Пианист

– А если бы вам не надо было защищаться от всех остальных, что бы вы пели?

– Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку!

Он издал зазывный петушиный крик, раскинул руки, точно крылья, и стал подскакивать на месте, к радости девушек и маленького племянника. Андрес подумал, что надо бы успокоить Роселя, сказать, чтобы он не опасался Флореаля, но музыкант, похоже, не нуждался в словах, а хотел сам поглядеть и разобраться в этом человеке, без подсказок, глаза его загорелись интересом энтомолога, а на губах появилась улыбка, показавшаяся Андресу презрительной, однако может статься, подумал Андрес, человек просто не умеет владеть лицом. Они двинулись дальше своей дорогой, но стоило кому-нибудь обернуться на голубятню, как Флореаль снова принимал шутовскую позу и зазывно кричал петухом. Они дошли до ската, примыкавшего вплотную к тонувшей в темноте плоской крыше соседнего дома, на которую выходили окна мансарды и дверь на лестницу. За окном мансарды женщина лет пятидесяти, с молодой упругой кожей и посеребренными сединой волосами, мешала что-то в фарфоровой миске.

– Это сеньора Ампаро, знахарка и гадалка.

Кинтана подтолкнул к окну упиравшегося Андреса, и тот в конце концов постучал в стекло; женщина равнодушно обернулась на стук.

– Опять вы тут, сукины дети, что вам показать – зад или перед?

– Мы – мирные люди, сеньора Ампаро. Ваши соседи из одиннадцатого и девятого дома, – прокричал Юнг, прижавшись ртом к стеклу.

– Вижу я, вижу твою рожу.

– Это я, Юнг, сын сеньоры Асунсьон, я пришел с отцом.

Женщина подошла к окну, подняла раму и оказалась лицом к лицу с незваными гостями.

– И правда, ты, Юнг. Простите за грубые слова, покою нет от близнецов с улицы Сера, дурачки от рождения, то и дело ходят сюда, показывают мне голый зад, гадости говорят. А с вами, я вижу, и сеньориты молоденькие. За советом пришли ко мне?

– Нет, нет, не за этим, сеньора Ампаро, просто мы решили прогуляться, показать наши крыши этому сеньору, он музыкант, и приятелю Андреса, Кинтане.

– А мальчик? – спросила сеньора Ампаро с некоторой опаской.

– Племянник Андреса, внук сеньоры Паки и сын модистки Роситы.

– Детка, твоя мама сшила мне вискозное платье, точь-в-точь как в журнале «Для тебя».

И наконец, расплывшись в улыбке, сеньора Ампаро подняла раму до отказа, и они все, один за другим, прыгнули в комнату, которая служила кухней, столовой и храмом одновременно, потому что в нише, украшенной искусственными цветами, сиял разноцветными гипсовыми лучами чудотворный образ Пресвятой девы, а на буфетной мраморной доске мерцали лампады – в чашах с водой и маслом, – освещая фотографии, которые клиенты принесли хозяйке.

– Фотокарточки сыновей, мужей или женихов, они ушли на войну и не вернулись, пропали без вести – может, умерли, а может, в плену. Я ставлю перед каждым масляную лампаду, чтобы Господь или Великая удача осветила им путь к дому. Иногда карты раскидываю, судьбу гадаю, снимаю тоску, молю Пресвятую деву и три раза читаю молитву Михаилу-архангелу. А вам двоим хорошо бы помолиться о помощи Святой Рите Касиайской, потому как, вижу, вы девушки в самом соку, а смеетесь будто еще нетронутые.

– Нам ничего не надо, сеньора Ампаро, мы заглянули просто из любопытства и не станем вас долго беспокоить. В тусклом свете кухни глаза дона Энрике за треснувшими стеклами очков казались красными и больными, словно раненными стеклянными осколками.

– Вам-то не надо, а мальчонку, по лицу вижу, тоска гложет.

– Это у него от глистов. Мы даем ему сахарные пилюли доктора Састре-и-Маркеса.

– Тоска у него.

– Глисты, солитер.

– Тоска. Иди-ка сюда, сынок.

Женщина посадила мальчика к себе на колени, сама села лицом к святой и зашепталась с ней о чем-то, а большим пальцем левой руки между тем трогала прозрачный лобик ребенка. Потом поставила мальчика на пол, опустила пальцы в чашу с водой и толчеными цветочными лепестками и мокрыми пальцами начертала на лбу мальчика какие-то знаки.

– Если делать так три раза в неделю, тоска уйдет.

– Не знаю, с чего у него тоска. Он в доме – король.

– В жизни всегда есть темная полоска, она отделяет радость от печали.

– А, пожалуй, правда, после того как отец вернулся из тюрьмы, малый вроде как загрустил.

Женщина торжествующе подмигнула – мол, а я что говорила! – словно призывая всех остальных в соавторы счастливой догадки.

– Скажи сестре, пусть приводит его ко мне. Я за это ничего не возьму. Кое-что перешьет мне, а я сниму тоску с мальчонки, вот мы и будем в расчете.

– Но у него и глисты.

– Глисты от тоски заводятся.

– А вот я хотела бы узнать…

– Что бы ты хотела узнать, девушка?

Магда не решалась сказать, сестра толкала ее локтем в бок.

– Я бы хотела узнать, вернется ли в мою жизнь один человек.

– Блондин или брюнет? Женатый или холостой? Встает с правой ноги или с левой?

– Он был… брюнет, брюнет и очень сильный. Был женат, но жена умерла от плеврита, а вот с какой ноги он встает, не помню. Он был артистом.

– Каким артистом?

– Цирковым. Женщину привязывали к доске, а он бросал кинжалы, и все, все вокруг нее втыкались.

– Ты была его невестой?

У Магды дрогнул голос:

– Я с ним жила. Три месяца. В цирке. Это меня привязывали к доске, а он бросал кинжалы. В Винаросе он пометил меня, в плечо, немного оцарапал ножом, шрам остался. А еще он гнул стальной брус, а я выносила этот брус и показывала всем, дескать, очень тяжелый, дескать, еле иду.

– Он тебя бросил?

– Цирк прогорел, и мы приехали в Барселону. А однажды утром он пропал, и поминай как звали.

– Ты живешь там же, где жила с ним?

– Нет, но на том месте я оставила для него записку.

Руки гадалки взлетели ко лбу Магды, подушечками больших пальцев она закрыла девушке веки, в то время как другие пальцы ощупывали ее лоб, а потом побежали к ушам и наглухо закрыли ей уши, чтобы не проник ни один посторонний звук.

– Открой глаза. Нет. Он не вернется.

– Почему вы так уверены?

– Я не могу открыть тебе все свои секреты, но ответ на твой вопрос в твоих глазах. Твои глаза полны случайных мужчин.

– За мной ухаживали только двое.

– Не важно. Твои глаза полны случайных мужчин.

Круг почтения словно лег вокруг гадалки, отделив ее от всех остальных.

– И с шариком вы тоже умеете? – спросил мальчик.

Гадалка поглядела на него сурово, однако пошла к выключателю и погасила свет, короткое время комнату освещали лишь последние сумерки уходящего дня да свет полной луны, словно нарисованной на ясном небе. Гадалка убрала с центра стола то, что они приняли за цветочную вазу, на ее месте остался светящийся белый стеклянный шар. Как загипнотизированные, они не отрывали глаз от шара, куда он двинется, назад или вперед, следили за пассами, которые совершала вокруг него гадалка, приглашавшая их подойти ближе.