Песня горна

– Пусть… может, оно так и лучше – когда огонь… чем в сырость класть да в темноту… – и спряталась лицом на плече мужа.

И ещё – не было траурного марша, под который хоронили тут. В Империи его не играли уже давно, он был слишком выматывающим на слух имперцев. «Витязи» и военные вообще уходили под государственный гимн «О, Россия!», ясный, как солнечный рассвет, и почти весёлый, хотя и торжественный. А так – как для кого решат близкие или как кто напишет в завещании. Денис про это совсем забыл. И ожидал траурного марша с тяжёлой тоской.

И весь дёрнулся, когда на первом повороте оркестр – сводный, всех трёх отрядов – вдруг отчеканил во влажном густом воздухе сухую длинную дробь. И потом бил только её, упрямо и вызывающе, перемежая шаги. Словно при атаке. Не при безнадёжном прощании. «Мишка позаботился, – подумал Денис, отойдя от удивления. – Молодец, Мишка…» – и нашёл его взглядом – идущего во главе знамённой группы…

И о другом он не распоряжался. Когда тело исчезло в металлическом жерле и бесшумно вспыхнуло пламя, а потом загудело, взвиваясь алыми концами галстука – над покачнувшейся толпой, заполнившей всё вокруг кладбища, опережая собравшегося было говорить Аркадия Тимофеевича Полянцева, взлетел голос Володьки… Того самого Володьки, который полночи просидел – ну, тогда в ночь с первого на второе – на своей верхотуре, только зло мотая головой, когда к нему подходили. И Денис подходил, и Олег, и мама. Володька только маме сказал извиняющимся голосом: «Я думаю, ничего со мной нету».

Наверное, он и правда думал тогда…

…Денис не очень запомнил, что пел его братишка. Только четыре строчки – те, что прозвучали, когда отрядное знамя медленно склонялось возле огня, – Денису помнились чётко. Очень чётко…

…– От битвы с бедой нам нельзя убегать!Ты умер. Но сделал – что мог.Спасибо тебе за твои два шагаНа трудной Дороге Дорог…

…На чёрном шёлке с золотой окантовкой растительного орнамента и золотыми снопами по углам в центре золотилась прямая ладонь. И на ней ярко полыхали три лепестка пламени.

БУДЬ ГОТОВ – ВСЕГДА ГОТОВ! – горело яркое, нетускнеющее золото над гербом. А ниже герба шла тем же золотом надпись –

ПИОНЕРСКИЙ ОТРЯД ИМЕНИ РАДИЯ ПОГОДИНА.

– Давай, Лида, – тихонько сказал Денис. Лида Ишимова, подойдя к знамени (её лицо было спокойным, а точнее – застывшим), медленно и аккуратно приколола к левому верхнему углу тяжёлого полотнища чёрную ленту, на которой было золотом вышито:

ГЕНА ИШИМОВ, 13 ЛЕТ.

УБИТ НАЁМНИКОМ КОРПОРАЦИИ «ЭНЕРГИЯ»

1 МАЯ 25-го ГОДА РЕКОНКИСТЫ

Потом – отступила и подняла руку в пионерском салюте.

Первом в своей жизни.

* * *

Начальник строительства струнника, полковник Гражданского Инженерного Корпуса Валериан Нежданович Никандров был молодым – точнее, молодо выглядящим – подтянутым рослым «витязем». Тем более странно и немного смешно было видеть, что он откровенно робеет. Похоже было, что он охотней провёл бы 8 Мая у себя на строительстве, празднуя с остальными. Но отказать прочесть лекцию пионерам ему – одному из лучших и известнейших инженеров Империи, имевшему награды за работу в космосе, – было бы просто неприлично. Да, пожалуй, и невозможно…

Раньше – так получилось – ему никогда не приходилось выступать перед детьми. Несколько лекций для подростков, снятых на плёнку и использовавшихся в качестве учебных пособий в школах, и пять лет назад с маху, за три месяца, написанная популярная детская книга «Бегущие по струне» (выдержавшая, впрочем, четыре издания – пятое готовилось) в счёт не шли… И, по правде сказать, выходя на сцену перед полным (не только мальчишками и девчонками), сдержанно дышащим залом – он не знал, о чём ему говорить.

Так было до момента, когда, встав посередине сцены, он не бросил взгляд в зал и не увидел сына Третьяковых, который его, собственно, сюда и позвал – тот стоял сбоку, в проходе. И смотрел на Никандрова. Решение было найдено мгновенно. Оно пришло само. Как и следовало быть этому у «витязя».

