Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973

«Вскоре после своего приезда в Париж, вероятно, 6 мая 1904 года, Пикассо переехал в “Бато-Лавуар”. Он обзавелся кое-какой мебелью и необходимыми для хозяйства вещами: раскладушкой, матрасом, стулом, столом и тазиком (все это обошлось ему в восемь франков). Пабло нанял мальчишку-испанца, который довез на своей ручной тележке весь этот нехитрый скарб чуть ли не через весь Париж до нового жилища Пикассо на крутом холме Монмартра, на улице Равиньян. Пикассо пообещал пареньку пять франков за доставку вещей, и тот, обливаясь потом, тащил тележку в гору практически в одиночестве. Но когда они добрались до нужного адреса и речь зашла об оплате, Пикассо сказал, что, к сожалению, не сможет заплатить, потому что это были все его деньги, и если он их отдаст, то ему самому просто нечего будет есть» [81] .

81

Josep Palau i Fabre, Picasso vivant, Barcelona, Poligrafa, 1980, p. 226.

Прошло несколько месяцев. Так же, как когда-то давно, в 1900 году, Пикассо писал с Касагемасом общие письма своим друзьям братьям Ревентосам, так и сейчас он начал вести одну записную книжку на двоих с Максом Жакобом [82] . Они по очереди оставляли в ней свои впечатления: Макс записывал там свои стихи, а Пабло делал зарисовки. Пикассо и Макс Жакоб стали очень близки в этот период жизни. Они оба пытались пробить себе дорогу и продвигались вперед вслепую, не видя своего будущего. Вот так, наощупь, Пикассо шел к своей цели и в творчестве. Это прослеживается в одном из, пожалуй, самых трогательных его набросков будущей картины «Завтрак слепого», который он отправил Максу Жакобу еще в 1903 году. Тогда он коротко подписал рисунок: «Я пишу слепого, сидящего за столом. В его левой руке хлеб, а правой он нащупывает кувшин с вином» [83] . А позже, в 1935 году, эта тема зазвучит еще пронзительнее в его душераздирающей графической работе из цикла «Сюиты Воллара» – «Слепой Минотавр».

82

Palau i Fabre, Picasso vivant, p. 375.

83

Seckel, Chevriere, and Henry, Max Jacob et Picasso, p. 23, letter of 6 August 1903.

7 «Бато-Лавуар» и другие позорные жилища

В настоящее время Руис состоит под наблюдением полицейских Департамента гарнос [34] .

Начальник полиции Рукье, архив главного управления полиции [84]

В углу комнаты лежал пружинный матрас. У стены стояла старая чугунная печурка, на которой была установлена широкая глиняная миска, заменяющая раковину для умывания. Чуть поодаль располагался белый деревянный стол с лежащими на нем полотенцем и куском мыла. В другом углу примостился маленький черный сундучок, который можно было использовать как табурет, рядом с ним – плетеный стул, несколько мольбертов и приставленные к стене подрамники всех размеров с натянутыми на них холстами. Повсюду валялись кисти, тюбики с краской и склянки со скипидаром. Окно было без занавесок, а в ящике стола жила маленькая белая мышка, о которой Пикассо с нежностью заботился…» [85]

34

Гарнос (фр. les garnos, от фр. hotel le garnis, что означает «отели с меблированными комнатами») – полицейское подразделение в Париже. В обязанность полицейских этого отдела входило следить за постояльцами отелей с меблированными комнатами. (Прим. пер.)

84

PPP, dossiers de naturalisation d’etrangers celebres, IC 5, report of 24 May 1905, in Daix and Israel, Pablo Picasso: Dossiers.

85

Fernande Olivier, Picasso et ses amis, Paris, Pygmalion, 2001, p. 26.

Это подробное описание мастерской художника принадлежит его музе и любимой женщине, Фернанде Оливье, с которой Пикассо прожил там около трех лет. После первых неудачных попыток обосноваться в столице он наконец-то обрел пристанище в студии своего барселонского друга Пако Дуррио, в здании, которое Макс Жакоб метко назвал «Бато-Лавуар» («баржа-прачечная»).

В течение пяти лет – с 1 апреля 1904 года по 1 сентября 1909 года – это место было единственным жилищем Пикассо. Дом напоминал собой тесный улей, в котором селилась довольно странная, разношерстная публика – бедные художники, иммигранты, бродячие артисты. И Пикассо был частью этой общины. Само по себе строение уже на тот момент было ненадежным и крайне ветхим, и потому неудивительно, что через несколько десятилетий оно было полностью уничтожено пожаром. «Месье, все мое имущество погибло в огне, дом разрушен, опорные балки сгорели, а лестница обвалилась, поэтому я не могу попасть в свою комнату. По этой причине я прошу Вас отменить в этом году мой налог на недвижимость» [86] , – писал некий господин Мукьелли вскоре после катастрофы.

