Пьесы для художественной самодеятельности. Выпуск II

К а т я. Какая сейчас диета, хоть бы по карточкам крупу отоварили… Может, кому и нужна диета, а Дмитрий — рабочий человек, ему поесть надо.

С е н и н (с наигранной обидой). Это выпад, вылазка. А мы? Кто мы такие? Мы — производители материальных ценностей. Вот этих, например. Узнаю жакеточку нашей артели. (Осклабился и бесцеремонно ощупывает Катину жакетку. Интимно.) Люкс! Вот я какой… Начал с диеты, перешел на жакеты, хе-хе.

Л е в к и н. Ладно тебе, молодой женщине это неинтересно.

С е н и н. Ах, до чего мы нелюбим прозу жизни! Я, Валерий Петрович, не чистоплюй. Не брезгую работать на отходах, чтобы жить на приходах. На том держимся. Не на собрании выступаю, здесь, надеюсь, все свои?

Л е в к и н. Иссяк ваш регламент. (Поднял рюмку.) Твое здоровье, Антон Саввич. (Повернулся к Рожкову и Кате.) За молодых! (Сенину.) Ну, этот уже выпил… Так, дай бог, не последнюю в этом обществе. (Сокальскому.) А хата твоего соседа — развалюшка. Зачем купил? В надежде со временем обновить. Подведу каменный фундамент. Крышу покрою железом, железо — масляной краской.

С е н и н (наливая Рожкову, кивнул в сторону беседующих). Дельцы! Учись разуму… Был у меня перед войной пятистенный дом под Волоколамском. Поди знай, что немец туда допрет. Пепел остался. А вот Антон Саввич будто знал, к востоку от Москвы строился. И приехал ты в обжитой дом, к родному очагу да к сладкому пирогу. (Взглянув на Катю, опять осклабился и хихикнул.) Значит, фортуна. Выпьем?

Л е в к и н (продолжая беседу). Участок мне нравится, есть где посеять, есть где детишкам поиграть. А их трое. (Рожкову.) Сколько лет вашему малышу?

С о к а л ь с к и й (выручая Рожкова). Четвертый годок Леньке пошел.

Л е в к и н. На год старше моей Зинульки. Глядишь, когда-нибудь и породнимся.

С е н и н. Дочка, дачка, тишь да гладь, ах, сама садик я садила… Ничего бобылю мне не надо, только надо (прильнул щекой к рюмке) тебя мне одну… (Опрокинул в рот рюмку, встал, вытащил из кармана брюк бутылку коньяка. Обращается к Рожкову.) Цени! За наше знакомство, общие успехи и… (обращается к Кате) за возвращение доблестного мужа.

Р о ж к о в (резко). Пить не буду!

К а т я. Он не будет, ему нельзя. Он до рассвета уезжает на аэродром.

С е н и н. Какой там тарадром? Не прикрывай рюмку. Первый раз встречаю фронтовика, чтоб отказывался… Давай, герой!

Р о ж к о в (поморщившись). Герой… Будет вам болтать!

С е н и н. Не прибедняйся. «У нас героем становится любой… Мы будем петь и смеяться, как дети»… Валерий Петрович, я правильно высказываюсь?

Л е в к и н. Это же песня, из нее слов не выкинешь.

С е н и н. Именно! Не возражай, пей!

С о к а л ь с к и й (примирительно). Не будем торопиться. Я тоже заветный стишок припомнил: «Спящий в гробе мирно спи, жизнью пользуйся живущий!» Вот она, простая мудрость, Дмитрий.

Р о ж к о в (резко встал). Пользуйтесь! Без меня.

С о к а л ь с к и й (в наступившем замешательстве). Дмитрий, гостей не обижай.

Р о ж к о в (глухо). Не обижать гостей? (Покосился на Сенина.) Пусть пьет, а петь не смеет! Если такого не остановить, он и сейчас заладит, как до войны: «Небеса над врагом почернеют грозной тучею…» А видел он, как чернело над нашей головой? Видел, каким пламенем горели наши «Чайки» в первых воздушных боях? «Будем смеяться, как дети…» Не люблю!

С е н и н (поднялся, заметно протрезвел, вызывающе спрашивает Рожкова). Это как вас понять?

Р о ж к о в (Сокальскому). И не в гробах хоронили мы близких, Антон Саввич. Не в гробах. Обидно слушать разговоры. За павших в бою обидно. За безымянные братские могилы. За вдов и сирот. Обидно за нашего…

С о к а л ь с к и й (резко). Прекрати, Дмитрий!

Тягостная пауза. К а т я оробела, молчит, умоляюще смотрит на Р о ж к о в а, испуганно — на о т ц а.

Р о ж к о в. Прекратим. (Кате.) Прости, не могу я… Похожу немного… (Рожков уходит.)

Л е в к и н. Что же это он? (Сенину.) Типун тебе на язык. Чего пристал к человеку: «Пей!» Распелся…

К а т я (все еще волнуясь). Папа, мне можно? (Порывается уйти.)

С о к а л ь с к и й. Ступай. (Он ждет, когда за Катей закроется дверь.) Солдат. Совсем солдат, отвык от гражданского общества. И еще он контуженный.

С е н и н. Этот номер не пройдет! Контуженные так не выражаются.

С о к а л ь с к и й. Все! Забудем! Пейте, закусывайте. (Сенину.) Между прочим, за жакетку дочке я внес в кассу сполна.

С е н и н. Еще бы! Платим вам, Антон Саввич, как инженеру.

С о к а л ь с к и й. За малую плату другого ищите. Я — мастер! Моим рукам везде работа найдется.

С е н и н (Левкину). И зачем это я при нем насчет отходов?

Л е в к и н. Ну, чего встревожился?

С е н и н. А то… (Многозначительно.) Бди и упреди! Как это он выразился?.. И победа его будто не радует. За такие разговорчики…

С о к а л ь с к и й. Помилуйте, какие страхи?

С е н и н. Не страхи. А упредить всегда можно.

Л е в к и н. Извините, Антон Саввич. (Грузно поднялся, обращается к Сенину.) Пошумел, пора честь знать. (Сенин прячет в карман бутылку с коньяком.) Все образуется, наладится.

С о к а л ь с к и й. И уж вы простите, Валерий Петрович. (Сенину сухо.) Желаю… (Выпроводив гостей, Сокальский вернулся к столу, задумался.) Не чаял, не гадал. Для него же старался, а он за приют… Не выгнать ли тебя, Рожков, к чертовой… Нет, я узелок завязал. Я! И чтоб в моем доме не было согласия? Обломаешься…

З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Восемь лет спустя.

За изгородью, в глубине двора, видна широкая застекленная веранда новой дачи Л е в к и н ы х. Теплый летний вечер. Где-то поблизости играют ребятишки и слышны их голоса.

Г о л о с п е р в о г о м а л ь ч и к а: «Старт! Давай старт, лопух!»

Г о л о с в т о р о г о: «Витька, натягивай трос!»

Г о л о с д е в ч о н к и: «Лень, дай команду!»