Петербург - нуар. Рассказы
Шрифт:
Однажды он выбрал из всех бестолковых наименее бестолковую и женился.
В ресторане ему сразу стало хорошо. Выпил водки, раскрыл компьютер и стал работать. Водка была ни при чем, ему нравилась работа. И дорога. Перемещение в пространстве возбуждало. Писатель ценил чувство оторванности. Чтобы описать нечто, надо от него оторваться.
Он писал два часа, потом устал и выпил еще — не по причине утомления, а чтобы продлить удовольствие. Чуть позже пришла девушка, на тех же каблуках, с той же улыбкой и той же задницей; села напротив. Писатель — опытный пассажир ночных поездов — пришел в ресторан раньше прочих и теперь один занимал четырехместный стол; к нему, разложившему меж кофейных чашек умную электронную машину, за весь вечер не подсел
Итак, она ехала к любовнику. Она свободна, он женат; она в одном городе, он в другом. Разводиться не хочет (из-за детей, спросил писатель; собеседница кивнула), он оплачивает ей еженедельные путешествия и гостиницу (щедрый, сказал писатель; собеседница пожала плечами).
Писатель представился писателем и добавил, что названия его книг вряд ли известны широкой публике.
Она слегка оживилась.
Он угостил ее алкоголем.
— Чувствую себя дурой, — призналась она, расслабившись после третьей рюмки. — Отношения не имеют перспективы. Неохота терять время. Он сильно старше, я его не люблю. Но он хороший. Приличный, сильный и умный. Высокопоставленный, — уточнила она, проглатывая гласные. — Не знаю, что делать.
— Выпейте еще, — посоветовал писатель, с удовольствием удерживаясь от того, чтобы предложить перейти на «ты».
— Нет, мне хватит, — возразила она. — Хочу, но не буду.
— Что делать? — переспросил он. — Очень просто. Расслабиться. Вы молоды — наслаждайтесь. Хотите спать с мужчиной — спите. Хотите выпить еще — выпейте. Радуйтесь. Вам хорошо сейчас?
— Да, — ответила она, серьезно подумав; ее хмельная серьезность, устремленный в никуда взгляд основательно затуманенных глаз развеселили писателя.
— Вот и славно, — сказал он. — Удерживайте это состояние. Получайте удовольствие. Мне сорок лет. Женился в двадцать. Бросил учиться, пошел работать. С тех пор не прекращаю. Все время думал как вы. Переживал о перспективах… Боялся потерять время… К черту это. Живите здесь и сейчас, ничего не бойтесь. Молодость дана, чтобы радоваться.
— Да, — сказала девушка и посмотрела благодарно. — Попросите, чтобы принесли еще водки…
Потом он вышел в тамбур, выкурил сигарету. Когда вернулся, над его собеседницей нависал один из широких альфа-самцов: видимо, делал хамское предложение. Второй ждал за своим столом, сосал бледную креветку.
Писатель грустно подумал, что шансов нет. Если, допустим, разбить бутылку и воткнуть в спину или плечо… В любом случае, победить широкоплечего тяжеловеса можно только внезапностью и коварством. В затяжной схватке — никак не выстоять. Девушка, однако, вежливо и коротко отвергла домогательства, и альфа-сладострастник отвалил, прежде чем писатель подошел на расстояние, достаточное для удара.
— Наверное, нам пора, — сказала она.
Он кивнул, попросил счет; когда прошли мимо альфа-самцов, писатель отвернулся, а спустя несколько мгновений подумал, что нельзя было просто так мимо проходить, и ощутил первобытную досаду.
