Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
Шрифт:
— Максим, включи «Утреннюю почту» по первой программе.
— Нет, я хочу «Ну, погоди!». Сейчас начнется.
— Ну, хорошо, давай «Ну, погоди!». Седьмую серию…
Завтра Маришка улетает в Мурманск.
Грустно. И потому, что Маришка улетает, и потому, что лето кончилось. И по причине восьми страниц текста, написанных за всё лето… Это не считая дневника.
Купил у книжного магазина на Мойке «Лолиту» Набокова и прочитал.
Набоков — мастер слова, художник, но совсем мало души в этом романе. Иногда, вынужденный водить читателя за нос (ясно, что опыта общения с нимфетками у него не густо), Набоков берет высотой языка и красотами стиля, скрывает провалы в психологии. Но главные герои,
В магазинах день ото дня хуже. И такое ощущение, словно кто-то неведомый и могущественный злорадно потирает руки: «Вы хотели демократии, перестройки? А вот вам демократия — получите!»
Так долго продолжаться не может: рабочие недовольны кооперативами, начальством, снабжением и еще тысячами мелких и крупных составляющих нашего бытия. Плохо с водкой, пропали сигареты. В магазинах лежат только папиросы — «Любительские» и «Беломор».
Прошли забастовки в Кузбассе, Донбассе, Воркуте. Бурлят Прибалтика, Молдавия, Закавказье. Фергана ужаснула жестокостью. Партийный аппарат, похоже, в растерянности, и по старой российской традиции скоро будут искать виноватых. И найдут. Ими окажутся кооператоры и евреи. Пройдут очередные перестановки в Политбюро, а обозленный народ натравят на «виноватых». В Москве уже ходили слухи о еврейских погромах, намечаемых на какие-то августовские числа, и «Аргументы и факты» давали устами милиции опровержение. Что, естественно, настораживает обеспокоенный народ еще больше: «Знаем мы эти опровержения!» Звонил Аркадий Спичка, заводил разговор на эту неприятную для него тему. (Я думал, что он украинец.) Я пошутил, успокоил, сказал, что дам ему политическое убежище — будет жить у меня на даче, варить самогон и квасить капусту. Поговорили о самогоне и капусте. Аркадий большой спец в этих вопросах.
Читаю «Братьев Карамазовых». Легенда о Великом Инквизиторе хороша. Не знал ее раньше или читал, да забыл? Хороша. Достоевский при всех несовершенствах и неряшливости языка — гениальный провидец и сильнейший литератор. Начинает романы на бытовом, семейном, склочном уровне, а поднимается до высот Библии.
«Отягощенные злом» еще прочитал — братьев Стругацких. Не так просты братья, как кажутся. Братья-христиане должны на них обидеться. Лично я обиделся.
Виталий Бабенко прислал подбадривающее письмо из Москвы.
27 сентября 1989 г. Ленинград.
Часто бываю в центре и с удовольствием брожу маршрутами моего героя Игоря Фирсова: Марсово поле, канал Грибоедова, Михайловский садик… Хожу вдоль проток и каналов, вода в которых кажется зеленой от тесных покатых берегов. Выкупаю из арбузного ящика полосатого пленника и несу его домой. Хрустим на кухне втроем: Ольга, Максим, я…
В «Игру по-крупному» я засунул значительный кусок своей жизни. И немного грустно — теперь эта жизнь принадлежит придуманному мною Игорю Фирсову. Саня Скворцов прочитал и сказал, что Настя в романе любовно выписана. «Держись за жену! — сказал Саня, угадав в героине Ольгу. — Она у тебе хорошая. Везет дуракам и пьяницам…» Это точно: мне повезло с женой.
Сегодня, листая старую записную книжку и перебирая альбомы с фотографиями, я ужаснулся тому количеству ошибок, которое совершил к 40 годам. И неприятностей, что доставил людям.
Список грехов составить, что ли?
Он и без меня, полагаю, составлен на Небесах.
Всё равно стыдно…
15 октября 1989 г. Ленинград.
