Пьесы. Статьи

Я г м и н (садится). Да, ты пришел к политическому врагу, к активному и довольно влиятельному в нашем городе члену партии. Из-за таких, как я, вы теряете почву под ногами — это вполне понятно. И все-таки, если бы меня спросили, действительно ли мы с тобой враги, я бы не решился ответить «да».

Ю л е к. А я в этом ничуть не сомневаюсь.

Я г м и н. Это доказывает твердость твоих убеждений, но о самих убеждениях ничего не говорит. Впрочем, о них достаточно сказал мне этот пистолет, из которого ты стрелял в меня и который валяется вон там, на столе. Он мне сказал, что «убеждения» твои сводятся к отрицанию, к слепому, упрямому «нет!».

Ю л е к. Когда миллионы людей говорят «нет», это сила.

Я г м и н. Эта сила не сдвинет с места ни единого кирпича в разрушенной Варшаве! Ты был когда-нибудь в Варшаве?

Ю л е к. Я там родился, мы жили там до восстания.

Я г м и н. А если так… (Вдруг умолкает, пораженный какой-то мыслью.) Ты говоришь, что до восстания жил в Варшаве?

Ю л е к. Да, но нам пришлось уехать, как тысячам других варшавян, которые разбрелись по всей Польше. Здесь в городе тоже есть десятки таких семей. Но некоторые уже возвращаются домой.

Я г м и н (рассеянно). Понятно… (Пытливо смотрит на Юлека.) Так, говоришь, здесь тоже много варшавян?

Ю л е к (с застенчивой улыбкой). Вы, должно быть, думаете, что меня не интересует честь Варшавы… Напротив, я о ней очень часто думаю и хотел бы туда вернуться! Но теперь уже не удастся… Все вышло иначе. (Запальчиво.) Ну, вызовете вы наконец милицию?

Я г м и н (все так же рассеянно). Не торопись, мальчик, вызову, когда надо будет. К сожалению, дело не только в тебе. Ты сам сказал, что пришел сюда по приказу организации…

Ю л е к. Что ж, не смею просить, чтобы вы умолчали об этой мелкой подробности!

Я г м и н. А ты думаешь, что те, кто обязан будет тобой заняться, не догадаются сами об этой «мелкой подробности»?

Ю л е к. Да, правда. Но тогда я еще меньше понимаю, к чему весь наш разговор?

Я г м и н. Я ведь уже сказал, что жду от тебя объяснений. Ты пришел сюда, чтобы лишить меня жизни. И я вправе требовать, чтобы ты сказал мне честно и прямо, кто ты, собственно, и почему хотел это сделать.

Ю л е к. Думаете, на это так легко ответить?

Я г м и н. Нет, напротив. Для этого, вероятно, нужно больше мужества, чем для того, что ты пытался сделать. Но разве у тебя его мало? Ты, вероятно, храбро воевал с немцами?

Ю л е к. Не знаю. Во всяком случае, я считался хорошим солдатом.

Я г м и н. Считался? А ты в этом не уверен?

Ю л е к. Видите ли… Когда мы партизанили при немцах, мои командиры и товарищи считали, что меня можно посылать на самые опасные дела. И я, правда, проделывал часто отчаянные вещи… Но теперь я уже не знаю, толкала ли меня на это только смелость… По правде говоря, я не очень-то дорожил жизнью. Не много бы я потерял!

Я г м и н. В твоем возрасте такой пессимизм — редкость. Должно быть, у тебя было не очень радостное детство. Скажи… твои родители живы?

Сжав голову руками, Юлек сидит, согнувшись, в унылой позе, смотрит в пол и ничего не отвечает.

Да-а. Видно, я задел больное место.

Ю л е к (словно про себя). Бедная мама! Сколько раз она при немцах умирала от страха за меня. Как она теперь переживет еще и это? (Помолчав.) Наверно, весь вечер ждет меня и беспокоится… А завтра… или еще сегодня они узнают. (Порывисто вскидывает голову.) Но отец — нет! Отец — сильный человек, настоящий солдат. (Слабо улыбнувшись.) Он сам не раз посылал меня на верную смерть, хотя, мне кажется, он по-своему меня любит…

Я г м и н. Так это он послал тебя сюда, ко мне?

Ю л е к. Нет, нет! Клянусь вам!

Я г м и н. Ты в этом уверен, мальчик?

Ю л е к. Верьте или не верьте, мне все равно.

Я г м и н. Помни: это не допрос. Все, что ты тут говоришь, не выйдет за эти стены. Мне это нужно, так сказать, для себя. Поверь, мальчик, мысль о тебе будет не одну ночь гнать от меня сон.

Ю л е к. Не старайтесь меня утешить. Впрочем, нет, это не для утешения говорится. Вы непременно хотите внушить мне, что то, для чего я пришел, — гнусность. Не трудитесь, у меня будет время об этом поразмыслить!

Я г м и н. И это тоже необходимо. Ты должен продумать прежде всего один вопрос, он меня больше всего мучит с той минуты, как ты ворвался сюда с пистолетом. Слушай, каков бы я ни был, одно могу сказать с полным правом и чистой совестью: я человек честный. И я уверен, что ты — тоже, настолько я уже тебя разглядел. Так не странно ли, что встреча двух честных людей могла оказаться такой тяжелой и мучительной. (Стремительно встает.) Нет, не говори мне, что это политическая борьба! Мы оба знаем, что такое борьба за правое дело, борьба, безоговорочно справедливая. Оба мы в ней участвовали. Ты должен поверить, что мы оба честно хотим одного и того же: счастья для нашей родины, для нашего народа. Это — главное, остальное все надо строить на этом. Ты мне веришь? С тобой говорит человек, который только благодаря счастливой случайности остался жив.

Ю л е к (с горькой усмешкой). Вы спрашиваете, верю ли я вам? Вы, конечно, лучше других понимаете, что в моем возрасте необходимо кому-нибудь или во что-нибудь свято верить. Отцу, учителю в школе, книгам, газете, в которой пишут незнакомые люди, смятой, истрепанной листовке… Я хочу говорить с вами совершенно искренно, так, как вы со мной. Всю свою короткую жизнь я больше всего верил отцу. Я даже не знаю, люблю ли я его по-настоящему. Он человек суровый, с сильной волей, не признает никаких компромиссов. При нем я всегда чувствую себя… как бы это сказать… никчемным человеком: не верю, что мог бы когда-нибудь дотянуться до него.

Я г м и н. Какое восторженное преклонение!

Ю л е к. Называйте как хотите. Я ничуть не стыжусь этого чувства, хотя даже моя сестра часто меня высмеивает…

Я г м и н. А, у тебя и сестра есть? Она старше или моложе?

Ю л е к. Старше на четыре года. (С улыбкой.) Да вы ее знаете.

Я г м и н. Знаю? Твою сестру?

Ю л е к. Ну да! Матильда служит у вас в гимназии. Правда, недавно, только две недели…

Ягмин, ошеломленный, вскакивает с места. Не сводит глаз с Юлека, не может выговорить ни слова.

Ю л е к. Она мне говорила про вас, она вас очень хвалит. (С бессознательной жестокостью.) Что ж, тем хуже!

Ягмин подходит к Юлеку, берет его за руку и тянет к себе. Удивленный Юлек встает.

Я г м и н. Так ты брат Матильды? Матильды Окулич? Значит… Значит…

Ю л е к. Да. Вот вы и узнали мою фамилию. Э, не все ли равно! Ведь завтра ее узнает весь город.

Ягмин выпускает руку Юлека и отходит, закрыв лицо руками. Юлек с недоумением смотрит на него.