Певец во стане русских воинов

Рыцаря дале; когда же с ней говорил он, ответа

Не было, взор один отвечал; но в этом сердечном

Взоре целое небо любви и смиренья лежало.

Так подошли напоследок они к лесному потоку…

Что же рыцарь увидел? Разлив уже миновался;

Мелким ручьем стремился поток. «Он исчезнет

К утру совсем, – сказала Ундина, скрывая рыданье, —

Завтра кончится все, и тебе уж препятствия боле,

Милый, не будет отсель удалиться, как скоро захочешь», —

«Вместе с тобою, Ундиночка», – рыцарь ответствовал. «Это

В воле твоей, – шепнула она, усмехаясь сквозь слезы. —

Друг, я знаю, что ты Ундиночку любишь. Она же

Всею душою твоя, и навек. Но, милый, послушай,

Перенеси меня на руках на этот зеленый

Остров; там приютней. Хотя и самой мне сквозь волны

Было б нетрудно туда проскользнуть, но, друг, мне так сладко

Быть на руках у тебя. И если нам должно расстаться,

То хоть в последнее счастьем земным подышу я

Здесь у тебя на груди». И, растроган, встревожен,

Рыцарь Ундину на руки взял и понес через воду.

Было то место знакомо, то был островок, на котором

Встретился рыцарь с Ундиною в бурю. Ее опустил он

Тихо на шелковый дерн и хотел поместиться с ней рядом,

«Нет, не рядом со мной, а против меня ты садися,

Милый, – сказала она, – хочу я прежде, чем словом

Будешь ответствовать мне, твой ответ в непритворных

Взорах твоих заране угадывать. Слушай. Ты должен

Знать, уж на деле узнал ты, что есть на свете созданья,

Вам подобные видом, но с вами различного свойства.

Редко их видите вы. В огне живут саламандры,

Чудные, резвые, легкие; в недрах земли, неприступных

Свету, водятся хитрые гномы; в воздухе веют

Сильфы; лоно морей, озер и ручьев населяют

Духи веселые вод. Прекрасно и вольно живется

Там, под звонко-кристальными сводами; небо и солнце

Светят сквозь них; и небесные звезды туда проницают;

Там на высоких деревьях коралловых пурпуром ярким,

Темным сапфиром блистают плоды; там гуляешь по мягким,

Свежим песочным коврам, узорами раковин пестрых

Хитро украшенным; многое, бывшее чудом минувших

Лет, облеченное тайным серебряных вод покрывалом,

Видится там в величавых развалинах: влага с любовью

Их объемлет, в мох и цветы водяные их рядит,

Пышным венцом тростника их седые главы обвивает.

Жители стран водяных обольстительно-милы, прекрасней

Самых людей. Случалось не раз, что рыбак, подглядевши

Деву морскую – когда, из воды подымаяся тайно,

Пела она и качалась на зыбкой волне, – повергался

В хладную влагу за нею. Ундинами чудные эти

Девы слывут у людей. И, друг, ты теперь пред собою

В самом деле видишь ундину». Гульбранд содрогнулся;

Холод по членам его пробежал; неподвижен как камень,

Молча и дико смотрел он в лицо рассказчицы милой,

Сил не имея очей отвести. Покачав головою,

Грустно замолкла она, вздохнула, потом продолжала:

«Видом наружным мы то же, что люди, быть может и лучше,

Нежели люди; но с нами не то, что с людьми; покидая

Жизнь, мы вдруг пропадаем как призрак, и телом и духом

Гибнем вполне, и самый наш след исчезает; из праха

В лучшую жизнь переходите вы; а мы остаемся

Там, где жили, в воздухе, искре, волне и пылинке.

Нам души не дано; пока продолжается наше

Здесь бытие, нам стихии покорны; когда ж умираем,

В их переходим мы власть, и они нас вмиг истребляют;

Веселы мы, и нас ничто не тревожит, как птичек

В роще, рыбок в воде, мотыльков на лугу благовонном.

Все, однако, стремится возвыситься: так и отец мой,

Сильный царь в голубой глубине Средиземного моря,

Мне, любимой, единственной дочери, душу живую

Дать пожелал, хотя он и ведал, что с нею и горе

(Всех, одаренных душою, удел) меня не минует.

Но душа не иначе дана быть нам может, как только

Тесным союзом любви с человеком. И, милый, отныне

Я с душою навеки; тебе одному благодарна

Я за нее, и тебе ж благодарна останусь, когда ты

Жизнь не осудишь мою на вечное горе. Что будет

С бедной Ундиной, когда ты покинешь ее? Но обманом