Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

– Ну а в чем эти случаи заключаются? Какой там криминал?

– Сложная история. – Антон отвернулся, долго молчал, потом накрыл мою ладонь своей лапищей, вперился в меня ястребиными, чуть навыкате зелеными глазами. Тяжело вздохнул: – Понимаешь, братишка, ты ведь у нас человек чистый, можно сказать – не от мира сего, не хотел я тебя без надобности посвящать.

– Давай без предисловий, – перебил я. – Я ведь не сомневаюсь, что ты сиротский приют поджигать не станешь.

– Не стану, – согласился Антон. – Но все же без предисловий мне не обойтись. Я оправдываться не собираюсь, весь я в дерьме по собственной милости.

– То есть?

– Понимаешь, Алешка, честность – как целка: отпустил один раз, успевай потом подмахивать! Честному человеку достаточно раз совершить преступление – и он уже непорядочный. Все! Конец! Такова жизнь… Давай выпьем? – По скулам Антона катались твердые желваки, лоб покрылся потом.

Я со страхом смотрел на него, водка казалась безвкусной, пресной. Да-а, видно, крутая там заварилась каша, если такого железного мужика, как мой брательник, корежит, словно в костре осиновую ветку.

Не закусывая, только прихлебнув пива, Антон перегнулся ко мне через стол:

– Помнишь, откупиться надо было от отца той сучонки, которую Димка мой трахнул?

Я кивнул. Я все время помнил про трахнутого папку, только приказал себе не думать – как Антон выкрутится. Для этого существовал Красный. Я вышел тогда на две минуты из кабинета, и Левка придумал вариант. Он им обоим так понравился, что не хотели мне говорить. Я ведь не от мира сего.

– Левка Красный взялся этот вопрос уладить, – сказал Антон. – И договорился: мы им устроим кооператив и три с половиной тысячи на первый взнос. Ну, кооператив организовать для меня не проблема. А вот где деньги взять?

– Так…

– Красный нашел одного дельца, я дал ему квартиру, он дал деньги. Собственно, я их и в глаза не видел.

– А как ты смог дать ему квартиру?

– Ты же знаешь, мы занимаемся капитальным ремонтом жилых домов. В пределах общего плана капремонта мы можем выбрать тот или иной объект по своему усмотрению. Мотивы всегда найдутся. Ну а дальше просто: мы ставим дом на капитальный ремонт, а жильцов переселяем, у нас есть для этого специальный фонд жилой площади…

– Ага, значит, вы договорились с этим дельцом, поставили его дом на ремонт, а ему дали хорошую квартиру, – сообразил я.

– Ну!

– Так ведь, в общем-то, вся эта операция законная? Вы же и другим жильцам дали квартиры?

– Мы с них денег за это не брали, – мрачно сказал Антон. – Правда, и поехали они в малогабаритки у черта на куличиках. А наш поселился в центре, по высшей категории.

– Слушай, а что про все это думает Красный? – спросил я. – Чего ты его с собой не взял?

– Я звал его, да он открутился. Как я понимаю, тебе не доверяет.

– А, ну да, лишний свидетель разговора.

Официантка принесла мясо с грибами, но кусок не лез в горло. Только жажда палила.

– А какие еще, ты говорил, случаи?

Вместо ответа Антон выпил рюмку, надолго задумался, смотрел в одну точку, катал желваки по скулам, вздыхал. И снова выпил, не приглашая меня.

– Напьешься, Антошка, – предостерег я.

С коротким смешком Антон налил новую рюмку, уставился на нее. На лице его застыла гримаса сардонического смеха, и я вспомнил вдруг прочитанное где-то, что такая гримаса – признак столбняка.

– Человек похож на птичье гнездо, – вдруг громко сказал он. – Целый выводок всяких желаний одновременно разевает ненасытные клювы: дай! еще! хочу! мне!

Я положил руку ему на плечо. Он дернулся, сказал злобно:

– Коготок увяз – всей птичке пропасть! Отпуск подкатывал, я хотел взять с собой Зину. А на это нужны деньги, и немалые. Тогда Красный продал мне одну комнату и притащил мне тысячу рублей. Вот и все мои «случаи».

– Я одного не понимаю, Антоша: ведь Красный – умный, хитрый. Как же он полез в такую авантюру?

Антон коротко, сухо засмеялся:

– Надо знать Красного! Ты что думаешь, он из любви ко мне все это соорудил?

Я буркнул:

– Н-ну, я так полагал, что тебе, как своему начальнику…

– Черта с два, – перебил Антон. – Он с этих дельцов тысяч пятнадцать слупил, как с миленьких. И мне уделил от щедрот своих… Я, знаешь, все-таки полагал, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти, да как-то не так все повернулось. У тебя закурить есть?

Мы закурили, и после нескольких затяжек Антон сказал:

– В разговоре со мной Левка темнил что-то… Мне кажется, он и еще ряд таких же операций провернул… Уж очень он боится ОБХСС.

– А что, уже и до ОБХСС дошло?

– Думаю, да. Меня один случай насторожил.

– Да?

– В Сочи, в гостинице, я все как следует оформил – Зинку прописал в одноместный номер, а сам жил в люксе. И ходила она уже ко мне не как «посторонняя», а на законном, так сказать, основании – как проживающая. И ночевала, само собой, у меня. Так вот, третьего дня среди ночи вдруг стучат в дверь. В чем дело, кто такие? Отвечают: «Откройте, милиция, проверка». Делать нечего, открываю. Действительно милиция, и с ними – «Комсомольский прожектор». Почему женщина в номере, кто такая, где работает, ну и тому подобное – знаешь наши порядки. Отбрехался я вроде, но наши паспортные данные они тщательно записали. Короче, все настроение испортили. А приехал – узнаю: ревизия… Так вот, мне кажется, неспроста эта проверка…

Я попытался успокоить Антона:

– Ты же знаешь, у нас это дело обычное, любят в чужие постели нос совать.

Антон покачал головой:

– Обычное-то обычное, да только в «Жемчужине» полно блатных, таких как я, а проверку устроили только мне… Я узнавал потом…

– Да брось ты, не расстраивайся, Антон. Ты же знаешь, как оно в жизни бывает – полосами. Как говорится, после тучных коров идут тощие, а после тощих…

– А после тощих нет мяса, – горько улыбнулся Антон, поднялся. – Пойду позвоню в управление… Подожди меня, братишка…

Я проводил глазами его массивную внушительную фигуру, но обычно широко развернутые плечи показались мне недоуменно приподнятыми, спина как-то жалко ссутулилась, даже сзади Антон выглядел подавленным и сокрушенным. На моих глазах он погружался в мерзкую трясину страха. Я всегда знал его уверенным, сильным, веселым – настоящим старшим братом, и оттого, что сейчас он был унижен и раздавлен, острая боль когтила сердце, еще больше усиливала мою тоску и растерянность. Что же это будет? Чем кончится? Само собой, Антон не такой человек, чтобы бежать каяться перед ними, упрямства и твердости у него хватит. Да и перед кем каяться? Жулики, лихоимцы, в лучшем случае махровые бюрократы, которые мимо своего рта куска никогда не пронесут… Конечно, не надо было Антону в эту грязь соваться… А может быть, это не могло иначе кончиться? Что же теперь? Ведь если все откроется, это судебное дело. Правда, насколько я соображаю, случаи эти еще надо доказать по всем их юридическим правилам. Как это Андрей Гайдуков любит повторять: «Обожаю презумпцию невиновности, как маму родную…» Кстати, а что же мы об Андрее позабыли? С его связями…