Девушку он не хотел, а хотела ли девушка его — ему было неинтересно. Воткнуть что-нибудь острое в плечо альфа-гиганта следовало не ради девушки, а ради себя. Писатель вырос в маленьком фабричном городе и с ранней юности знал, что сидящая за чужим столом девушка —
это чужая девушка. Неважно, кто она, с кем пришла и с кем уйдет. Важно, кто в данный момент ей наливает. Эту простую мысль следовало донести до альфа-болванов, желательно при помощи удара по голове. Но писатель не ударил, даже взгляда не послал. Испугался. Благоразумно решил не искать приключений.У благоразумия отвратительное послевкусие, грустно подумал он, влез на верхнюю полку и отвернулся к стене. Новая знакомая, вернувшись из туалета, желала продолжить разговор, проснувшийся сосед вяло вступил в беседу, речь пошла о любви (а о чем еще); писатель с облечением подумал, что девчонка просто любит болтать, и заснул.
Отель находился в пяти минутах пешком от вокзала. Писатель уже несколько раз останавливался в этом отеле, и когда жена попросила рекомендовать приличное место — он не только назвал адрес, но и сам позвонил, забронировал номер. Тот, в котором обычно жил сам. Напомнил, что он постоянный клиент, — ему тут же все сделали. Мини-отель принадлежал, судя по всему, толковым людям, персонал был доброжелателен и ценил постоянных клиентов. А писатель ценил тех, кто его ценит, пусть не в качестве писателя, но хотя бы в качестве постоянного клиента.
Частная гостиница на пять номеров, бывшая коммунальная квартира в обычном жилом доме, — нет, не в обычном, в настоящем, классическом питерском доме, с чередой немилосердно закатанных в асфальт дворов-колодцев, соединенных сумрачными арками. Железные крыши, гулкие лестницы — специальная экзотика для тех, кто понимает. За углом — сразу три местных кафе, каждое со своим колоритом: в одном алкоголь и байкеры в садо-мазо-коже, в другом дамы с пирожными и курить нельзя, в третьем просто хорошо и недорого кормят. В пятидесяти шагах — Невский проспект.
Сырость сразу ухватила за лицо и руки. Холодно, влажно; писатель продрог еще до того, как дошел до цели.
Долго смотрел на темные, закрытые шторами окна номера. Восемь утра. Либо она уже убежала по своим делам — и это плохо; либо она вот-вот проснется и зажжет свет, и это хорошо; тогда он сможет увидеть силуэты. Жену угадает сразу, у нее богатые длинные волосы. Если в номере будет кто-то второй, писатель попробует понять, мужчина это или женщина. Если по каким-то признакам сразу станет ясно, что второй постоялец — мужчина, писатель пойдет назад, на вокзал, и уедет первым же поездом.
Например, второй обитатель номера отодвинет штору, откроет окно и закурит.
Хотя жена терпеть не может табачного дыма и вряд ли разрешит ему курить.
Или она любит его? И все позволяет?
Лучший его друг однажды сказал: «Пусть они любят нас курящими, пьющими и нищими».
Когда окна зажглись, писатель слегка запаниковал, но быстро успокоился.
В молодости он, бывало, практиковал слежку. Его нанимали для поиска тех, кто задолжал деньги. Как ни странно, в начале девяностых бизнес по выколачиванию долгов считался скучным и малоприбыльным; умные люди, начав с лихих дел, при первой возможности переключались на нечто более интересное, вроде торговли конфетами или штанами. Писатель поступил точно так же и впоследствии вспоминал о своих уличных подвигах без всякого удовольствия. Для слежки нужен человек с непримечательной внешностью, а писатель был тощий, злой, сухой малый; когда пришло время сесть в тюрьму, потерпевшие граждане легко опознали писателя среди множества статистов.
Окна зажглись, и он быстро понял, что переоценил свой опыт. За шторами двигались бесформенные тени; он смотрел почти час, но понял только, что в номере двое.
Она говорила, что поедет целая делегация, четверо. Писатель не стал уточнять подробности.
Потом окна погасли, и спустя несколько минут жена вышла. С ней — две женщины и мужчина. Подбадривая друг друга, четверо направились в сторону Невского. Писатель стоял слишком далеко, чтобы составить мнение о внешности мужчины. Во всяком случае, тот был молод, неплохо одет, шагал широко, смело, впереди всех; три дамы — следом.