Петровские казармы

– С вашего позволения, уважаемый Андрей Иванович, поговорим об этом в другой раз, ибо время моего пребывания здесь, как уже говорилось ранее, весьма ограничено. В нашем распоряжении чуть более получаса, а объявился я в вашем кабинете отнюдь не за тем, чтобы изнывать в бесплодных сетованиях по безвременно ушедшему юноше. Увы, тут уж никоим образом ничего поправить нельзя… Но желательно было бы мне успеть посвятить вас в подробности, могущие принести пользу в вашем расследовании, результаты коего мне, поверьте, небезразличны…

– Да неужто? – насмешливо поинтересовался Андрей, не особенно-то маскируя рвущийся наружу сарказм.

– Что ж, я это предполагал… – весьма сдержанно произнес Уваров, задумчиво покручивая левой рукой пышный ус. – По некоторым нюансам вашего поведения, заключаю, милостивый государь, что вы нашу теперешнюю встречу расцениваете как некий фарс и не намерены всерьез воспринять, то что я счел необходимым вам поведать… Жаль. Впрочем, подозрительность ваша вполне оправданна.

Гришин расслабленно откинулся на спинку стула и, скептически улыбаясь, предложил:

– А вы попробуйте меня переубедить.

– Это, знаете ли, недурственная мысль! – оживился Уваров. – И я решительно настроен переменить вашу позицию. Не верите мне, бог вам судья. Поверьте фактам! Не станете же вы отрицать очевидного?

– Смотря что считать очевидным. – Ухмыльнулся сыщик.

Ротмистр небрежно махнул рукой.

– Смею вас уверить, в нашем случае все крайне банально. Вы, сколь я могу судить, ведете расследование убийства моего сослуживца?

Андрей неопределенно пожал плечами и ответил уклончиво:

– Предположим… Но для начала докажите, что он был вашим, как вы говорите, сослуживцем.

– Не предвижу ни малейших затруднений. Вы, надо полагать, присутствовали при осмотре тела и составлении протокола? – Андрей утвердительно кивнул в знак согласия. – Превосходно. Стало быть, вам известны некоторые обстоятельства, о коих человек сторонний, а тем паче с покойным близко не знакомый, осведомлен быть не может. Спросите, о чем сочтете нужным, по своему усмотрению, и, коли с ответом не оплошаю, мы разом с недоверием-то и покончим.

– Почему нет? Давайте попробуем, – охотно согласился Гришин.

Он тут же разыскал нужный документ и пробежал его глазами. Мысленно сыщик уже он потирал руки в предвкушении. Ну, господа шутники-затейники, сейчас я вас утру, мало не покажется… А вдруг этот ротмистр не бутафорский и говорит чистую правду? – промелькнула в голове предательская мысль. Но трезвый рассудок напрочь отверг подобное предположение. Ерунда. Чудес не бывает.

– Значит, так. Начнем с вопроса попроще. Какие сигары, при жизни, разумеется, курил покойный?

– Гаванские. Сколько мне помниться, «Упманн», – не раздумывая отрапортовал ротмистр.

Гришин почти физически ощутил, как где-то глубоко внутри шевельнулся червь сомнения.

– Какой у него был портсигар?

И опять последовал четкий ответ:

– Самый обыкновенный, коричневой кожи с такой, знаете, латунной застежкой.

Сомнение с новой силой заявило о своих правах. Андрею стало немного не по себе, и он прибег к спасительной, как ему показалось, уловке:

– Что изображено на пряжке поясного ремня убитого?

Ротмистр усмехнулся, всем своим видом давая понять: ну-ну, проверять меня вздумал… и терпеливо разъяснил:

– В наследие от кавалерийской формы Жандармскому корпусу достались двухшпеньковые ременные пряжки, на коих изначально каких-либо изображений, а тем паче украшений, не предусмотрено, – он указал на свой ремень. – Ежели угодно, можете удостовериться.

