[e-mail] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Одна из причин заключалась в том, что женщины адаптировались к новой жизни гораздо быстрее и активней: пока мужчины-эмигранты для прокорма семьи горбатились на развозке пиццы или крутили баранку такси, женщины получали новое образование, овладевали украинским языком и смело выходили на хорошую работу.

Они попадали в круг «других» мужчин.

Нормальные украинские особи мужского пола не были взращены в вечном американском страхе перед «sexsual harrasment», они смело смотрели на женщин и на все их достоинства, делали комплименты, намекали на встречу, и не только намекали.

Кроме всего прочего, у этих мужчин были деньги, а собственные мужья, в восприятии женщин, уже выглядели бездарными неудачниками.

Мирон и Бен пережили развод с жёнами по — разному.

Мирон совершенно искренне переживал, страдал, мучительно искал точку опоры, но, отболев, занялся строительством новой жизни. Он нашёл хорошую работу, зарабатывал большие деньги, поддерживал сына и абсолютно не реагировал на стенания бывшей жены, чей повторный брак оказался неудачным.

Бен, который всю свою сознательную жизнь наставлял жене ветвистые рога, внешне никак не отреагировал на её измену. Он уехал в другой район, веселился, бегал по девкам, легко зарабатывал и тратил деньги, затем почти увёл из дому чужую жену. Но тут опомнилась жена собственная, отличавшаяся редкой настойчивостью и выдумкой. Она сделала всё, чтобы поломать его планы — вплоть до того, что познакомилась со своей соперницей и обрисовала ей яркую перспективу жизни с Беном. В результате — Бен остался один, а его бывшая супруга, спустя некоторое время, объявила о своём намерении выйти замуж за юношу лет на десять младше её. К этому времени у Бена образовалась полоса неудач: он растратил заработанные на удачных сделках деньги, фирма обанкротилась, найти работу в другой компании он не мог, а всю оставшуюся энергию он тратил на попытки воссоздания развалившейся семьи.

Но время было упущено. Колесо истории уже перерезало все любовные струны и семейные канаты. Осталась только тонкая ниточка — чудный сынишка, с которым Бэн старался видеться регулярно. Эта ниточка и удержала Бэна на плаву.

Он расслабился и Судьба дала ему шанс.

В один из редких свободных вечеров они собрались у Фила в квартире, как в добрые старые времена. Договорились, что собираются без баб, мальчишником, но Бэн приволок с собой некую задумчивую девушку, и все пытался обыграть ее в шахматы. Девушка оказалась, в недалеком прошлом, чемпионкой Бруклина среди юниоров и снисходительно позволяла азартному ухажеру получать мат в эндшпиле, а не в дебюте. Пили красное ирландское пиво, ели подсоленные креветки и селедочку с картошечкой. Треснули по рюмке холодной, из морозильника, «Смирновской», и Бэн с Мироном заказали Филимону пару старых песен. Филимон сам с удовольствием прошелся по репертуару брайтонских ресторанов, где он еще успел застать живую историю русского романса в Америке — Валериана Пацеева, и от него усвоить весь «фраерский набор» двадцатого века.

— Говорят, вы и свои песни пишете? — неожиданно подала свой тихий голос чемпионка.

— Писал, — покачал головой Филимон.

— А почему в прошедшем времени? — искренне удивилась девушка.

— Наверное потому, что все мы здесь как бы в прошедшем времени, — спокойно ответил Филимон и неожиданно для самого себя вспомнил давно не игранную мелодию вальса:

Мы поссорились с другом, Повод — сущий пустяк… Телефон острым зудом Попадает не в такт. Бесполезные споры, Словно замкнутый круг… Но друзья после ссоры Возвращаются вдруг: На стук колес, на детский плач, На боль утрат и неудач, На зов трубы в лихом бою, На песню грустную мою, Весной — на звонкую капель И секундантом — на дуэль! На суд людской, На страшный суд, Друзья — придут. Докурю сигарету И закрою окно, Город в красках рассвета, Как цветное кино. Мы сидим в кинозале, И конечно, не вдруг, Где-то в самом финале Возвращается друг: На стук колес, на детский плач, На боль утрат и неудач, На зов трубы в лихом бою, На песню грустную мою, Весной — на звонкую капель И секундантом — на дуэль! На суд людской, На страшный суд, Друзья — придут.

Водку допили, песни допели.

Девушка напросилась в гости еще раз, а когда Филимон любезно пригласил ее приходить в любое время, то Бэн многозначительно покачал пальцем перед его носом.

— Что ты там про дуэль распевал?

Это был хороший признак — Бэн выходил из «мертвой петли».

В эмиграции это удавалось не всем.

Проблемы, скрытые комплексы, противоречия — всё это, словно гидропонные помидоры, приобретало в новых условиях новые гипертрофированные размеры. День ото дня, на работе и в кругу друзей,

Филимон накапливал информацию о своих и чужих проблемах, и жизнь в добровольной ссылке стала терять флёр импрессионизма и приближаться к жанру чёрно-белой фотографии.