– Я слышал, что неделю назад был убит ваш товарищ, – сказал полковник, и ему стало ясно, что и как говорить. В зале прошло неясное движение, шёпот. – Я… я сочувствую вам, хотя это и бессмысленно – сочувствие после того, как случилось беда. Тем более – такая беда… Третьяков, Денис, – мальчишка кивнул, – у вас нет в фильмотеке ленты «Ростки»?

– Есть, товарищ полковник. – Денис кому-то сделал короткий жест, послышался в полутьме зала быстрый топот. – Сейчас поставят.

– Спасибо. – Никандров кивнул и снова обратился к залу: – Я знаю, что многие из вас хотят узнать о нашей работе. Знаю, что многие из тех, кто побывал у нас – а таких ведь немало? – мечтают стать инженерами и сомневаются: смогут ли? Так вот… я сейчас расскажу вам не о том, как мы строим. Нет. Я расскажу о том – зачем мы делаем это. А потом вы все сможете задать мне свои вопросы. Любые. Обещаю, что не уйду отсюда, пока не отвечу на последний!

Полковник улыбнулся. И тут же, словно улыбка была сигналом, в пригасшем над сценой свете еле слышно, ровно застрекотал киноаппарат…

…Зал слушал полковника.

Слушал уже полчаса – в полнейшей зачарованной тишине.

– В человеческой истории, – Никандров, казалось, меряет жестами глубину веков, и эти жесты не были отрепетированными, он просто был увлечён темой до такой степени, что сжился с нею, – были попытки создать совершенного человека. Наверное, их было больше, чем известно нам сейчас. Была Древняя Греция с её поклонением физической красоте. Но, поклоняясь красоте, эллины разных городов-полисов бросались в крайности. Это кончалось самоуглублённым аутолюбованием, нарциссизмом, как в Афинах. Либо выращиванием физически совершенных, но опустошённых творчески воинов, как в Спарте… – Слайды на экране меняли друг друга. – Древний мир так и не сумел найти золотой середины… Потом были другие времена, когда к идеалу приблизилась каста воинов-рыцарей, дворян – но увы, к идеалу вновь лишь физическому, причём огрублённому в сравнении с античностью, направленному лишь на подавление врага безоглядной смелостью, воинским умением – и нередко беспомощному в хозяйственной жизни, грубому в быту… А уж на полях и в мастерских трудились люди совсем иного типа. Даже внешне очень сильно отличались рыцарь и простолюдин одного народа… Много сделали для приближения к идеалу англичане, предки современных англосаксов, давшие нам идеальный тип джентльмена – физически развитого и красивого, умного, бесстрашного, честного и выдержанного человека, образца, которому следовали на протяжении нескольких веков и в других странах, включая Россию. Но круг джентльменства вновь охватывал лишь избранных, мало что меняя в жизни народных масс… Велики были заслуги славных государств прошлого – Третьего Рейха и Союза Советских Социалистических Республик – может быть, впервые в истории они попытались создать не совершенные касты, а совершенные нации. Попытки эти были утоплены в крови и грязи Серой Расой, унтерменшами по установившейся терминологии… Но идеи тех времён не умерли, и сейчас мы идём по их следам, ребята, – идём в будущее, идём уверенно…

Никандров замолк. Но среди слушателей по-прежнему царила тишина – на экране появилась звёздная бездна. Чёрная, всепоглощающая, пронизанная разноцветными точками света, она, казалось, валится на сидящих в зале. Но на её фоне рисовались пятеро. Люди в немного непривычной местным ребятам, но хорошо знакомой Денису национальной одежде Русской Империи.

Мужчина – рослый, плечистый, худощавый, с высоким лбом, с твёрдыми, заточенными жизнью и испытаниями чертами лица воина и мыслителя – чуть прикрывал плечом высокую женщину, статную, сильную красавицу. У груди она держала на руках годовалого малыша – с мягкой улыбкой наблюдая, как её сын, пока ещё ничего не желающий знать, кроме маминой близости и её родного тепла, играет толстой тугой косой цвета спелой пшеницы.

Девочка-девушка лет пятнадцати – очень похожая на мать, но тоньше, стремительная в своей застывшей неподвижности, в повороте головы и тела, любовалась родителями, и в её глазах были гордость и нежность. А вот мальчишка – длинноногий, немного растрёпанный, на пару лет младше девушки, казалось, не замечает родителей, сестру, братика… Он даже стоял не то чтобы в стороне – но как-то немного отдельно, протянувшись всем телом вверх, к звёздам, и глаза его были жадны, лучисты и светлы. Рука отца лежала на плече мальчика – но не сдерживающим жестом, а так, как придерживают молодого пса, прежде чем толкнуть его вперёд и сказать: «Куш!»