Песня ветра. Ветер перемен

Корабль ощутимо качнуло, и Алеор откатился прочь от брата, сжавшись в тугой комок и стоя на палубе напротив него. Сейчас он выглядел поистине жутко: весь в крови, с недвигающейся рукой и глазами, в которых серебристым льдом замерзла радужка. Изо рта его вырывалось тяжелое дыхание, словно у бешеной собаки.

– Ну что ж, может, ты чему-то и научился, - спокойно признал стоящий напротив него Сагаир. Глаза его медленно обрастали инеем, который затягивал всю глазницу и расползался дальше, прямо на щеки и брови, покрывая кожу тонкой корочкой серебристого льда. – Только этого недостаточно, чтобы остановить меня.

Еще миг они колебались на невыносимо тонкой бритвенной грани времени, приглядываясь друг другу, привыкая к друг другу, словно видели в первый раз. А затем невидимая пружина разжалась, два Тваугебира стремительно бросились друг на друга и закружились в черном вихре, в котором с трудом можно было различить контуры их тел. Как воронка смерча, разразившегося прямо посреди корабельной кормы, сражались два брата, сражались с немыслимой скоростью, отчего их движения казались размытыми, чересчур замедленными, и глаз был не в состоянии выхватить из этого безумия хоть один четкий удар. До Лиары доносилось разноголосое визгливое рычание, что-то среднее между рыком глотки хищника и протяжным воплем ночной птицы, леденящее кровь и лишающее воли, и она с трудом подавила в себе порыв броситься через борт в море к Гардану и Раде, лишь бы оказаться подальше от этих двоих, как можно дальше.

– Твою мать! – тяжело сглотнула рядом Улыбашка и резко развернулась к борту, за которым Гардан уже подтаскивал Раду к болтающейся над самой водой веревке. – Надо немедленно вытаскивать их и смываться отсюда!

– Куда? – почти что в отчаянии вскричала Лиара. – «Блудница» ушла! Мы можем или в воду, или сюда!

– Грозар Громовержец, убереги нас! – зашептала Улыбашка, и руки ее, что держали веревку, которую снизу перехватил Гардан, задрожали.

Рассудив, что если им в открытом море будет еще ничего, то Раде уж совсем плохо, Лиара силой заставила себя отвернуться от сражающихся Тваугебиров и принялась вместе с Улыбашкой тянуть веревку. Откуда взялись силы, она уже и знать не знала, вот только наемник с Радой все равно были почти что неподъемные, и толку от ее потуг не было совсем. А вот Улыбашка пошире расставила свои короткие толстые ноги и налегла на веревку с такой силой, с какой не смогли бы и трое человеческих мужчин. И уже через несколько минут Лиара принимала из рук Гардана почти что бездыханное тело Рады и помогала перетаскивать его через борт.

Черный Ветер навзничь упала на доски, и рассыпавшиеся по палубе брызги с ее мокрых волос были розовыми, с отсветом крови. Она дышала, с трудом, но дышала, и Лиара вдруг ощутила себя такой беспомощной, такой робкой, глядя на нее. По всему телу Рады расцветали темные отметины от синяков с плохо зарубцевавшимися кровяными подтеками, а лицо едва узнавалось под огромной опухолью, залившей все синевой и деформировавшей ее черты.

Лиара только беспомощно тронула ее щеку, ту, что выглядела более здоровой, понимая, что даже не в силах ничем помочь. Она не была целителем, она не владела энергией Источников, и она была иссушена до того предела, после которого уже не могла пропустить через себя ни единой крохотной капельки силы Великой Матери.

Рядом с руганью перебирался через борт Гардан, которого поддерживала Улыбашка, с другой стороны палубы с оглушительным визгом и рычанием дрались насмерть Тваугебиры, а Лиара склонялась над Радой, поливая горячими слезами ее разбитое лицо. И веки Рады дрогнули, поначалу слегка-слегка, затем глаза открылись, и в них вновь была нежность, неописуемая, огромная нежность, заполняющая собой весь мир.

Золото в груди стало невыносимым, тугим, пульсирующим, будто прямо внутри нее колотилось огромное чужое сердце, стремясь разорвать ее плоть и вспыхнуть вновь рожденным солнцем в мириадах брызг солнечной пыли. Рада уже почти что и не соображала, что происходит вокруг нее, едва заметила собственное падение в соленую ледяную воду и руки Гардана, непонятно каким образом взявшегося тут и куда-то потащившего ее через волны. Перед глазами ее все качалось и мелькало, и свет то и дело совсем мерк, сменяясь чем-то иным: заполняющим все золотым сиянием.