На острове было тесно.

Вокруг него бились волны громадных денег украинского делового мира, пролетали тайфуны головокружительных финансовых взлётов и стремительных падений, блистающий мир экономического чуда дразнил своей доступностью и, казалось бы, неограниченными возможностями.

Людям с большими амбициями и планами нужно было набраться смелости и рисковать, отчаливая из спасительной бухты. Многие так и поступили: одни доплыли до молочно-кисельных берегов украинской элиты, другие — канули в неизвестность, не оставив даже следа на воде.

Эти наблюдения и размышления привели Филимона к мысли о создании оригинального телесериала «Остров»: смешные и грустные телевизионные зарисовки должны были воссоздать атмосферу жизни его бывших земляков в новой стране.

Он изложил свою идею боссу.

Марко выслушал внимательно, ответил уклончиво, но денег на фильм не дал. Упрямый Филимон занял деньги у друзей, нанял актёров, уговорил бородатого Алекса и с его и Божьей помощью снял материал для первой серии самостоятельно.

Оставалось смонтировать фильм.

Марко Пивень пообещал дать время и технику чуть позднее — и тут же увеличил количество репортажей с Подола, так, чтобы Филимону и вздохнуть было некогда. В текучке ежедневных хлопот скончалась последняя соучастница проекта — надежда.

Но жизнь, всё равно, была прекрасна.

На острове происходили грандиозные события: свадьбы, похороны, рождение детей, внуков. Особо важным этапом жизни был процесс получения украинского гражданства. Процесс это был сложный, он включал в себя экзамен по украинскому языку, а также по истории Украины. Кроме того, все мужчины до пятидесятилетнего возраста должны были доказать своё умение ездить верхом, владеть шашкой и стрелять без промаха, а женщины не старше восьмидесяти — овладеть мастерством качественного приготовления вареников.

Женщины справлялись с задачей легче: они с трудом разбирались во всех хитросплетениях и столкновениях украинского гетманства, но вареники перевешивали знание истинной роли Богдана Хмельницкого в заключении союза с Россией.

Мужчинам приходилось мучительно осваивать козацкие премудрости, и на этом поприще процветали школы верховой езды, фехтовальные клубы и стрелковые тиры. Для оплаты этих упражнений эмигрантам с легальным статусом государство выделяло специальные гранты, а уж нелегалам приходилось набивать шишки и синяки за свой счёт. Но получение гражданства компенсировало все перенесённые страдания: бесплатная медицина, пенсия, квартиры со сниженной стоимостью, талоны на питание — все эти кирпичики беззаботной старости лежали на вершине труднодоступной горы.

Подозревалось, что есть и другие способы обеспечить старость: украинские газеты регулярно помещали статьи о страшной американской мафии, пустившей глубокие корни в украинском чернозёме. Приводилось в пример количество ресторанов и магазинов, куда не зарастала «народная тропа», и журналисты задавали резонный, на первый взгляд, вопрос — зачем платить государственную помощь людям, которые на ужин в ресторане тратят месячное пособие.

Приёмом классической демагогии газетчики сводили вместе «ежа и ужа» и полученной в результате скрещивания колючей проволокой опутывали весь остров эмигрантов. Никто из журналистов не удосуживался провести элементарное социологическое исследование и убедиться в том, что если старики и приходили в рестораны, то по праздникам, которые устраивали их успешные дети, а в будний день они скрупулёзно вычитывали рекламы в магазине и выискивали куриные ножки не по тридцать девять, а по двадцать девять, либо — по тридцать девять, но с купоном в двадцать копеек на следующую покупку.

Но были и прецеденты.

Особо шумным было дело керосинщиков.

Умные люди обнаружили брешь в законодательстве суверенного государства и немедленно вставили в это отверстие свой алчный нос.

Филимону пришлось подробно освещать этот судебный процесс, и он, в целом осуждая нарушителей закона, пришёл в полный восторг от расторопности и сообразительности земляков.

— Представьте себе некую фирму «А», которая занимается поставками керосина для авиационных компаний, — важно излагал свою речь государственный обвинитель, — она должна платить налог на доход от проданного продукта в размере 42 %. Но некоторые лица находят в справочнике другую градацию уплаты налога — 23 %. Именно столько должны платить те, кто доставляет керосин в отдалённые районы страны, лишённые электричества. Представьте себе, — потрясал руками прокурор, — ещё в начале двадцать первого века в Украине были такие районы, и этот закон был принят в те трудные времена. Что делают обвиняемые? Они открывают массовую продажу керосинок, причём, при покупке керосинки за одну гривну, дарят покупателю купон на приобретение бутылки водки, а затем подписывают с этим человеком контракт на поставку керосина в течение года. Контракты прикладываются к финансовым отчётам, керосин продаётся частным владельцам самолётов, а сумма налогов, принадлежащих государству, кладётся в карман!