86

Archives de Paris (ADP) [далее цитируется как ADP], property register, D1P4 4298.

Это странное сооружение получило название «Бато-Лавуар» из-за своей внешней схожести со старыми баржами, на которых прачки стирали белье. Кроме того, в возникновении такого прозвища сыграло роль и развешенное прямо на окнах (больше было негде) постиранное белье. В регистрационном журнале Национального архива недвижимости это здание было записано по адресу «Париж, Монмартр, улица Равиньян, строение номер 13. Фасад дома одноэтажный, а с его противоположной стороны, выходившей на улицу Гарро, три этажа. Вся эта часть дома практически полностью деревянная, а под ней фундамент и погреб» [87] . Это было убогое, невероятно грязное местечко. Вот как описывает его Фернанда Оливье: «На втором этаже по обеим сторонам узкого коридора располагались отапливаемые при помощи печей-буржуек тесные комнатушки со скрипучими полами. На весь дом имелся единственный водопроводный кран и общий клозет. В нем не было освещения, а дверь не запиралась на засов и распахивалась при малейшем сквозняке, стоило только кому-то войти в дом с улицы или выйти наружу… Электричество и газ отсутствовали, что, впрочем, в те времена было нормой для многих старых жилых домов Парижа. От рассвета до поздней ночи это своеобразное общежитие было наполнено всевозможными звуками: разговорами, песнями, криками, сомнительными стонами, доносившимися из-за закрытых хлипких дверей, звоном ведер, в которые наливалась вода, смехом, плачем и руганью… В общем, ни о какой приватности там не могло быть и речи…» [88]

87

ADP, property register, D1P4 4298.

88

Fernande Olivier, Souvenirs intimes: Ecrits pour Picasso, Paris, Calmann-Levy, 1988, p. 114.

«Бато-Лавуар» – одно из тех постыдных жилищ, которые столица Франции предлагала своим иммигрантам и маргиналам. Там то и дело случались страшные пожары. Как полиция в те времена классифицировала жителей города? Она сортировала их по месту проживания: на тех, кто «арендовал обычное жилье; тех, кто жил в убогих отелях с меблированными комнатами («гарнисами»); и, наконец, тех, кто жил на речных баржах, в деревянных сараях, крытых передвижных повозках, трейлерах или приютах» [89] .

89

Claire Levy-Vroelant, “Le logement des migrants en France du milieu du XIXe siecle a nos jours,” Historiens et geographes, no. 385, January 2004, “Inventaire des types de logement des migrants,” p. 155.

Лачуги, ночлежки, притоны – существует довольно много терминов для описания такого рода маргинальных мест. В чем нельзя сомневаться, так это в том, что здание «Бато-Лавуар» принадлежало к той категории строений, которые заселялись людьми, находившимися в самом низу социальной лестницы. В настоящее время «Бато-Лавуар» является историческим памятником, а «в 1867 году этот барак принадлежал слесарю, который в 1899 году продал его некоему господину Тибувилю, а тот перестроил его под мастерские для художников. Возведенные в основном из дерева, эти мастерские изначально были ветхими и ненадежными. В 1978 году, после последнего пожара, на их месте соорудили новое здание, сохранив таким образом “Бато-Лавуар” как исторический объект» [90] , – говорится в одном из документов архива Министерства культуры Франции.

90

Ministere francais de la Culture, Archives des Monuments historiques, PA00086734.

В полицейском архиве Парижа я нашла две справки, датированные маем 1905 года. Они помогли мне выявить странную взаимосвязь, которую проводили полицейские между социальным статусом человека и его политическими взглядами. В одном из документов под номером 6420 в деле № 36 942 директор главного управления полиции Парижа давал распоряжение руководству полиции 18-го округа: «Прошу возобновить наблюдение за Пабло Руисом Пикассо, родившимся 25 октября 1881 года в Малаге (Испания) и с 18 июня 1901 года состоящим на учете Третьей бригады полиции. Необходимо установить его нынешние убеждения». За период с 1901 по 1905 год Пикассо дважды надолго уезжал в Барселону, и если и появлялся в Париже, то на очень короткий срок. Однако в глазах полиции он оставался неблагонадежным. В очередной раз вернувшись в столицу Франции и переехав в трущобы «Бато-Лавуар», Пикассо автоматически снова привлек к себе внимание полицейских. Так что же стояло за этим всплеском интереса к нему в мае 1905 года? Документ был написан 17 мая 1905 года и, несомненно, спровоцирован выставкой картин художника в галерее Серрюрье, которую организовал критик Шарль Морис [35] . Он упомянул Пикассо в статье, опубликованной 15 марта 1905 года в литературных журналах Le Mercure de France и La Plume. Схема ничем не отличалась от той, что была применена в июне 1901 года, когда после выставки Пикассо в галерее Воллара на него завели досье. Этот же прием будет снова использован в июле 1932 года во время ретроспективы работ художника в галерее Жоржа Пети [36] .