Вчера в кафе Дома писателя обмыли со Столяровым выход моего рассказа. Мыслей было много, и одна гениальней другой. Сейчас все куда-то разбежались. Выхаживаюсь. Противно во рту, противно в душе, и Ольга спит на другом диване. Сижу в кабинете, слушаю
«Радио Свобода»— говорят про нашего бывшего тяжелоатлета, чемпиона мира Юрия Власова. Теперь он политик и писатель.А я кто? Конь в пальто! Дурак и пьяница…
23 октября 1989 г. Ночь.
Странное дело: обставил кабинет, развесил картины и картинки, за спиной книжные стеллажи, рядом шаляпинское кресло Ольгиной бабушки, на круглом столике телефон, а не пишется ни черта!
Сегодня обнаружил, что светлый кухонный столик с царапинами, за которым я привык работать на прежней квартире, так и подманивает меня. И кухня кажется симпатичней буржуазного кабинета. Почему?
Виталий Бабенко прислал пакет учредительных документов. Завтра иду в банк и милицию по делам регистрации представительства редакционно-издательского кооператива «Текст» в Ленинграде.
24 октября 1989 г. Дома.
Сходил в банк и милицию. Банкирша сквозь зубы объяснила, как заполнить банковскую карточку. Выяснилось, что без печати не обойтись. В милиции отказали в разрешении на изготовление печати и штампа. Вы, дескать, не юридическое лицо. Листали закон о кооперации. Там запрета нет. Но нет и разрешения. А что не запрещено, то разрешено. Но милиция считает иначе. Она на страже закона. Только какого? От, сволочи… Казалось бы — если мне для работы требуются печать и штамп, то какое ваше дело? Не мешайте кооперативу работать, не вмешивайтесь в его хозяйственную деятельность…
Помыкаться, чувствую, придется.
8 ноября 1989 г. Дома.
Ноябрьские демонстрации в Ленинграде, Москве и др. городах имели альтернативные. О них заранее оповещали приглашения в почтовых ящиках.
Народный фронт, ДС и т. п. Лозунги были интересные: «Партия ест и будет есть!», «Нам нужна не гласность, а свобода слова!», «Защитим перестройку от Горбачёва и Лигачёва!» (Москва), «Диктатура — это насилие!» (сам видел по ТВ, когда показывали официальную демонстрацию на Дворцовой площади).
23 ноября 1989 г. Дома.
В современной прозе слишком много материи и мало Духа. Духовная вертикаль, как говорит Столяров, напрочь отсутствует. Вынь сюжет — и ничего не останется. Закрой книжку — и забудется.
Завтра собираемся в ресторан Дома журналистов — справлять грядущее сорокалетие. Читаю для укрепления духа Петрарку — «Автобиографическую прозу». Прекрасен язык. Удавиться хочется от собственного словесного бессилия.
8 декабря 1989 г. Дома.
Живу как последний идиот, сам себе противен. Нет тонуса. Болят зубы, и врачи не могут найти причины. Два зуба уже удалили.
Мое сорокалетие затянулось — гости плановые и неплановые… Жуть!
Смотреть телевизор и читать газеты интереснее, чем писать.
Грозятся снять Горбачёва. Завтра внеочередной Пленум ЦК. 12 декабря открывается 2-й Съезд Советов. Идут митинги.
Ольга с Максимом постоянно дома, и уединенность моего кабинета, в котором слышно, как жарится на кухне картошка, весьма относительна. И еще ноющие зубы. Просто срам, а не образ жизни.
Ольга попробовала работать в школе учителем черчения. Отработала один день и пришла, чуть ли не в слезах. Девятиклассники играли на уроке в снежки, без спросу выходили из класса, фамилии не называли («Я забыл свою фамилию»), дневники, якобы, тоже забыли дома… Это на первом же уроке. Ольга бросилась в учительскую за помощью, пришла опытная училка и поставила всё на свои места. И это математическая школа! Ольга хотела преподавать кройку и шитье девочкам, домоводство, но вакансий не было, и ее временно взяли на черчение. Отработала два дня (без оформления, подменяла заболевшего учителя) и не выдержала. Ну и правильно…