протяжении всех этих четырех лет. Но мы были счастливы. Пока не погиб
Андрей».– Все кончилось со смертью Андрея? – спросил он. – Вся наша дружба?
Ник молчал. Корби на глаза навернулись слезы.
– Я благодарен, – пробормотал он, – что мы были вместе. И я не могу тебе обещать, что не позвоню Аре. Потому что он и мой друг тоже, и только он может мне сказать, что не будет со мной общаться.
В трубке раздались гудки. «Все-таки Ник бросил трубку, – подумал Корби, – как он и сказал, мои слова ничего не значат». Он выронил телефон из рук и отчужденно уставился на серую пелену дождя за окном.
– Все-таки ты замочил кого-то, – сказали у него за спиной. Корби вздрогнул и обернулся. В дверях комнаты стоял Комар.
– Нет. Но лучше бы замочил. – Он сполз с кровати на пол и скорчился на коленях под серым квадратом окна. Комар прошел через комнату, поднял с пола свой мобильник, сел на край кровати рядом с Корби.
– Хочешь, покажу кое-что?
Корби посмотрел на него. Угловатые колени Комара почти касались его плеча.
– Вот. – Комар показал Корби свою левую руку. На тыльной стороне запястья были вьющиеся неровные шрамы. – У меня ничего не было. Я резал руку осколком водочной бутылки. Выпил ее, потом разбил о стену и стал резать руку.
Корби показал ему обе свои руки.
– Круто, – оценил Комар. – Длинные, и на обеих.
– Тебе кто-то помешал?
– Паша. Он нашел меня в сортире, в том, который напротив школьной библиотеки. Помнишь?
– Конечно. Самое тихое место в школе.
– Да. А тебе кто помешал?
– Я резался у себя в комнате. Меня застукал дед. Первый раз в жизни кому-то об этом рассказываю.
– Я рассказал одной девке, – вздохнул Комар, – после того, как она рассказала, как травилась таблетками. А эта сука стала надо мной ржать, сказала, что пошутила, и что такие, как я, должны сдохнуть.
– Лучше бы она сама сдохла.
– Я ответил ей то же самое.
– Почему?
– В смысле, почему я это сделал?
– Да.
– Ты уехал. Аня не дала. Родители говно. Люди суки. Мне казалось, я никому не нужен.
Корби вскинул на него глаза, и его вдруг обожгло внутри. Комар смотрел на него почти как Андрей.
– Я – первая причина, по которой ты резал вены?
Комар молча смотрел на него. То выражение ушло из его глаз. Они стали холодными, как у Ани, когда Корби разбил бинокль, как у Ника утром прошлого дня.
– Иди на хрен, – вдруг с ненавистью сказал он, вскочил и быстро вышел из комнаты. Корби остался сидеть на полу. Он вдруг ясно вспомнил момент смерти Андрея.
– Это я вам принес! Корби, ты должен… – Договорить он не успел. На него налетели преследовали, несколько секунд он с перочинным ножом в руках пытался защищать свою жизнь, а потом его сбросили с крыши.
«Это безумие, – подумал Корби. – Он же понимал, что его убивают. Как он мог думать о какой-то карточке и обо мне? Как он мог думать о нашем идиотском испытании, которое я изобрел за минуту похмельного утра, только чтобы отделаться от него?»
«Как же Комар хотел дружить со мной, что порезал вены, когда я уехал». «Ты не стоишь слез черного брата», – вспомнил Корби слова Ника. Он начал понимать, что его друзья должны были чувствовать, когда узнали о его смерти, что должен был чувствовать Андрей, когда они говорили на лестничной площадке перед флэтом «Зеленых Созданий», что чувствовали Аня, Комар и Паша, когда он уехал, не оставив ни адреса, ни телефона.