Пьесы
Шрифт:
С е в е р о в. Что ты?
Н а т а ш а. Я загадала. Я такое загадала…
С е в е р о в. Хорошее или плохое?
Н а т а ш а. Хорошее. Очень хорошее. Но этого не может быть.
Медленно зажигаются разноцветные фонарики в квартире Северова. С е в е р о в и С а к е е в вдвоем в комнате.
С е в е р о в. Зачем я тогда назвал себя Павлом? Зачем? Мальчишество какое-то. Ну, что бы случилось, если бы она знала мое настоящее имя?
С а к е е в. Все думаешь о ней?
С е в е р о в. Думаю.
С а к е е в.
С е в е р о в. Спасибо.
С а к е е в. За что же спасибо? Вот если бы нашли, тогда действительно было бы спасибо.
С е в е р о в. Спасибо за то, что заговорил о ней, что… помнишь. Ты даже не представляешь, как мне хочется говорить о ней. Хотя бы просто говорить. Выговориться. А с кем? Вот с тобой можно, и на этом спасибо.
С а к е е в. А как же там было?
С е в е р о в. Там? Ты знаешь, у меня выработалась привычка говорить с самим собой. Такие длинные монологи. Контролируешь лучше себя… Да и, как известно, поговорить с умным человеком приятно. Но если не с умным, то, во всяком случае, со своим…
С а к е е в (повторил). Никаких следов…
С е в е р о в. Это, в общем, понятно. Она же уехала в Ленинград… А там блокада, голод… смерть…
С а к е е в. Думаешь, все-таки погибла?
С е в е р о в. Не знаю.
С а к е е в. Значит, не уверен? Тогда почему ты перестал запрашивать о ней? Почему?
С е в е р о в. Считал, что даже если она осталась жива… напоминать о себе уже ни к чему. Прошла война, началась мирная жизнь…
С а к е е в. А если все-таки она…
С е в е р о в. Знаешь что… поедем, Саша.
С а к е е в. Куда?
С е в е р о в. К родильному дому имени Клары Цеткин, к тому Дому пионеров, к тому парку. И к тому дому… ее дому.
С а к е е в. Но она не живет… не жила там больше… Если я не путаю, да, мы узнавали… там жил ее какой-то родственник. Но тогда он нам ничего не мог сообщить о ее судьбе.
С е в е р о в. И все-таки поехали, Саша.
С а к е е в. Договорились.
С е в е р о в. Договорились.
Прошло несколько часов. Комната Северова. В комнате совсем темно. Потом электрический свет зажигается. С е в е р о в и С а к е е в. Они, видимо, только что вошли. В руках Северова несколько свертков.
С а к е е в. Что, Дед Мороз, узнал столицу?
С е в е р о в. Скорее все-таки узнал. Конечно, конечно, и улицы новые и проспект. Но вот дух, что ли, московский не изменился. Добрый город.
С а к е е в. Я смотрю, ты о городах словно о людях судишь.
С е в е р о в. А как же иначе — архитектура в городах все-таки не самое главное. Я их много, городов, перевидал. Разных. Бывает, вроде к городу придраться нельзя. Дворцы, музеи, бульвары шикарные. А холодно в нем. И все эти красоты подчеркивают эту гнетущую холодность. И люди в нем живут хмурые какие-то, недобрые. А Москва — добрый город.
С а к е е в (улыбаясь). Ну, это она нам такой кажется. Потому что родная.
С е в е р о в. Как странно, Саша. Столько зданий снесли, а родильный
дом имени Клары Цеткин на месте стоит. И Дворец пионеров тоже.С а к е е в. А почему ты все-таки не захотел поехать в Сокольники, к дому, в котором она жила? Хотя, в общем, я тебя понимаю.
С е в е р о в. Не все сразу… Не все сразу…
С а к е е в. Ты знаешь, у тебя даже легкий акцент остался. И ведешь ты себя не так, как москвичи…
С е в е р о в. Чем же?
С а к е е в. Это, конечно, смешно, но москвич, он напористее тебя… Он своего добьется. Если надо в автобус влезть, он влезет. Справедливость найти, хотя бы в магазине, он найдет. А ты какой-то чопорный, вежливый, осторожный.
С е в е р о в (улыбнулся). Я вот по Москве с тобой сейчас проехался, и появилось во мне ощущение, которое я давно не испытывал. Радостное предчувствие, что ли?
С а к е е в. А если короче — надежда. Так?
С е в е р о в. Так.
С а к е е в. Вот ты и подарков накупил. (Кивает на свертки.) Дедом Морозом решил стать.
Северов улыбается.
А я вот тебе доложу, дорогой волшебник. До Нового года часа четыре осталось. Анна моя, наверно, уже всеми словами нас проклинает. Так что шагом марш за мной. Придешь, коньячка выпьешь, и совсем тебе хорошо станет, Андрюша.
С е в е р о в. Ты, значит, не веришь.
С а к е е в. Если честно… не хотел я с тобой об этом разговаривать. Это твое личное дело. Как это говорят, святое… Только твое. А, видимо, придется. Ты меня, наверно, считаешь сейчас старым, черствым, равнодушным. Считай как хочешь. Только я-то в одном убежден. Достаточно с тебя. Ты такое перенес, что на десятерых спокойно хватит. И горя я твоего больше не хочу. И разочарования твоего видеть не желаю. Прошло двадцать восемь лет. Целая жизнь. Ты сам несколько часов назад об этом же говорил. И вдруг тянешь меня в магазин, покупаешь какие-то платья, сапожки. Для кого?
С е в е р о в. Ну просто захотелось купить. Тебе что, денег жалко?
С а к е е в. Мне сердце твое жалко. Не хочу, чтобы терзал ты себя зря. Я понимаю твою веру в Наташу, твою надежду, там… Это силы тебе придавало. Но теперь неужели опять будешь в несбывшееся верить? Пойми: я не из тех, кто не верит в любовь с первого взгляда. Верю я в такую любовь. Сам женился с ходу, можно сказать… И вот скоро свадьбу серебряную отмечать собираюсь. Но у тебя же особый случай, Андрей… Все-таки двадцать восемь лет. И ты на одном конце планеты, она на другом… И ни слуха ни духа друг о друге.
С е в е р о в (улыбнулся). А вдруг будет «и слух и дух».
С а к е е в. Не шути.
С е в е р о в. Может быть, у меня действительно особый случай.
С а к е е в. А собственно говоря, почему она обязана тебя ждать? Почему? И потом, неужели ты не понимаешь, что за столько лет характер человека меняется? И еще вот что: ну, есть в тебе она, та Наташа, юная, красивая. Ты же ее такую помнишь и любишь. Так пусть она и останется такой. Как часть твоей души. А предположим, все-таки она жива… Извини меня, Андрюша, но надо правде в глаза смотреть. Увы, уже пожилая женщина эта твоя Наташа. Вроде соседки, о которой ты мне рассказывал. Муж, дети, наверное, взрослые. Внуки. Ты извини меня, Андрей, я откровенно…