Это еще ничего не значит, успокаивал себя Гришин: кто-то мог ознакомиться с протоколом, скажем, в прокуратуре… Хотя, марка сигар там точно не указана… И вообще, к чему такие сложности, если хочешь попросту разыграть ближнего?

– Андрей Иванович, – негромко сказал Уваров доброжелательным тоном, полным сочувствия и понимания, – поверьте, не так давно сам я нечто подобное изведал и чувства ваши вполне уразуметь способен. А посему по мере сил хотел бы вам помочь. У Погожева на шее, слева имеется небольшое родимое пятно, а на правой руке шрам, следствие падения с яблони в отрочестве. Мне сии частности известны, ибо всякий офицер, поступающий на службу в Корпус, предварительно проходит врачебное освидетельствование, и соответствующая запись присутствует в личном деле подпоручика… Сверьтесь с вашими бумагами. Уверен, такого рода подробности отражены в них надлежащим образом.

Андрей привык во всем идти до конца. Словно утопающий за соломинку, он ухватился за предложение ротмистра, быстро нашел и выдернул из скоросшивателя будущее заключение судмедэкспертизы. Надо же, пригодилась «рыба»… Как чувствовал. Не зря к Петровичу заезжал… Сейчас разберемся… Так, где у них тут описательная часть? Вот! Особые приметы: «…в восьми сантиметрах ниже левого уха на шее трупа присутствует пигментный невус* темно-коричневого цвета диаметром около пяти миллиметров…» и «…на внутренней стороне правого предплечья имеется застарелый продольный шрам длиной шесть сантиметров». Кажется, приплыли. Крыть нечем.

Слишком много совпадений, чтобы не принимать их в расчет. Это что же получается? Выходит, чудес никто не отменял, и розыгрыш здесь совершенно ни при чем? Сказать, что Гришин был ошеломлен, значит не сказать ничего. А каковы, по-вашему, должны быть ощущения человека, живущего в более или менее упорядоченном мире, где все подчинено более или менее понятным, веками выработанным, правилам, когда вдруг в одночасье выясняется, что все не так или, по крайней мере, не совсем так, как он до сих пор себе представлял? Ни с того, ни с сего появляется некто… И – хлоп! – привычный мир переворачивается, если не с ног на голову, то уж с боку на бок точно. С таким положением вещей трудно свыкнуться вот так, одномоментно. Андрею захотелось сделать то, что, наверное, сделал бы любой, окажись он в его шкуре, – побыстрее поставить точку в этом мучительном самокопании.

– А скажите, у вас… – он замешкался, подбирая слова. – Ну, там у вас… Сейчас который день, месяц, год?

Вопрос прозвучал по-детски наивно и неуверенно, но Уваров, нимало не смутившись, ответил:

– Двадцать второе мая одна тысяча восемьсот пятьдесят второго года от Рождества Христова.

Значит, Лешка был прав, с уважением вспомнил Андрей расчеты эксперта. Мундир, сигары, спички… Всё, принадлежавшее убитому, действительно, родом из середины девятнадцатого столетия. Выходит, между нами – в смысле, между мной и ротмистром, да и тем мальчишкой-подпоручиком – пропасть в сто пятьдесят семь лет… Рассказал бы мне кто такое еще вчера, точно не поверил бы… Он собрался было прикинуть, насколько соответствует дата, названная Уваровым, нынешней, с учетом разницы, возникшей после перехода России со старого стиля летоисчисления на новый, но вовремя передумал, решив не усложнять и без того непростую ситуацию. История с календарями давняя, путаная, и не ему, Гришину, с его, надо честно признать, весьма поверхностными познаниями в этой области, заниматься переложением дат. Тем более что в сложившихся обстоятельствах подобные мелочи решающего значения не имели. А потому он, повинуясь привычке, лишь зафиксировал в памяти двенадцатидневную разницу между двадцать вторым мая и третьим июня.