Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
Шрифт:
31 марта 1991 г.
Отложил, а может быть, вовсе забросил повесть о превращении мужчины в женщину. Не ложится она на душу. Думаю о том, чтобы написать цикл рассказов — ироничных, грустных, веселых. Главный персонаж — брат Володя, которого в повести «Мы строим дом» я зачем-то назвал Феликсом.
5 апреля 1991 г.
Цены повысили на всё. В два раза примерно. А то и более. Мясо — 7 руб. Было 2. Карточки не отменили. Развал Империи, похоже, близок.
Валютные новшества: валюту для поездок за рубеж теперь будут продавать по рыночным
Денег нет — гонорар за роман не платят.
Ольга стригла меня на кухне. На моих голых плечах выросли мохнатые эполеты.
Сегодня был в доме Набоковых, на Герцена, 47. Там теперь редакция газеты «Невское время». В комнате, где родился Владимир Владимирович Набоков, я вручал свою книгу «Игра по-крупному» В. М. Соболеву, техническому редактору моей книги, и корректору О. Н. Сафоновой. Они теперь работают там.
В комнате стоят компьютеры, факсы, а из окон видна квартира Ольгиных родителей — напротив. Я видел занавески на последнем четвертом этаже и корзинку с яйцами между окнами.
Соболев устроил небольшую экскурсию по дому. Показал стенной сейф, к которому швейцар Набоковых Устин радостно привел матросиков и рабочих — экспроприировать барские драгоценности — так пишет Набоков в «Других берегах».
Первый этаж — владения Набокова-старшего: деревянные панели и плафоны на потолке бывшей библиотеки, «боксовый» зал со скрипучим паркетом… Там комитет по печати и полиграфии Ленгорисполкома. Кабинет Соболева в спальне гувернантки. Славные витражи на лестнице, с клеймом изготовителя: E. TODE. Riga. И дом славный — таинственность и возвышенность живут в его огромных комнатах. И маленькая винтовая лестница в углу дома, со стороны Исаакиевской площади. А во дворе каретник, где стоял принадлежащий семье автомобиль — один из первых в России. Что там теперь — и говорить не хочется…
25 апреля 1991 г.
Пару дней назад случился снегопад. Деревья стояли залепленные снегом, а снег все падал и падал. Сидишь за машинкой — а за окном медленно, по-зимнему падает снег. Навалило по колено.
Вчера в поликлинике пожилая женщина с платком на плечах говорила: «Ленин — святой. Вы потом поймете это. Да, Ленин — святой…»
И сидела она в очереди не к психиатру, а к хирургу.
27 апреля 1991 г.
Купили на рынке подержанную машину «Ваз-2105», за 24 тыс. руб. Голубая машина в обмен на мою зеленого цвета книгу. Никаких особенных чувств не испытал, кроме неизбежности новых хлопот.
Миша и Неля Успенские из Красноярска прислали письмо. Неля пишет, что на фоне злобы и косноязычия мой роман радует честным взглядом на жизнь и хорошим русским языком. Я посылал им книгу. Люблю обоих.
С Мишкой мы вели долгие ночные разговоры в Дубултах — под дефицитную выпивку, откровенничали, рассказывали истории из жизни, удивляли друг друга, смешили. А поутру едва поднимались к завтраку и жадно пили сок в буфете. На семинар приходили, опираясь единственно на морально-волевые качества.
30 апреля 1991 г.
Ходили с Ольгой на Святослава Рихтера в Малый зал филармонии. Бах, английские сюиты. Зал — битком. Нас посадили на дополнительные стулья на сцене. Рихтер сидел к нам спиной.
Желтые старческие пальцы, лысый затылок с белым пушком, лакированные туфли на желтых педалях рояля — они то газовали, то нажимали на тормоз. И дивная музыка, которой правил виртуозный старик-водитель.
5 сентября 1991 г.
Брат
Юра приехал из Владивостока с сыном. Принудительная родственная пьянка. Бешеное лето.Выпустил книгу Валерия Попова «Праздник ахинеи», сборник прозы. Издать ее посоветовал Житинский. Попов уговаривал издать тиражом 60 тыс., говорил, что за Уралом и в Татарии его очень любят, книгу раскупят, но я не рискнул. Показательно: в типографии не украли ни одного экземпляра. Рабочие листали, сказали: «Ахинея, она и есть ахинея».
Книга расходится плохо, Попов бодрится и говорит, что еще раскупят, еще в очередь стоять будут…
Ольга шила юбки, строчила «вареные джинсы» и продавала их на зеленогорском рынке.
Технологию «варки» придумали сами, по справочникам и слухам.
Давно не писал в дневник. Путч случился, когда мы с Ольгой подъезжали к венгерской границе. Были десять дней в городке Печ — у моего старинного друга Имре и его жены Анико. Венгерские впечатления не записывал: ездили на Балатон, ходили по гостям и смотрели телевизор — как там в России?..
21 августа, после путча, в «Вечернем Ленинграде» вышла рецензия на «Игру по-крупному».
Земля и на ней человек
…Это очень странный детектив. В нем нет ни погонь, ни убийств, ни героической милиции, ни следователей «с усталыми, но добрыми» глазами, ни наказания виновных. Преступление, правда, одно есть. В финале. Но едва ли когда-нибудь будет раскрыто. И все-таки это детектив. ‹…› Герою на своем пути приходится преодолевать столько препятствий (серьезных или идиотских), что каждая маленькая победа кажется величественной, и даже все огородные описания воскрешают в нашей памяти прежде всего клондайковские авантюры героев Джека Лондона, когда любая мелочь: ножик, кирка или веревка — могла означать спасение.
Джек Лондон в данном случае помянут не зря. Для его сильных и мужественных золотоискателей сам процесс поисков мог оказаться важнее результата, ибо само найденное золото становилось слишком незначительным воздаянием за всё перенесенное… Примерно то же самое происходит с Игорем Фирсовым из романа. Как-то незаметно главная цель — заработать денег, чтобы отдать долг — уходит на второй план. А главным оказывается другое: почувствовать, что ты на этой земле не чужой, что ты кое-что можешь сделать в этой жизни. Дело, в конце концов, не в аккуратных ящичках с рассадой и не в том, что принесенные с базара рубли повесомее скудного аспирантского жалования. Просто что-то незаметно меняется в душе нашего героя. Легкое парение над житейским морем, все эти обременительные и необременительные связи, встречи, свидания и разводы остаются где-то далеко в прошлом. И все препоны на пути героя уже в новой жизни только подчеркивают ее невесомость. В том, прежнем, существовании Игорю не за что было бороться и нечего отстаивать — теперь появился смысл. ‹…›
Роман Арбитман, Саратов
Узнал, что Роман Арбитман — из фантастического цеха. Ребята дали адрес, послал ему свою книгу и письмо с благодарностью.
8 сентября 1991 г. В воздухе над Европой.
Лечу в Париж. Балтийское море внизу. Кораблики с пенистым кильватерным следом за кормой.
Пролетели Гамбург. За иллюминатором — желто-зеленая геометрия полей. Изредка взблеснет далекое стекло лучом солнца. Полистал французский разговорник. Пытаюсь запомнить: «Же экривен» (Я писатель). Какой, к черту, писатель — не писал с весны ничего, кроме деловых бумаг и писем. А бумаг написал много. Благодаря этим бумагам теперь и лечу в Париж на пять дней. «Же редактёр» (Я редактор).