Откуда-то издали наплывала громадными волнами, накрывала с головой, наполняла ее целиком, как пустой кувшин, музыка, которой Рада даже не могла дать названия. Звуковые волны, дышащие мощью ветров и тишиной предрассветных туманов в начале осени, громадные золотые переливы, заполняющие всю ее до самой последней клеточки трепетом крохотного мотылька, пойманного в стеклянную колбу и поднесенного к источнику света. Ей казалось, что ее сейчас разорвет, сомнет, растолчет в пыль этой немыслимой мощью, и все-таки что-то еще оставалось, что-то способное держаться, когда уже никаких сил не было в этом иссушенном и изнуренном теле.

Тысячами вспышек расплылось перед глазами что-то ослепительно-золотое, и из его глубины на нее смотрели. Это был взгляд, который невозможно было описать, взгляд, который подчинял себе, который узнавал ее за один миг, узнавал всю ее, все о ней, о ее прошлом и будущем, о том, из чего она была сделана, на что годилась. Это был взгляд мастера, рассматривающего кусок руды и размышляющего, что бы слепить из него. Это был взгляд двух ослепительных пламенников, чьи зрачки напоминали то ли павлиньи перья, то ли лесной пожар, и Раде казалось, что она сейчас сгорит, вспыхнет, будто сухая трава, и обратится в пепел, в рассыпчатую золу, а дальше и вовсе в ничто, так горячи и требовательны были эти глаза.

Только этого не случилось. Интенсивность отступила, и прямо из этих двух зрачков на нее посмотрели другие глаза, серые, словно штормовое море, полные теплых, горьких слез, и из вспышки потрескивающего жаркого света выплыло лицо Лиары в обрамлении серых, затягивающих небо облаков с голубыми разрывами туч.

Рада попыталась открыть рот и что-нибудь ей сказать, и вот тут-то все и началось.

Камнем на нее упала и придавила, буквально размазала ее по доскам палубного настила тишина. Базальтовая мощь, такая твердая, что и алмаз бы не прорезал, скала света рухнула сверху, протиснувшись сквозь ее тело, и это тело, жалкое, избитое, усталое, полное боли и страха, это тело внезапно ощутило такое наслаждение, что Рада хрипло вскрикнула, не в силах терпеть это.

Пела каждая клетка, пела, заливаясь тысячами соловьев на рассвете, рыже-розовым ореолом солнца на самой кромке густо-синих древесных крон, усыпанными крохотными серыми капельками тумана листьями, замершими в ожидании первого золотого луча. Нектар слаще меда, ослепительно сияющая радость, медоточивая нежность устремилась в ее тело, наполнив его до предела, пронзая насквозь, напаивая после стольких лет мучений, стольких лет жажды и слепой полу-жизни на пыльном бездорожье среди тысяч путей, которыми несли Раду ее глупые ноги. И она застонала от наслаждения, от узнавания, от такого немыслимого облегчения каждого кусочка собственной плоти, которого просто не могло существовать, просто не могло.

Этого не может быть! Это не со мной! Это мне снится!

Она увидела, будто со стороны, как все ее раны, все ее опухоли, порезы и синяки исчезли. То есть еще миг назад они были, а в следующий миг их уже не было. Было просто ее тело: здоровое, крепкое тело, буквально пылающее каждой клеткой, пронзенное тысячами солнечных лучей, что вырывались через каждую пору золотыми пучками.

Этого не может быть! Рада задыхалась в коконе ослепительного наслаждения, в собственном здоровом теле, в котором не было ни следа былых побоев и повреждений. Для исцеления всегда нужен посредник, сила не приходит прямо из Источника в тело! Это невозможно! Этого не может быть!

В тот же миг наслаждение обратилось в боль, и Рада закричала уже по-другому, когда кипящий яд хлынул в ее жилы, напитав тело, словно губку, насквозь обжигающей болью расплавленного текучего металла. В мгновение ока опухоль вновь исказила ее лицо, застонали отбитые кости, закровили и заныли внутренние органы, кожа покрылась синяками и ссадинами, и Рада задохнулась от боли и непонимания. С ней происходило что-то, что просто не укладывалось в ее голове. Что-то, чего не могло быть.

ЭТО – ЕСТЬ. ВЕРЬ. И БУДЕШЬ ЖИТЬ.