Пейтон-Плейс

— Эй, — крикнула она у лестницы в подвал. — Ты остаешься там на всю ночь?

Майк выключил пилу.

— Нет, если ты свободна и у тебя есть желание, — сказал он, и Констанс рассмеялась.

ГЛАВА III

В ту же самую октябрьскую пятницу Сет Басвелл встретил на улице Вязов Лесли Харрингтона. Они обменялись приветствиями, так как были цивилизованными людьми и родились на одной улице, в одном городе и мальчиками ходили в одну школу.

В действительности, если на минуту задуматься, криво усмехаясь, рассуждал Сет, у них с Лесли много общего.

— Вы, ребята, все еще играете в карты по пятницам? — спросил Лесли.

Сет с трудом скрыл удивление: первый раз он слышал от Лесли то, что было очень похоже на просьбу.

— Да, — ответил Сет, и после этого единственного слова наступила неловкая пауза.

Каждый ждал, когда заговорит другой, но Сет не сделал ожидаемого приглашения, а Лесли больше не спрашивал. Они разошлись, но оба думали об одном и том же. Лесли Харрингтон не играл в покер на Каштановой улице с 1939 года и, если Сет не изменит себе, больше никогда не будет.

В течение многих лет между игроками в покер существовала договоренность: если кто-то из них не мог присутствовать на еженедельной игре, он должен был позвонить и уведомить об этом Сета после ужина в вечер встречи. Вечером, четыре года назад, Лесли позвонил ему. Это было в тот вечер, когда присяжные приняли решение по делу Элсворс против Харрингтона.

— Сет, — сказал Лесли. — Целый день в суде, я просто одурел. Вычеркни меня на сегодня.

— Я вычеркну тебя, Лесли, — разозленный прошедшим днем, с болью в сердце сказал Сет. — На сегодня и на все последующие пятницы. Я больше не хочу видеть тебя в моем доме.

— Перестань, не сходи с ума, Сет, — предостерегал Лесли. — В конце концов, мы столько лет были друзьями.

— Мы не были друзьями, — отвечал Сет. — Это просто совпадение, мы родились на одной улице в одном городе. Неприятное совпадение, должен сказать, — и на этом он повесил трубку.

«Да, действительно, — рассуждал Сет, поднимаясь по ступенькам крыльца своего дома, — у нас с Лесли и правда много общего. Один город, улица, друзья. Даже когда-то одна женщина. Как это легко, как опасно легко ненавидеть человека за свои собственные недостатки».

Эта последняя мысль ослабила в Сете пружину самобичевания до такой степени, что он почувствовал привкус желчи во рту, и как только вошел в дом, сразу сделал себе такую порцию спиртного, что ею можно было отбить любой неприятный привкус. К тому времени как, опередив на несколько минут остальных, прибыл Мэтью Свейн, редактор газеты был совершенно пьян.

— Бог ты мой! — воскликнул доктор, переступая через вытянутые ноги Сета, чтобы подойти к столу, на котором стояла бутылка. — В чем причина?

— Я размышлял, мой дорогой друг, — заплетающимся языком сказал Сет. — Размышлял о том, с какой легкостью один человек может обвинить другого в своих собственных недостатках. И из этого, старина, — Сет прищурил один глаз и ткнул пальцем в доктора, — многое следует. Используя идиомы на твоем уровне, я могу даже сказать, что эта мысль беременна.

Доктор налил себе выпить и сел.

— Вижу, сегодня не составит труда почистить твои карманы, — сказал он.

— Эх, Мэтью, где твоя душа, если ты можешь говорить о картах, когда я нашел решение всех мировых проблем.

— Извините, Наполеон, — сказал Свейн, — звонят в дверь.

— Если каждый человек, — продолжал Сет, игнорируя ремарку Дока, — прекратит ненавидеть и обвинять другого в собственных недостатках и неудачах, мы станем свидетелями гибели зла в этом мире — от войны до злословия.

Мэтью Свейн, который ходил открывать дверь, вернулся в сопровождении Чарльза Пертриджа, Джареда Кларка и Декстера Хамфри.

— Мы все в одной дырявой лодке, — сказал Сет вместо приветствия.

— Что с ним такое? — риторически спросил Джаред.

— Он нашел решение мировых проблем, — сказал Свейн.

— Хм, — буркнул Хамфри, чей недостаток чувства юмора был притчей во языцех. — С ним все было в порядке, когда я видел его сегодня днем. Ну, я пришел играть в карты. Мы будем играть?

— Располагайтесь, джентльмены, — сказал Сет, щедро взмахнув рукой. — Чувствуйте себя как дома. Я посижу здесь и помедитирую.

— Черт возьми, что на тебя нашло, Сет? Так рано начал с бутылки, — спросил Пертридж.

Сет посмотрел на адвоката.

— Тебе никогда не приходило в голову, Чарльз, что терпимость может дойти до той точки, когда это уже не терпимость? Когда получается, что благородная позиция, которой мы все так гордимся, превращается в слабость и молчаливое соглашательство.

— Фу, — сказал Пертридж, искусственным жестом вытирая лоб. — Ты изъясняешься как на студенческом сборище. Что ты хочешь этим сказать?

— Я говорю, — высокопарно сказал Сет, — о тебе, о себе, обо всех нас в связи с Лесли Харрингтоном.

Наступила тишина, и Сет, как сова, переводил глаза с одного друга на другого. Наконец Декстер Хамфри откашлялся.

— Давайте играть в карты, — сказал он и пошел в кухню Сета.

— Все мы, каждый из нас, ненавидит Лесли за свои собственные недостатки, — сказал Сет, откинулся в кресле и отпил из бокала.

Если Сет Басвелл и Лесли Харрингтон и имели что-то общее, так это то, что Сет, как и Лесли, был не из тех, кто волнуется. Разница тут была лишь в том, что Лесли приучил себя не волноваться, а Сет никогда не волновался вообще. Джордж Басвелл, отец Сета, был так же богат, как и отец Лесли, он был видным человеком в штате и «отбрасывал длинную тень». И если Лесли страдал от постоянного желания добиться успеха, то Сет так давно оставил всякие надежды оставить след в этой жизни, что уже сам не помнил, когда это было, и это позволяло ему не волноваться из-за неудач, с которыми Лесли был вынужден научиться сосуществовать. Сет не мог вспомнить свое решение — годы превратили его в неопределенное чувство.

«Никто никогда не сможет сказать, что, несмотря на все попытки, я не смог стать таким, как отец, потому что я никогда не буду стараться быть таким, как он»

Это чувство молодого Сета было началом того, что его отец позднее с прискорбием называл «лень Сета», — а мать обозначила, как «полное отсутствие амбиций у Сета».

Как бы это ни называлось, в результате забытого решения Сет поплыл по течению. Он дрейфовал через юность, и через четыре года в Дартмуте, и таким же путем приплыл по течению к владению «Пейтон-Плейс Таймс». Он отрешенно дрейфовал через смерть родителей и потерю любимой, и вскоре отрешенность Сета стала известна в Пейтон-Плейс как терпимость Сета.