Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

Вернулся Антон.

– Ничего нового? – спросил я.

Антон покачал головой.

– Слушай, Антон, а почему нам не посоветоваться с Андреем? С его дружками можно горы своротить, да и сам он мужик деловой. Ты с ним еще не говорил?

– Нет, Алешка, ни с кем я не говорил. Неужели ты не понимаешь, как мне мучительно с ними толковать об этом? Ты – это совсем другое дело…

– И Севка тоже не знает? – словно по инерции подлезал я.

– Говорю тебе – никто не знает. А Севка – тем более. Я с ним ни в коем случае это обсуждать не хочу. Что ты – Севку не знаешь? Он в первую очередь за свою задницу перепугается, что его в загранку больше не пустят, начнет меня уму-разуму учить. Да еще бате доложит в лучшем виде!

Как несчастье туманит человеку мозги, даже самому умному! Бати испугался! Вот дурень – тебе сейчас о спасении думать надо!

– Так что насчет Андрея? Давай сейчас к нему поедем? – предложил я.

Антон задумался. Официантка принесла кофе, и мы сидели, прихлебывая его теплую душистую горечь и сердито посматривая друг на друга.

– Подумать надо, – сказал наконец Антон. – Видишь ли, Леша, сейчас самое главное – что эти дельцы скажут ревизорам или обэхаэсэсникам – если их вызовут.

– Надо полагать, их вызовут обязательно, – выпалил я. – Может, есть смысл поговорить с ними?

– Нам – ни в коем случае, – категорически отрезал Антон. – Да и не знаю я их, в глаза не видел. Все переговоры с ними вел Красный.

– А Красный?

– Он сказал, что мужики надежные, ручается за них головой. И не в таких, мол, переделках бывали.

– Пусть Красный с ними обязательно поговорит. В конце концов, он брал – они давали. В случае чего их первыми посадят, да еще квартиры отберут. Помнишь, ты сам рассказывал про дело Беловола, тогда всех этих дельцов из квартир купленных повышибали…

– Помню… – Антон допил кофе, сумрачно крутил в руках чашечку. – Помню. И Красному скажу, конечно, – пусть он с ними потолкует покруче. Но если их вызовут в ОБХСС… – И он обреченно махнул рукой, взял бутылку, в ней оставалось еще немного, разлил водку по рюмкам.

– А что будешь делать?

– Буду терпеть. – Антон неожиданно рассмеялся. – Я анекдот забавный вспомнил. Одному еврею в поезде все время не везло: каждый раз его кто-нибудь избивал – то на платформе в очереди за кипятком, то в тамбуре хулиганы, то пьяный официант в вагоне-ресторане. Попутчик ему говорит: «Слушайте, сколько можно такое терпеть и куда вы, собственно говоря, едете?» А тот: «Если морда выдержит – аж до самой Одессы!» Вот так и мне придется. Потому что долг, к сожалению, платежом красен… – Антон чокнулся со мной. – Дай Бог, как говорится, чтоб обошлось.

Мы выпили, и я решительно взял его за руку:

– Поехали к Андрею!

Вот и получил я совет, поддержку и опору у несокрушимого старшего брата! Мы шли в проходе между столиками, и я отстраненно, будто глядя на другого человека, дивился охватившему меня душевному параличу: мне было не стыдно, что Антон стал взяточником, и не горько, что он безвозвратно теряет место командира и хозяина советской жизни, и не больно, что его могут завтра посадить в тюрьму, предварительно вываляв в смоле и перьях газетного позора.

Мне себя не жалко – чего ж его жалеть. Остро полыхнуло – не объяснением, не предчувствием – меня в тюрьму сажать не станут.

Проще убить.

Часть третья

37. Алешка. Маска осла

Наш родственник, настоятель и художественный руководитель бани, Серега Дудкевич никак не обнадежил. Медленно пошевеливая комьями своего тугого мяса, он молча выслушал меня – Антон в это время мрачно пил водку. Подумав, Дудкевич выразительно сплюнул, с презрением и досадой сказал:

– Дурак ты, Антон. Какое место просрал! Да знал бы я, что у тебя плохо с деньгами, я бы в миг дал людей – на вторую зарплату тебя посадили бы…

Антон дернулся лицом, и я видел, что он хочет сказать нашему банщику – я раньше с твоими людьми на одном поле не сел бы! Но ничего не сказал Антошка, он уже понял, что нечего гоношиться, ничем он не лучше уголовников Дудкевича, только глупее – они не попадаются.

А Серега посмотрел на нас строго и засмеялся:

– Ну, чего раскисли? Уже полные штаны наделали! Бздуны несчастные!..

Мне захотелось дать ему для порядка по роже, но за его спиной уже стоял немой Макуха, страшно скалился, беззвучно и слепо, как череп. С чернильными провалами глазниц. С огромными, железными руками.

Антошка безвольно вякнул в своем кресле:

– Свинья ты, Серега! Ошибаешься – я не трус…

– Я и не говорю, что трус, – ухмыльнулся Серега. – У тебя просто сфинктер слабый – чуть пуганули, и ты серанул в штаны. Бороться надо. Чего-нибудь придумаем – людишки пока кое-какие еще имеются…

У самого Сереги тоже были неприятности. Вчера его вызвали в Моссовет и сообщили, что готовится решение о закрытии бассейна. Академия художеств, важные ученые и главные писатели обратились с жалобой – испарения огромного открытого бассейна гноят и уничтожают картины в расположенном рядом Музее изобразительных искусств. Представили заключения экспертов и авторитетных комиссий: собрание живописи, третье в мире по ценности, находится под угрозой уничтожения.

Серега неистовствовал, но сдаваться не собирался. И хотя он кричал: «Посмотрим еще, что важнее – здоровье и отдых трудящихся или их дерьмовые картинки», но мне казалось, что банная песенка спета. Я не сомневался, что молельня утопленников на дне храма Христа Спасителя обречена – смоют ее миллионы долларов, которых стоят картины, а они могут завтра понадобиться для покупки хлеба.

Так и ушли мы, напутствуемые туманным обещанием Сереги пошерстить нужных людей, – ему сейчас было не до нас, ему надо было строить эшелонированную оборону против вшивых культуртрегеров, пытающихся ради спасения каких-то паршивых ничьих картинок лишить его главного промысла, а трудящихся – физкультуры.

– Послезавтра приезжает Кекконен, обязательно заглянет ко мне – он только мой массаж признает, – сказал задумчиво-значительно Дудкевич на прощание.

– Какой Кекконен? – удивился я.

– Какой-какой! Обычный. Лысый. Финский. Президент.

– И чего?

– Хрен через плечо! Совсем вы, братья, без ума стали! Не один же он будет! Людишки с ним прибудут всякие полезные – в перерывах пошепчемся…

Антон подвез меня к Дому журналистов, я пересел в своего «моську», а он покатил к себе в Управление – мрачный, черный, полупьяный. Сговорились утром созвониться. Я решил нарушить его приказ и поговорить с Севкой. Антошка не прав – дело не в том, хороший человек Севка или плохой, любит он нас или нет. Он все равно постарается сделать все возможное, чтобы замять скандал: больше всего на свете он озабочен своей карьерой и понимает, что ему самому может не поздоровиться, если эта история получит огласку. У нас только сын за отца якобы не отвечает, а брат из-за брата в два счета может вылететь с загранслужбы.