Пикник под соснами

— Будешь ждать, пока я отдохну. Даже если я упаду — я встану, Инга, ты не бойся. До людей мы с тобой доберемся. Просто будет сложно. И долго.

Долго. Только бы она не поняла, как пугает его слово «долго». Как мало шансов оно оставляет ей.

— А по реке будет быстрее, Анхен, ну пожалуйста! И легче, нас вода сама донесет. А если начнутся крутые пороги, мы просто пристанем и обойдем их. Ну это же проще, чем идти всю дорогу.

Он лишь улыбнулся, слушая ее рассуждения. Что такое нестись на неуправляемом плоту навстречу порогам, она явно не представляла. И как мало там шансов «просто пристать» тоже. Но слово «быстрее» оказалось магическим. Она не могла этого знать, но больше всего на свете он боялся не успеть вывести ее к людям до того, как кровавое безумие полностью поглотит его разум.

И он согласился на плот. Первое время напряженно всматривался вдаль, ожидая опасности. Но они плыли. Час, другой, третий. А потом острые камни все же пропороли вампирский матрас. Ингу ему удалось уберечь от столкновения с огромным подводным валуном практически чудом. Как и выгрести с ней на берег.

Матрас он спасать не стал, чинить его возможности не было. Да и плавать он больше был не согласен. Даже за волшебное «быстрее».

Дальше добирались пешком. Он нес ее на руках, босиком ей было не пройти, слишком велика опасность поранить ноги. А это не только боль для нее, это и открытая кровь для него, запах которой мог оказаться фатальным. Он и так почти задыхался.

Он нес ее на руках, и ее горло все время было так близко, так недопустимо близко. Только перехватить поудобнее, только склониться над ней чуть ниже. И больше не нужно будет идти, шатаясь от усталости, огибать завалы, пробираться меж бесконечных камней, поскальзываться, оступаться. Один глоток — и он в небе, бесконечном, свободном небе, полный сил, энергии, могущества! Зачем он несет ее, задыхаясь от боли и желания? Это же кровь, просто кровь, пища!

Нет, это Инга, беззвучно убеждал он себя, это моя Инга. Мой солнечный луч, дарованный небом. Мой свет в бесконечной тьме. Превозмогая подступающее безумие, заставлял себя вспоминать: вот она поворачивает голову и улыбается. И он сбивается с мысли, и уже не может вспомнить, на что он злился. И бесконечная синева небес в ее нежном взгляде дарует покой. И солнце зажигается в груди от ее улыбки.

Она — Светозарная Дева, в ней нет крови, это мираж, твердит он себе, плотнее сжимая челюсти. И вспоминает, как она танцевала. И как переливались солнечными бликами золотые ленты в ее волосах. И как звенели колокольчики отзвуками ее беззаботного смеха. Она танцевала для него, он знал это, чувствовал. Для него одного среди бесконечной толпы…

Она — только кровь, что бежит под его чуткими пальцами, отделенная от них лишь тоненьким слоем кожи. Так куда он несет ее через этот бесконечный лес? Зачем бережет? Его силы сгорают в этом бессмысленном кроссе, его способности никогда не вернуться, если немедленно не вывести яд. Он еще может, еще может вновь стать полноценным эльвином и подняться в небо. Взлететь над этим миром с его условностями, над этим лесом с его завалами. Что ему этот мир? Один глоток — и это он будет диктовать свою волю этой земле, а не земля ему. Один глоток — сейчас, немедленно, ведь завтра уже будет поздно. Нечего будет восстанавливать, не к чему стремиться, его способности навсегда сгорят, уничтоженные ядом изнутри и солнцем снаружи. И только кровь спасет. Кровь всегда спасала от проблем, даруя силу, легкость, свободу. Свободу под этим солнцем. Только кровь дает жизнь. Так во имя чего отказываться?

Инга что-то ему говорила. Он не слушал. Не слышал. Кровь шумела в ушах. Кровь застилала взор. Он лишь прижимал ее к себе крепче, чтоб не заметила, что у него осталось уже только два зуба, острых, словно самые лучшие иглы, дарующих жизнь не хуже тех, через которые войдет в его вены лекарство…

Он шел. Нет, они останавливались, отдыхали, спали. Кажется, в какой-то день он даже сумел поймать для нее рыбу. И ягоды она однажды тоже нашла. Но это ему запомнилось плохо. Как и то, сколько именно дней… Осталось в памяти лишь, как он шел, продираясь сквозь лес, спотыкаясь на камнях и корягах. Прижимал ее к груди и нес — вперед, вперед, вперед. Забывая, что он вообще несет, зачем, куда. Просто шел — из упрямства, из гордости. Он не вампир, он эльвин. Он дойдет. Он дойдет и донесет, а потом… все остальное потом, он вспомнит и разберется. А сейчас — надо идти, только идти, больше ничего не делать. Идти. И нести свою ношу. Она важна. Зачем-то, он не помнил. Но пить нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя, надо просто идти. Река знает дорогу, река выведет. Там, в конце, будет кровь. Много, много крови. А эту нельзя, никак нельзя. Почему-то…

