Песок под ногами

Школа блестела и была ещё пуста. Ещё в декабре договорились прийти в этот день пораньше и разложить мальчишкам подарки. Как, оказывается, давно она не была по-настоящему в школе. Целую вечность. Осторожно, словно боясь пустоты, заглянула в свой класс — у доски расхаживал Геннадий. Лицо узко белело в электрическом свете. Он был мрачен. На полу валялась тряпка, и он поддавал её ногой. Тряпка отлетала, он медленно шёл к ней, и тряпка летела снова. Что это с ним опять?

Боясь потерять неожиданное равновесие, Даша пошла по пустому коридору, а потом по пустой лестнице вниз — школа заполняется с другой стороны. Несколько раз спустилась, несколько раз поднялась по этой тихой лестнице, слушая начинающую гудеть школу. Радостное возбуждение не исчезло, наоборот, перешло в нетерпение. Она поспешила назад.

В классе творилось что-то невообразимое: Костя в чешуйчатом панцире размахивал щёткой, как копьём. Ребята пытались понять, из чего панцирь, — ощупывали. Даша усмехнулась: целый вечер они, помнится, кромсали светофильтры для проектора, а потом наклеивали полосками на сукно. Весело получилось!

— Не подходи! — кричал Костя.

Олег бил линейкой по блестящему походному котелку. Кто-то дудел в дудку, кто-то свистел в свисток, кто-то мигал фонариком. Фёдор пытался разобрать надписи на небольших коробках. Даша вспомнила — это немецкие плёнки для кинокамеры.

Глебу подарили томик Пастернака, и он уже листал его. Даша, сама себе удивляясь, не боясь ответного взгляда, разглядывала его радостно-сосредоточенное лицо. Просто Глеб. Она легко вздохнула.

Вдруг увидела Геннадия: горькая обида застыла в каждой его черте. Что ему подарили? Забыла. Подошла. Геннадий в вытянутых руках держал синий тюбик. Даша вздрогнула. Давно-давно, до Ленинграда, они радостно покупали этот «подарок» — пятновыводитель… крови!

Как же она забыла об этом? Обидели человека.

— Тигра хочу. Полосатень…кого.

— Звени, звени, моя душа.

— Контрольные сегодня отменяются.

— Эй, твой ход. Сдаёшься — так и скажи.

— Штормит не штормит — всё один бес. — Снежками летели в неё безадресные голоса.

Надо что-то делать.

Геннадий пошёл к выходу.

Даша — за ним, связанная с ним крепко-накрепко. Натолкнулась на Костю, споткнулась о тряпку — услышала срывающийся Генкин голос: «Человек — обособленный мир».

Голоса ребят забивали этот голос. Тигр, квантовая механика, интегралы, гравитация, кибернетика… — сколько умных слов!

Выскочила в коридор, Генку не увидела. Куда он делся?

Это она виновата. Это она крикнула ему «Подлец!». А потом о нём позабыла.

На втором этаже нету. В буфете нету. В раздевалке нету. Куда он провалился? Надо объяснить ему, что произошло недоразумение: подарок покупали давно, до Ленинграда. А теперь всё изменилось. На четвёртом этаже нету.

Его нет ни в прошлом, ни в настоящем. Ни в коридорах, ни в классе. Изгой. Так он сам назвал себя.

Вопросы сформулировались впервые и требовали ответов. Где ему место? Кто он? О чём думает? Почему она осудила его и откинула? Кто дал ей право судить его?

Почему же сейчас она связана с ним крепко-накрепко?

Почему сейчас так необходимо найти его?

Что она о нём знает?

Он, наверное, в подвале. Туда сбегают с английского, а раньше, давно, там работали художники — делали оформление для школы.

По лестнице вверх неслись шестиклашки, шли учителя, а то она съехала бы по перилам — прямо с четвёртого этажа. Даша запрыгала через три ступеньки. Подбегая к последнему повороту перед подвалом, услышала: «Не уходи, Ир!» Голос оборвался. Повисла на перилах, смазав бег. Висела тяжёлая на руках, не смела двинуться.

— Мне не читаешь, Даше читал…

— Я больше не пишу стихов. Я люблю тебя, Ира.

Замуровали они Генку!

Сейчас Ирка тяжело вздохнёт и торжественно изречёт: «Понимаешь, Федя, ты очень хороший. Но я люблю Олега». Или нет… скажет: «У Грина есть такой рассказ». И Фёдор рассердится: «Я читал «Алые паруса», и стихи Когана о поэте, и Светлова читал. Но сегодня я люблю тебя».

Почему Ирка молчит? До сих пор всё про неё знала. Иногда она страшно раздражает. Да она просто ненормальная. Утащила в Ленинграде Геннадия, целый час безостановочно что-то говорила ему. Ишь, одна пожалела бедного! Спасательная команда!

Чего он молчит, чёрт возьми?

Звенит звонок. Даша сползает с перил, пятится вверх по лестнице, ведущей из подвала к первому этажу и неожиданно для самой себя свистит, резко, пронзительно, в два пальца, когда звонок замолкает.

Первый, кого видит в классе, — Геннадий. Смеётся, закинув голову, уставившись в Дашу острым углом кадыка.

Слава богу! Тихо переливается в неё белый рассвет из-за окна. Ребята смотрят на неё, улыбаются ей, словно она не пропадала на месяц. Нет, не обособленный мир человек. Нет, не в одиночку.

— Быстрее, здравствуйте! Достаньте листки. Контрольная. — Вбегает математик, раздаёт напечатанные варианты и, потирая освобождённые руки, отходит к окну.

Где же Фёдор с Ириной? Наверняка не решила бы ни одной задачи, если бы они не заявились в ту же минуту!

После урока Ирина снова отплясывает на столе.

— Будет вечер. Мы с Дашей придумали. Ген, ты читаешь «Зодчих»!

Когда они решили? Кажется, ещё в Ленинграде. Чего это Ирке приспичило? А что? Почему не сделать вечер? Можно взять Гарсиа Лорку, Пушкина, Мандельштама. Молодец Ирка! Вечер для Генки. Пусть Генка впервые почувствует себя нужным.

— Почему он?

Глеб? Тонким, елейным голоском?

Даша повернулась к Глебу, приложила палец к губам, чтобы молчал. Не может же он не понять, как для Генки это важно?!

Но Глеб, не обращая на неё внимания, прошёл мимо её первой парты к учительскому столу и встал перед всеми.

— Почему это он должен читать? Разве он лучше всех читает? Константин или Олег по крайней мере умеют. А впрочем, дело не в стихах. Кому нужен этот вечер, за три месяца до выпускных экзаменов? А? Я вас спрашиваю? — Узкой полосой съехали вбок губы.

А он… злой!

Разве он злой? Снова только он: сутулый, с размытым взглядом.

Бежать прочь! А сама жадно, исподтишка разглядывала его. Вовсе не злой. Обиженный. Как он похудел! Светится!

— А я хочу, чтобы вечер состоялся. — Геннадий встал. — И я буду читать «Зодчих», несмотря на всякие тут инсинуации. Буду читать со сцены, в актовом зале, перед всей школой. — Геннадий улыбался нехорошо, липко. — И перед вами.

Нет, больше она не поддастся Глебу! Больше он её не купит!