Песочный человек

– Ее звали Лолита, – вздохнул Озоновский.

– О…

– Лали.

– А…

– Я тогда впервые оказался в Париже.

– Ах, в Париже…

– Лали была дочкой потомственной ведьмы…

– Что?

– Ее прабабка, бабка, мать – все владели тайнами магии. И Лали тоже. Наверное, она меня околдовала.

– Ну… и… Это что, все? Краткая справка, однако. Кстати, если Лали – ведьма, то в каком понимании? Это сейчас ведьмы считаются союзницами дьявола. Раньше они считались творящими добро, а темными считались феи. Твоя Лали – кто? Просто колдунья? Без определенного рода занятий?

– Я в этом не успел разобраться. Вернее, не захотел… А вот наш с Лали сын… Бойся его, Мария. Прошу тебя, бойся его. Он – страшный человек.

– Это ты – страшный человек, Озоновский. Ты слышишь, что ты говоришь? – воскликнула я. – Я пропускаю твое заверение о том, что у тебя плохой сын, хотя, конечно, сам отец, боюсь, был все эти годы отнюдь не на высоте. Но если предположить, что твой сын – мерзавец, зачем ты меня к нему отправляешь?

– Он не мерзавец, Маша. Он честный, справедливый… – Озоновский вздохнул, поерзал, снова вздохнул… – После смерти Лали ему остался в наследство дом, но он его продал и на вырученные деньги основал школу. А ему тогда было всего двадцать лет. Я, конечно, тоже ему помог. Он живет в самой школе и…

– Стоп! – прервала я Озоновского. – Если ты так хорошо знаешь всю эту историю, значит, общаешься с сыном? Бываешь в его школе. Но зачем ты скрываешь ото всех своего сына, скажи, я не понимаю!

– Мы не были с Лали женаты.

– И это причина? – презрительно спросила я.

– Есть и другая причина, но мы сейчас не о том говорим. Мой сын – действительно страшный человек. Потому что он может подчинять своей воле и его справедливость, как тебе сказать… Справедливость бывает разная и не всегда она бывает одинаково хороша для людей, так как…

– Хватит!

Я вскочила со стула и стала озираться в поисках стеклянных вещей. Чтобы расколошматить их к чертовой бабушке! Озоновский снял очки, снова положил их на стол… Я схватила эти очки, кинула их со всей силы на пол и наступила на них каблуком. Еще раз. И еще. И еще…

Потом я выдохнула три раза, поправила растрепавшиеся волосы, подошла к двери, взялась за ручку и спокойным, ровным голосом сказала:

– Я полечу в Париж обязательно. Мне жаль вашего сына. Надеюсь, он совсем не похож на вас. И надеюсь, мы найдем с ним общий язык, в отличие … Ладно… До свидания… Прощайте, Сергей Петрович. Всего доброго.

Я вышла из кабинета, с силой хлопнув дверью. Звук оглушил меня.

Ноги мои стали непослушными, мягкими, какими-то ватными и я боялась упасть в обморок. Хотя я никогда не падала в обмороки.

Я села в машину и осторожно повела ее на Чистые Пруды. Сейчас я соберу все свои вещи из квартиры Озоновского, не оставлю ни одной мелочи, типа помады, заколки, шпильки или сережки, и увезу все эти вещи к себе домой. В деревню. Да, да, в подмосковный деревенский дом, оставленный мне отцом в наследство.

