Петр Великий, голландский. Самозванец на троне
Шрифт:
Пока говорили тишком бояре, раздался тихий стук в дверь, и в кабинет толкнули дворового. Тот поклонился, да и остался стоять, словно столб у дороги.
– Гаврила?
– Да, князь-батюшка…
– Так вот, Гаврила, сослужи мне службу… Отвези эту грамоту стрельцам, они у Новодевичьего монастыря лагерем стоят. Расстарайся… Вот, тебе два ефимка за труды. Сенька-то тебя хвалит, дескать работник хороший, ты вот, докажи…
– Так а что сказать? Что от тебя, батюшка?
– Будешь говорить, что из Тулы, человек атамана кормовых казаков Черткова, передашь грамоту их главному. Всё понял? Если сделаешь
– И ты на дорожку вина выпей. Князь жалует, – Голицын придвинул деревянную плошку с вином.
Холоп не стал отнекиваться, а мигом выпил всё до дна, и прилично вытер ладонью усы и бороду. Поклонился, и покинул кабинет. Ромодановский тяжело вздохнул, и проговорил наболевшее:
– Всё одно непонятно. Кто же во главе мятежа? Кто из бояр?
***
– Кто таков? – и стрелец схватил под уздцы лошадь.
А его четверо товарищей живо взялись за копья и бердыши, подходя к всаднику. Тот почти что обмер, да вовремя опомнился.
– Так из Тулы я послан, вот письмо, – ответил гонец.
– И точно, – прочёл стрелец, вырвав грамоту из руки, – слезай давай, не мешкай!
Тот почти что сполз с лошади, да поплёлся вслед провожатому. Другой стрелец подгонял гонца тычками под рёбра древка копья.
– Да хвати, больно же , – пожаловался мужчина.
– Ты кто будешь? , спросил стрелец.
– Так из людей атамана Черткова, Гаврила я. Он как раз в Туле служит, а я при нём.
– И чего твой атаман?
– Да я и не знаю… Вот, послал. Награду обещал, пять рублей.
– Ишь ты, пять рублей? Пойдём, сейчас и на круге ответишь. А врать станешь, так и калёного железа отведаешь.
– Да я чего? Православные… – взмолился гонец.
Вскоре Гаврилу привели у повозкам, поставленным в круг для защиты. Стрелец отдал грамоту уряднику, тот посмотрел на печать, и просто посветлел лицом.
– Большое дело… – и поспешно прочитал послание, – Стрельцы! – крикнул урядник, – атаман Чертков просит обождать три дня, что бы он, со своим полком к нам пришёл.
– Тогда лучше самим в Тулу идти. Там припасов и кормов вволю, обождём казаков, и на Москву!
– И грамоту на Дон послать, что бы помогли!
– Грамоты пошлём, то дело верное. – говорил урядник. – Но, полковник просит здесь обождать. А то ведь в дороге с казаками разминуться можем. И, сами знаете, нам ещё помощь обещана.
– И где же те дети боярские? Нет их войска, – заметил стрелец.
– Верно говоришь, Тьма, – поддержал товарища его соратник.
Так проговорили, но решили здесь помощи ожидать, у Новодевичьего монастыря.
***
Только на второй день, ночью, обрушились на стрельцов рейтары и драгуны, повязали всех. Наутро прибыл и сам генералиссимус Шеин, в золочёной карете, смотреть на бунташных стрельцов. Неспешно прошёл между рядами, хмуро оглядел каждого. Толко вздыхал да охал, вспоминая прежние времна и походы. Смотрел, считал сколько людей.
– Да где же остальные? – крикнул он в толпу.
– Так на границе и остались. Мы пришли жалованье требовать. По три года ничего не плачено! – крикнул один из стрельцов.
– Что!?? Бунтовать! – крикнул взбешённый ответом Шеин, – кто заводчик?
Кто задумал на Москву идти?– Так мы за кормами шли. Оголодали шибко, обедняли…
– Не врать! Не сметь! Я вас всех запорю!
Подьячие Разбойного приказа принялись здесь чинить розыск, стали пороть стрельцов, да не узнали ничего. Непонятно всё выходило, и генераллисимус был в ярости. Вывели самых бойких, да повесили для острастки. Остальных под стражей отправили по монастырям, на строгую епитьмью, грехи избывать. Тем всё и закончилось.
Питер в Вене. Тайные свидания
Лежать в карете и спать- дело было весьма непривычным для Питера. Слышал он о подобном, но, не видел. На корабле, на его любимом бриге, и то не так качало, но привыкнуть было можно. Пару раз чуть не упал во сне, и стал пользоваться ремнями. Так в дормезе и трясся царь России до Вены.
Въезд был скорее будничным, словно в город репу с огородов привезли. Ни тебе шествия, ни цветов, ни восторженных бюргеров. Кавалькала проезала на окраину города, где в распоряжение русских передали небольшой дворец.
– Принимают нас плохо Франц, – проговорил Питер, – так, словно не государя большой страны, а одного из князей, или ещё хуже.
– Нет что вы, ваше величество, – пробормотал Лефорт, изящным жестом доставая табакерку.
Изящный швейцарец был хорош собой, обладал манерами принца крови, и прекрасно выглядел. Питер только тяжко вздохнул, стараясь сдерживаться.
– Записку передали, – начал читать Питер, – цесарь придёт ночью, через, тайную калитку. Хочет поговорить глаз на глаз.
– Европейская политика, Питер, не надо волноваться. Всё очень тонко, на полунамёках, – успокаивал Лефорт, -цесарь хитрит, не желает ничего обещать.
– Не было даже официальной встречи. Мой портрет теперь хранится в Лондоне, у курфюрста прусского, словно бы для опознания. Но посмотрим, что такое, – и Питер покраснел от злости.
***
Прошло несколько дней. В дворце для гостей шла подготовка к балу. В нескольких каретах приехали музыканты. Фургоны привезли столы , посуду, вина. Лакеи двора принялись приводить всё в божеский вид.
К обеду принялись съезжаться гости, которых Питер и не приглашал. Но он стоял у парадных дверей, встречая вельмож, разодетых в шёлк и бархат, и их жён, блистающих роскошными нарядами и открытыми плечами. В зале, позади него, оркестр заиграл минуэт. Музыка подняла настроение царя-гостя, а ещё больше – обилие прекрасных дам. Одна из них, одетая в серебристую парчу, улыбнулась ему настолько мило, и поклонилась так завлекательно, что бывший пират просто оттаял душой. Он держал даму за тонкие пальцы, и совершенно не желал отпускать роскошную пленницу.
– Очень рад вам, – наконец проговорил Питер глуховатым голосом.
– Благодарю вас, ваша милость, – ответила дама, опуская глаза, – Шарлотта Висбур, – назвалась она.
Дама оказалась весьма умна, и встала чуть позади великана. Но, всё же казалось, что она как-бы хозяйка дома, а Питеру это нравилось ещё больше.
Ну а гостям русский царь казался почти гигантом, таким северным циклопом, встречающим их у своей пешеры, к счастью, не очень страшной. И рядом с ним стояла и прекрасная нимфа, оживлявшая этот едва не демонический ансамбль.