35

Шарль Морис (1860–1919) – французский поэт, писатель, журналист. (Прим. ред.)

36

Жорж Пети (1856–1920) – французский арт-дилер, владелец галереи, одна из ключевых фигур своего времени на арт-рынке Парижа. (Прим. ред.)

Почему во всех этих досье и сообщениях такой взволнованный тон? Почему полицейские озабочены местонахождением Пикассо и его деятельностью? Почему они вели себя как параноики? Полагаю, что все эти нагромождения лжи были порождены порочным кругом стереотипов и домыслов, классифицирующих аутсайдеров по их месту жительства, политической принадлежности и административному статусу. Более чем красноречиво это подтверждает ответ из полицейского участка 18-го округа, в котором сообщалось, что Пабло Руис Пикассо «с 6 июня 1901 года исчез из-под наблюдения полиции, и какое-то время о нем ничего не было известно», но «в настоящее время Руис состоит под надзором полицейских Департамента гарнос» [91] .

91

PPP, dossiers de naturalisation d’etrangers celebres, IC 5, report of 24 May 1905 in Daix and Israel, Pablo Picasso: Dossiers, p. 51.

В начале ХХ века Департамент гарнос был подразделением криминальной полиции, в состав которого входил Отдел нравов. Таким образом, этот Департамент держал под наблюдением всех, кто проживал в гарнисах (дешевых общежитиях с меблированными комнатами). В основном это были прибывшие в столицу иностранцы. «Ни статус, ни доходы не позволяют мигрантам владеть собственностью, которая им все равно не нужна. Иммигранты с собственностью – это, в общем-то, немыслимое явление для французской полиции» [92] . Что касается Пикассо, то я не смогла найти в его личных архивах и воспоминаниях никакого намека на стесненные условия жизни и работы. В течение всех пяти лет проживания на улице Равиньян он ни разу не посетовал. Напротив, это был чрезвычайно плодотворный период для Пикассо. Ведь именно в то время он создал серию картин, посвященную цирковым артистам, жемчужиной которой стала «Семья комедиантов» (Family of Saltimbanques), написанная в 1905 году [93] . А осенью следующего года он превратил свою мастерскую в горнило кубизма, и всякий раз, когда в последующие годы его спрашивали, как ему жилось в «Бато-Лавуар», Пикассо говорил, что провел там лучшие годы жизни и испытывает по этому месту неподдельную ностальгию [94] .

92

Abdelmalek Sayad, L’Immigration ou les Paradoxes de l’alterite, vol. 1, L’Illusion du provisoire, Paris, Raisons d’agir, 2006, p. 95.

93

Картина «Семья комедиантов» (La famille de saltimbanques) сейчас находится в Национальной галерее искусств в Вашингтоне.

94

«Пикассо всегда испытывал ностальгию по улице Равиньян. Я помню, когда он жил на улице Гранд-Огюстен, он показал мне на потолок, который был в плохом состоянии, и сказал: “Как на улице Равиньян, правда же? Да, как на улице Равиньян!” Куда бы он ни переезжал, он всегда и везде воссоздавал этот творческий хаос и беспорядок, как на улице Равиньян». Цит. по книге: Daniel-Henry Kahnweiler and Francis Cremieux, Mes galeries et mes peintres: Entretiens, Paris, Gallimard, coll. “L’Imaginaire,” 1961, p. 139.

Тем не менее легендарный владелец галереи Даниэль-Анри Канвейлер [37] через много лет оставил очень эмоциональные воспоминания о своем первом визите к Пикассо летом 1907 года: «Я вошел в комнату, которая служила ему мастерской, и меня до глубины души поразили бедность и убожество обстановки. С тонких деревянных стен клочьями свисали обои. Составленные у стены картины и подрамники были покрыты слоями пыли. Свернутые рулоны картона и холстов грудой были свалены на диван. Вокруг печки скопились копоть и горы золы. Это было ужасное зрелище…» [95]

37

Даниэль-Анри Канвейлер (1884–1979) – немецко-французский историк искусства, коллекционер картин, один из главных арт-дилеров ХХ века. В 1907 году он стал владельцем художественной галереи в Париже, после чего приобрел известность как один из первых арт-дилеров Пикассо. (Прим. ред.)

95

Kahnweiler and Cremieux, Mes galeries et mes peintres, p. 51.