… Когда в кабинете Озоновского, в его квартире на Чистых Прудах, я достала из верхнего ящика стола билет в Париж на завтрашний вечер, бумажку с адресом школы, я вдруг разрыдалась. Я рыдала так горько как, наверное, Золушка рыдала перед кучей золы, смешанной с чечевицей, в тот вечер, когда шел бал во дворце…

Мне казалось, что вся моя жизнь разбилась. Вдребезги. И из-за чего? Из – за кого? Из –за Песочного человека? А еще я подумала, что Озоновский, возможно, догадывался о моих фантазиях и все равно занимался со мной любовью. Эта мысль была еще более отвратительна. Ладно, саму себя я всегда успокаивала тем, что это бред и ерунда. А Озоновсикй? Он – то к этому вон, оказывается, как серьезно относился! Ужас! Я внушала себе, что люблю Озоновского, а Песочный человек – это нервное расстройство, разлад от того, что меня не любят в Академии… И вот сейчас… Я считала Озоновского предателем, предателем вдвойне, и у меня болело сердце. Оно так болело, что готово было разорваться в моей глупой груди. Я испугалась, что умру, и позвонила Ритке. Сквозь рыдания я крикнула:

– Рит, скорее ко мне, в квартиру Озоновского! Мне плохо, Рит!

– Еду, еду уже, не умирай, – отреагировала подруга и бросила трубку.

*** *** ***

3 глава.

Мы накупили еды и вина и со всеми моими вещами поехали в деревню. Машину вела Ритка, а я сидела на заднем сидении. Потом мы заехали ко мне в квартиру в Медведково и стали собирать с Риткой вещи, которые мне были необходимы или просто нужны, или просто важны… Не думаю, что Ритка была рада перспективе ночью снова оказаться в деревне, но что не сделаешь ради подруги, которой так плохо… Мы носили в багажник машины охапками мою одежду, книги, косметику, постельное белье…

… Наконец, мы оказались в деревне…

Мы долго расставляли мои вещи на нужные места. Собирали мне чемоданы. Вернее, один чемодан на колесах и дорожную сумку… Долго готовили. Долго накрывали стол. Долго пили.

Под утро мы решили поспать. Легли. Ритка повздыхала и спросила:

– Ты его любишь, своего Озоновского, Марусь?

– Люблю, Рит, – соврала я. Так было легче.

– А зачем ты от него ушла?

– А зачем он отправил меня черт знает куда неизвестно зачем и почему? – А вот это уже правда. Зачем?

– Может, он больной?

– Может быть.

Я вздохнула. Я не лучше. Как представлю, что оказываясь в постели, мы оба знали про Песочного человека… Получался секс втроем с человеком – фантомом. Жуть. Я поежилась.

– И что, ты его не простишь? – с ужасом спросила Ритка.

– Посмотрим, что будет в Париже. Я должна понять, зачем Озоновский отправил меня туда.

– Слушай, а может, зря ты так расстраиваешься? Ты же едешь ни куда-то, ни к кому-то неизвестному, а к сыну Озоновского. Он, должно быть, тоже хорош собой, соблазнителен, ктому же, молод.

– Ты пьяная.

– Не до такой степени, чтобы не понимать, что говорю. И что тебе предлагаю. – Ритка мне подмигнула.

– Фу! – скривилась я. – Это старо, как мир. Такая банальщина, что даже скулы сводит от скуки. Выбор между отцом и сыном.

– А зачем выбирать?

– Рит, сейчас я тебе врежу, – покраснела я от досады. Прямо в больную точку ткнула!

– А я что? Я же не предлагаю тебе шведскую семью и групповой секс.

– А что предлагаешь? По понедельникам и средам – отец, в остальные дни недели – сын. Так, что ли?

– Ну…

– Думай, что несешь.

– Я себе этого совершенно не представляю… Ты же рассталась с Озоновским…

– Дело совсем не в этом. Просто странно, и все. Сергей даже не сказал, как зовут его сына. Назвал его страшным человеком, потом сказал, что он не страшный, словом, не помню уже, зла я была до ужаса, но Сергей явно нес какую-то чушь. И мне даже стало жаль его сына. Тоже мне, папаша! Такой хороший отец, что за пять лет я не узнала даже имени сына! Не видела ни единой его фотографии! И в академии об этом не знают! Ну и фрукт, оказывается, Озоновский! Кого я любила, Рит? Пять лет вместе, а я совсем не узнала своего любовника!