Петербургские трущобы. Том 1

– Да мне недосуг… – никак невозможно от ворот отлучиться, – замялся дворник.

– Ну вот вздор какой!.. Толкуй про ольховую дудку! Отлучиться!.. Ведь не на целый вечер, а всего-то на пять минут. Махай! Я, брат, человек негордый, простой, из мещанства тоже, и своим братом никак, значит, не гнушаюсь и не брезгаю. Как сдачу получишь, так хвати там себе осьмушку: разрешаю, значит! – добавил новый постоялец.

Дворник, с пьяных глаз, почесал задумчиво за ухом, улыбнулся при перспективе чайку и осьмушки и – слаб человек – не устоял против искушения.

Отправился. Высокий мужчина в лисьей шубе, все время внимательно следивший издали за действием бекеши, пошагал теперь на другую сторону улицы и продолжал оттуда свои наблюдения за шедшим Селифаном. Лихач меж тем оставался на прежнем месте.

Господин в бекеше выждал минуты две и тоже отправился вслед за дворником. Проходя мимо лихача, он промолвил: «Ясно», – и, вслед за этим словом, тот повернул своего коня на другую сторону, к человеку в лисьей шубе.

XXXII «УТЕШИТЕЛЬНАЯ»

Бекеша вошла в дверь «ристарацыи» под фирмой «Македония».

– А я, брат, раздумал, – сказал он, подходя к Селифану, который стоял у буфета, в ожидании двух чайников – с кипятком и прелым трактирным настоем.

– Что ж так? – отозвался, повернувшись, дворник.

– Да так, вишь… пока что до чаю, водки рюмку захотелось: прозяб я больно. Ты еще не хватил?

– Не хватил пока.

– Ну, так вместе, значит. Эй, почтенный! две большие рюмки бальзаминчику иль померанчику – что у вас тут позабористей? – распорядилась бекеша к буфетчику. – Да вот что: тебя как зовут-то, братец?

– Крещен Селифантом.

– Ну так вот что, Селифанушка, – продолжал он, хватая вместе с дворником по огромной рюмке, от которой последнего, видимо, огорошило, – присядем-ко мы в той-от комнате, да побалуемся, по малости, чаями.

Тот раздумчиво прицмокнул языком.

– Не досуг бы мне это… неравно что по дому случится…

– Ой, чему там случиться! Ведь нам тут не час часовать – в один секунд будем готовы! – ублажала его бекеша. – Пойдем по пунштикам слегка продернем!.. Ну?.. Да и все ж оно в трактире не в пример антереснее, чем в дворницкой. Так ли?

«Пунштики» победили раздумье. Очень уж соблазнительны показались они Селифану.

– Пусти-ка, брат, машину – кадрель из русских песен – да изобрази нам два стакана пуншту позабористей! – распорядился господин в бекеше, приютившись с Селифаном у крайнего, угольного столика в смежной комнате.

Там и сям восседала обычная «публика»: извозчики с чайком да солдат с «душенькой»; грязнец-чинушка из самых замотыжных: отставной сюртук с медными пуговками и красным воротником, да отдельная группа личностей, напоминавших своею внешностью и приемами гуляющих приказчиков из-под Щукина и купеческих артельщиков.

Машина еще не докончила своей «кадрили из русских песен», а дворник Селифан с новым жильцом, опорожнив по стакану, едва лишь успели приняться за вторые, как в «Македонии» появился высокий плотный человек в лисьей шубе и, осмотревшись по сторонам, направился прямо к столику новых приятелей.

– Ба-ба-ба!.. Иван Иваныч! Дружище! Вот где встренулись!.. Ну, как живешь?.. Сем-ко, брат, и я к твоему столу примажусь. Эй, малец!.. Тащи-ко нам сюда бутылку лисабончику! Аль, может, ты Иван Иваныч, тенерифцу желаешь?

– Можно и лисабончику, и тенерифцу, – согласился Иван Иваныч. – Да ты, Лука Лукич, с чего это натуру-то свою изображаешь так?

– А мы ноне кутим, потому – мы ноне подряд один с торгов за себя взяли.

Селифан поднялся, с намерением откланяться своему угощателю.

– Нет уж, друг, будем сидеть все вкупе! – удержала его за руку лисья шуба. – Это не модель таким манером девствовать, и ты, значит, компанства нам не рушь.

Селифан не нашелся, чем и как поперечить столь неожиданному и настойчивому заявлению нового гостя. Он грузно опустился на стул и принялся за стакан «лисабончику», который любезно преподнес к нему Лука Лукич, привстав со своего места и, ради почету, примолвив: «Пожалуйте-с». Роспит был и лисабончик, роспита и тенерифцу бутылочка промеж приятных разговоров. Купец казался сильно захмелевшим, но в сущности было совсем другое: глаза его, когда он мельком, исподтишка, значительно взглядывал на своего собеседника в бекеше, были совершенно ясны и трезвы.

Селифан поднялся было вторично, с намерением поблагодарить да и отправиться восвояси.

Лука Лукич встал перед ним, заградив дорогу, и с ухарски-сановитой повадкой распахнул свою шубу.

– Проси ты у меня, милый человек, чего только душа твоя пожелает, и Лука Лукич – моей матери сын – все это тебе с нижающим удовольствием предоставит. Хошь сладкой водки? Могу!.. Эй, малец! Сладкой водки французской графинчик предоставь на сей стол по эштафете! А, может, денег хошь? И денег могу, сколько потребуетца. На, получай, доставай себе сам из моего кредитного общества!

И он, выложив на стол замасленный толстый бумажник, усердно стал совать его под нос хмельному Селифану.

– Ты, говорю, получай на свой пай, сколько тебе потребуетца: в эфтим разе препятствия от нас нет! – продолжал он, напуская на себя размашистый экстаз широкой натуры. – Ты все, что хошь, то и бери за себя: только говорю, компанства не рушь, потому я из себя такой человек есть, что никак без этого мне невозможно – люблю!.. Уж как я, значит, загулял, да загулямши на компанию напал – последнюю нитку с себя спущу, лишь бы эта самая компания пребывала со мною вкупе! Ты объявил мне: каков ты человек есть? звание твое и протчая?

– Двор… н-ник, – едва-едва смог пролепетать ему коснеющим языком Селифан Ковалев и опустил на ладони свою отяжелевшую голову.

Шуба с бекешей многозначительно переглянулись.

– Ну, дядя мой тоже в дворниках живал, – продолжал Лука Лукич, – стало быть, мы с тобою на одном солнышке онучи сушили. Верно! Ты – дворник, а я – подрядчик, и я, значит, желаю с тобою компанство иметь, потому: Лука Лукич – моей матери сын – нониче гуляет. Сторонись, душа! третья миралтейская скачет!

И с этими словами он ухарски опрокинул в глотку довольно крупную дозу спиртуозной жидкости и поставил стакан к себе на голову – ради очевидного доказательства, что в нем не осталось ни капли.

– Что здесь коптеть!.. – продолжал он, окинув глазами комнату. – Отдернем лучше на Крестовский, к Берке Свердлову в гости. Ходит, что ли?

– Ходит! – охотно согласился Иван Иваныч.

– Ну, а коли ходит, хватай его под руку! – скомандовал Лука Лукич, кивнув на угасшего Селифана, которого подхватили они вдвоем под мышки и поволокли из харчевни.

– Карчак! подкатывай! – свистнул высокий своему лихачу и усадил рядом с собою почти бесчувственного дворника.

Иван Иваныч ловко вскочил на облучок – и добрый конь шибко тронулся с места.