Наверное, он все же упал и, обессиленный, отключился. Или просто лег вечером спать, просто этого не запомнил, как не помнил подробности мелькавших мимо дней и мест. Слишком сильно устал. Самая страшная битва — та, что с самим собой. И кто победил? Понятно, что точно он, но вот только он в этой битве был — за кого? За какую, собственно, часть себя? Ему было уже безразлично.

Рядом пахло кровью. Привычно, как и всегда в эти дни. Желанной, но недоступной кровью. Почему желанной? Почему недоступной? Вот она, бьется жилка под пальцами, бери да пей. Вот только зачем? Он уже не хотел. Ничего более не хотел.

Чуть отодвинулся и закрыл глаза. Тьма играла на сомкнутых веках красноватыми всполохами. Силилась напомнить об огне и крови. Он не хотел вспоминать. Он не желал быть эльвином и не жаждал — вампиром. Хотелось просто погрузиться во тьму — до конца, без остатка…

— Анхен! — Инга кричала и трясла его, — Анхен!

Он не слышал. Он уже давно разучился понимать ее речь. Все было лишь шелестом трав да колыханием листвы. Где-то там, в вышине, сияло чужое безжалостное солнце. Он не мог его видеть, и даже не удавалось его почувствовать. Он просто помнил, где-то там, наверху, оно есть. Оно так долго жгло его жизнь, но больше никогда не будет иметь над ним власти. Уже скоро. Совсем.

А Инга щупала пульс и снова не находила. Пыталась пробудить его сердце, но оно больше не отвечало. Яд победил. Яд все-таки его победил. Она не плакала. У нее не было сил и не было слез. Ей казалось, она давно это знала. Догадывалась, наблюдая, как из его глаз уходит узнавание. Осознание, понимание. Он просто шел, и меж бровей залегала упрямая складка, а взгляд стекленеющих глаз был направлен куда-то сквозь… Потом упал. И на этом — все.

Отчаявшись дозваться его, она положила голову ему на грудь и прикрыла глаза. Значит, так. Что ж. Зато с ним. До конца, навсегда уже с ним. Где-то вдали лаяли собаки. Должно быть, деревня. Немного всего не дошли. Жаль. Возможно, она еще смогла бы туда добраться. Но к чему ей внуки, которых он никогда не увидит? Как ей жить, зная, что он умер из-за нее? Нет, она его девочка, она с ним. Теперь он уже не может ей запретить.

Ей вспоминалось, как они танцевали. Где-то в небесах, и он говорил, что она похожа на лист, носимый ветром. И она парила среди ветров, легкая, невесомая. И его сильные руки держали ее. Порой отпускали, но всегда ловили. И вновь возносили в небеса… Но любой лист рано или поздно падает на землю. Она это знала. Не думала только, что он упадет чуть раньше…

Он был уже далеко, когда ветер принес ему запах огня. И крови. Иной, чужой крови. Не той, что была под запретом. Это было чем-то важным… значимым. Это было то, к чему он шел… Он пришел?

Он заставил себя очнуться. Продираясь сквозь тьму вечной ночи обратно к свету, он мучительно пытался вспомнить: зачем? Зачем он шел так долго и трудно? Куда? Нет, все же — зачем? Это было так важно, и он все же дошел… Так что он должен сделать теперь?

Он лежал и слушал, как сердце толкает кровь. Маленькое, слабое. Не его. Но кровь послушно бежит, совершая привычный круговорот, а его шею щекочет чье-то дыхание. Прошла, наверное, целая вечность, пока он вспомнил, что кровь имеет имя. Инга. Его маленькая Инга.

— Анхен? — почувствовала? Услышала? Не важно. Приподняв голову, она всматривалась в его лицо, замирая, следила как, вздрогнув, приподнимаются его веки. Смотрит. И даже, кажется, видит. — А у тебя сердце не билось, — пожаловалась ему. На него же.

— Испугалась?.. Я же говорил — отлежусь…

— Ты сможешь идти? — робкая надежда во взоре. Она слишком рано отчаялась, он же вампир. Ну, подумаешь, сердце.

— Нет. Дальше ты одна.

— Я тебя не оставлю!

— Не оставишь. Спасешь. Там кровь… люди. Ты дойдешь. Найдешь телефон. Позвонишь Сериэнте. Объяснишь. Мне нужно лекарство. Я дождусь. Я просто идти не могу. Но дождусь.